В тихом омуте... - Платова Виктория (бесплатные полные книги .TXT) 📗
В соседней, накрепко закрытой комнате бесновались собаки, на приземистом столе стояли несколько карликовых деревьев – кажется, искусство их выращивания называется “бонсайо… Кудрявцев стоял ко мне спиной, он рылся в распухшей, видавшей виды визитке. Когда он повернулся, то держал в руке две сотенные зеленые бумажки.
А я держала в руке “браунинг”. Я держала его так, как учил меня Дан.
Кудрявцев непонимающе смотрел на меня.
– Ну, здравствуйте, Дмитрий Тарасович. Вот я до вас и добралась…
– Я не понимаю… – Он все еще оставался спокойным, но был далеко, бесконечно далеко от спасительной комнаты с собаками. Еще дальше, за моей спиной, была стена с двумя помповыми ружьями.
– Понимаете. Греция и все остальное.
– А что – Греция?
Дверь открылась, и в дом вошел Дан. И только увидев его, Кудрявцев испугался по-настоящему.
– Ну, – крикнул Дан. – Не надо проповедей, он их не стоит! Ты посмотрела ему в глаза? Теперь стреляй!
Я подняла “браунинг” и поняла, что не могу выстрелить в эти застывшие, прозрачные, начинающие стареть глаза.
– Я не могу… Не могу, – скорее подумала, чем сказала я. А Дан стал рядом со мной и сжал рукой мою руку с пистолетом. И через секунду сам спустил курок.
Пуля попала Кудрявцеву в грудь. Он повалился вперед, даже не успев сообразить, что произошло. А Дан стрелял – еще и еще, пока не выпустил всю обойму.
…Все было кончено.
Мертвое тело Кудрявцева лежало перед нами, собаки стали бросаться на дверь – как сквозь вату, я слышала глухие удары их грузных тел. И даже не сразу поняла, что Дана уже нет рядом со мной. Он сидел в углу комнаты, широко расставив ноги, и разминал пальцами сигарету.
Я ни разу не видела, чтобы он курил.
– Ты куришь? – глупо спросила я.
– Теперь курю, – ответил он, и я поразилась перемене в его лице: все то, что я так любила, ушло из него, теперь оно было опустошенным. Даже черные волосы посерели.
– Где записка? – спросил Дан. Я машинально вынула из кармана записку, подошла к телу мертвого Кудрявцева и положила рядом с ним.
– Нужно уходить, – сказала я Дану.
– Да, сейчас. Подождем немного.
– Подождем?!
В комнате, где были заперты собаки, вдруг раздался звон разбитого стекла; собачий лай стал совершенно невыносим, потом перешел на визг. И сразу же за этим раздались два выстрела.
Жалкий, истеричный скулеж – и все стихло.
Дан подошел к двери и открыл се.
На пороге стоял Александр Анатольевич.
Это было так нереально, так невозможно, что в первый момент я даже не поверила своим глазам. Я переводила взгляд с Дана на Александра Анатольевича – и снова на Дана.
Александр Анатольевич прошелся по комнате, подошел к телу Кудрявцева и брезгливо коснулся его носком ботинка. А потом поднял голову, посмотрел на Дана и медленно зааплодировал:
– Ну что ж! Король умер – да здравствует король!.. Сознание отказывало мне, я пыталась ухватиться за остатки здравого смысла, как за край пропасти, ломая ногти, сдирая в кровь пальцы, – но он уходил от меня…
– Дан, Дан… – Для того, чтобы не сойти с ума, мне нужно было опереться хоть на что-то, и этим “что-то” был по-прежнему молчащий Дан. – Я ничего не понимаю… Ведь ты же убил его, Дан…
– Убил! Убил! – Александр Анатольевич подошел ко мне и вынул бесполезный пистолет из моих омертвевших рук. Деловито поменял обоймы и отдал “браунинг"
Дану. Дан безучастно взял оружие и завертел его на пальце.
– А теперь дубль второй! Для непосвященных!
Прошу, маэстро! – обратился Александр Анатольевич к Дану.
Дан поднял пистолет и, не прицеливаясь, выстрелил в Шинкарева. Тот радостно захохотал, а белая рубаха мгновенно расцветилась красным.
Александр Анатольевич расстегнул ворот и вытащил оттуда дощечку с прикрепленными к ней изуродованными капсюлями и остатками полиэтилена, забрызганными краской; а из кармана достал два проводка.
– Такие вещи нужно знать, голубка! Обыкновенная пиротехника… А еще ВГИК закончила! Дан говорил мне, что ты тертая киношница.
Я смотрела на Шинкарева и не видела его.
– Дан, скажи, что это не правда… Ведь ты убил его, Дан! Там, в лесу… Почему он здесь?
– Может, расскажешь все девушке? – сжалился надо мной Шинкарев. – Видишь, девушка волнуется! Я и сам с удовольствием послушаю… Обидно будет, если она умрет и не узнает, как замечательно все было придумано!..
Дан наконец закурил. Он глубоко затянулся и выпустил сразу несколько колец, одно за другим; они поплыли по комнате.
– Говорят, Чарли Чаплин завещал миллион долларов тому, кто выпустит тринадцать колец, кольцо в кольцо, и протянет сквозь них струю дыма, – сказал Дан. – У вас не проходили этого по истории кино?.. Ну, неважно, у меня получается только пять… Но миллион долларов у меня уже есть. У меня ведь есть миллион долларов, правда, Шура?
– Что-то около того, – с готовностью подтвердил Шинкарев.
– А тебе не нужно было возвращаться в Москву, Ева… Можно, я буду называть тебя Евой? Я так привык к этому… Тебе нужно было уехать из страны, а перед этим уничтожить кассету, да и дневник тоже. И постараться забыть о них… Поверь, тогда бы все у тебя было по-другому. – Голос Дана был ласковым, таким же ласковым, каким он всегда был, когда Дан будил меня по утрам. – Ведь никто тебя не искал, мы думали, что действительно убили тебя в квартире вместе с этим счастливчиком-наркоманом. К счастью, когда он объявился в Москве, то сразу же позвонил Туманову, дурашка… Просил денег, пытался шантажировать, конечно, не так изощренно, как ты… Чем это кончилось – ты знаешь. Я действительно преклоняюсь перед тобой, Ева. Сделать пластическую операцию – это была замечательная идея! Кроме того, ты стала просто красавицей. А нам и в голову не могло прийти, что кассета у тебя, ведь если бы наркоман хоть чуть-чуть шевелил мозгами и связался с серьезными людьми, я бы сейчас не сидел здесь. Это был наш единственный прокол, сбежавший Нимотси, но, в конце концов, это входит в ничтожный процент производственного брака… Нимотси – ты ведь позволишь мне так его называть, – ты так живо рассказывала о них… Ведь на той кассете, рядом с Шурой, в действительности был я… Правда, Шура?
