Стоящий у Солнца - Алексеев Сергей Трофимович (лучшие книги онлайн .txt) 📗
– Мы-то уже привыкли, – рассказывал он. – И то на нас действует. А если в первый раз входишь – можно и заболеть. Когда его мало – оно красиво, а когда скапливается много – опасно. Сюда уже ничего нельзя вносить, иначе и наверху, под солнцем, жить станет невозможно. Даже гои болеть начинают, а уж изгоям-то совсем худо. Не зря золото рассеяно по всей земле. Кто забудет об этом да начнет собирать все к себе – оттуда и начнется смерть. Человек скопит много – смерть человеку, а народ какой – так всему народу. Так рушились все империи мира. От радиации можно спастись в свинцовой оболочке; от золота защиты нет…
Мысль о том, что гои презирают золото, пришла еще там, в избушке старика. Презирают, но собирают его, тем самым лишают жаждущих создать суперимперию политиков возможности собрать этот металл в одних руках. Пока значительная его доля будет находиться здесь, в пещерах, и попираться ногами, ни одному безумцу не удастся привести мир к гибели и катастрофе. Тысячелетиями они изымали из обращения золото, ибо, потеряв свое символическое, ритуальное предназначение, оно становилось оружием. Это был тот самый яд, который в малых дозах мог стать лекарством, а в больших – принести смерть. У гоев действительно было иное мышление, иная логика поведения, ибо за всю историю они ни разу не воспользовались им как оружием. А могли! Могли совершить то, что замышлялось в мире уже не единожды, – выбросить на рынок огромное количество золота, свести его ценность к ценности обыкновенного железа и тем самым разрушить и денежные системы, и экономику мира. Потом проделать то же самое с алмазами и, по сути, утвердить мировое господство. Но мыслить так, а тем более осуществлять подобное могли только изгои – люди, потерявшие способность нести свет.
Осознание этого еще какое-то время согревало остывшую возле золота душу и, напротив, охлаждало горячий, воспаленный разум. Однако выбравшись на свет Божий, под яркое, слепящее солнце, он почувствовал всю легковесность своих размышлений. Третья, Северная цивилизация не могла существовать в виде силы, спасающей мир от безумия лишь посредством изъятия у человечества взрывоопасного желтого тельца. Что-то еще было! После того что увидел он в залах, загадка «сокровищ Вар-Вар» становилась более неразрешимой, ибо за золотом скрывалась более глубинная и незримая суть; она растворялась