Книга белой смерти - Вендиг Чак (читать хорошую книгу .TXT, .FB2) 📗
И потерять ее означало потерять все.
Почему-то этот отрывок произвел сейчас на Мэттью очень сильное действие.
Неужели он сам потерял свою соль?
Потерял свою мудрость?
Потерял свой путь?
Если честно, в том, чтобы быть пастором, имелись свои плюсы и минусы. Возможно, это была священная роль, но это также была его работа, и работа эта была связана с… бумагами. Техническое обслуживание. Бухгалтерский учет. Скорее нудная кропотливая работа, чем величие и слава. И со временем Мэттью попал в уютную колею своей собственной интерпретации Библии – да, его церковь была баптистской, но в некоторых отношениях она была прогрессивнее остальных. Так что для него чтение Библии превратилось в занятие академическое, поэтическое – он не переставал повторять, что Библию нельзя воспринимать буквально, поскольку о жизни Иисуса повествуют четыре евангелия. Четыре соперничающих между собой рассказа, не всегда точно соответствующих друг другу, означали то, что… ну, по сути, то, что эту книгу нельзя воспринимать буквально.
Если кто-либо из прихожан цеплялся за какую-нибудь фразу из Библии, Мэттью говорил, порой довольно бесстыдно:
– Попробуйте прочитать это литературно, а не буквально.
Однако сейчас от его былой уверенности не осталось и следа.
Глядя на то, как в новостях снова и снова прокручивают кадры гибели Клейда Бермана и его жены, Мэттью ощущал гнев, смешанный со страхом. Эта смерть не была естественной. Путники не были естественным явлением. Внезапно он поймал себя на том, что абсолютно в этом уверен. Да разве может быть иначе? Это не похоже ни на одну болезнь, с которыми приходилось сталкиваться человечеству.
В памяти Мэттью всплыли слова Озарка Стоувера.
Может быть, что-то действительно отравило воду, превратив этих людей в… в существа, в лунатиков. Быть может, всему виной комета. А может быть, сам дьявол. Может быть, это знак, говорящий о том, что грядет нечто еще более страшное. Эти путники не служат Богу. Бог ни за что не поступил бы так с американцами.
Мэттью уговорил Отом выключить телевизор и лечь спать. Однако сам он не последовал своему собственному совету – вернувшись в кабинет, снова углубился в чтение. Глаза у него горели от усталости, но сердце не переставало колотиться, а мозг снова и снова прокручивал картины того, как бедняга Клейд Берман взрывается, словно петарда, крепко зажатая в кулаке.
Мэттью молился. В молитвах он высказывал гнев Богу, ибо в этом отчасти заключалась его роль: бросать вызов тому, кто наверху, упрекать его в том, чего он, Мэттью, не понимал. И также его роль заключалась в том, чтобы просить у Бога прощения за брошенный ему вызов. Вот такими были их отношения.
Наступило утро. Мэттью сидел на крыльце. Солнце расчертило кровавой полосой горизонт на востоке.
Мэттью прошел в дом, позавтракал бананом, поздоровался с Отом и Бо. Он попросил их обоих обязательно прийти на утреннюю проповедь. Отом обыкновенно ходила на службу, Бо появлялся в церкви редко. Однако сейчас мальчишка заверил отца, что придет на проповедь, потому что об этом его попросил Озарк. Это смутно встревожило Мэттью, однако он сказал себе, что это просто следствие недосыпания, – все, что приводит его сына в церковь, нужно считать благословением.
После чего Мэттью начал готовиться.
Обыкновенно летом он следил за своим облачением не так строго. Для кого-то одежда пастора является священной коровой, однако Мэттью относился к священным коровам без должного пиетета, считая, что иногда их просто необходимо убивать, чтобы менять мировоззрение людей, – он хотел представать перед своей паствой более человечным, поэтому одевался проще и переходил на просторечный язык. И все для того, чтобы прихожане чувствовали себя более уютно. Особенно когда им предстояло противостоять потопу, образно говоря, чаяний Бога в отношении человечества. Однако сегодня все это Мэттью не интересовало. Он хотел представить себя в самом серьезном виде. Застегнул сорочку на все пуговицы. Нагладил брюки. Надел подтяжки и галстук-бабочку. После чего подумал: «Ну вот, пора начинать представление».
Нужно признать, представление редко собирало много зрителей. Численность прихожан оставалась приблизительно постоянной: три десятка в лучшие дни. Но эти тридцать человек принадлежали Мэттью, черт возьми, и он был готов следить за их духовным развитием так, словно их было триста или три тысячи.
Мэттью прошел к алтарю церкви Света Господня, и когда он поднялся к кафедре, у него в груди не осталось воздуха, а колени стали ватными. Потому что его три десятка как минимум удвоились. В церковь пришли люди, которых Мэттью никогда раньше не видел, а в глубине, как он и обещал, сидел Озарк Стоувер. Как таковых скамей в церкви не было – лишь расставленные рядами стулья, и кто-то перенес складные стулья от дальней стены к столику с кофе и выпечкой, разложенной Отом. Стоувер и его люди заняли два последних ряда, заполнив их до отказа. Они привели себя в порядок – все чистые и опрятные. Одни мужчины были с бородами, другие были с коротким армейским «ежиком» на голове или обритые наголо. Женщины, по большей части моложе своих спутников, были в легких сарафанах, с забранными в хвостик волосами. Сам Стоувер зачесал свои длинные седые волосы назад и надел простую джинсовую рубашку, застегнув ее на все пуговицы.
Он устремил взгляд на Мэттью.
И отрывисто кивнул.
Сглотнув комок в горле, Мэттью начал проповедь.
Сначала все шло так, как и было намечено. Он начал со слов:
– Те из вас, кто приходит сюда регулярно, знают, что я люблю напоминать о том, что пророчество — это не то же самое, что предсказание. Нередко, читая в Библии какое-то пророчество, мы воспринимаем его через свои собственные страхи, опыт, в контексте текущих событий, о чем не могли знать люди в ту эпоху, когда эта книга писалась. – После чего он привел несколько примеров, когда в пророчествах говорилось о Навуходоносоре, об Александре Македонском или о Римском трактате. – Пророки не предостерегали нас об Усаме бен Ладене, о нацистской Германии и президенте Хант. В первых строках Откровения так прямо и говорится: «Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре».
Далее Мэттью собирался разъяснить, как иногда делал, что Откровение предназначалось для современников. Ключевым является слово «вскоре». Оно относилось к тому времени, когда жили эти люди.
Однако слова застряли у Мэттью в горле. Он увидел обращенные на него взгляды. Стоувер хмурился, Бо уставился себе на колени. Прихожане нетерпеливо ерзали, словно ученики, вынужденные слушать скучный урок.
И тогда Мэттью подумал обо всем том, что видел этой ночью, обо всем том, что читал. О Клейде Бермане. О комете и девушке, которая ее открыла. О растущем стаде лунатиков. Тут ему на ум пришли два слова, и он внезапно отошел от намеченной проповеди и сказал нечто совершенно другое. Нечто такое, что оценить в полной мере смог лишь впоследствии.
– И как тут не задуматься, как бы отнеслись древние авторы к этим путникам – к этим «посланникам дьявола»?
И после этих слов Мэттью напрочь отбросил заготовленную проповедь.
Прямо на ходу он составил новую. Убеждая себя в том, что им движет сам Господь. Наполненный светом. Поднявшийся на гребень волны правды.
«Я нашел свою соль», – подумал Мэттью.
А дальше все закружилось. Мэттью обходил прихожан, словно танцор, подчиняющийся музыке и ритму, – ему казалось, будто его передают из рук в руки. Он переходил от одного прихожанина к другому, пожимая руки, предлагая слова утешения и надежды перед лицом рушащегося мира. Толпа излучала жар, искрилась электричеством, и, хотя слова, которые говорил Мэттью, были страшными и безумными, все, казалось, только набирались от них энергии. Маниакально радовались, получая порцию правды – и беря Бога за руку в надежде, что Он выведет из этого запутанного лабиринта. Прихожане провожали Мэттью теплыми улыбками и понимающими кивками, стремясь обнять его и всплакнуть у него на груди.
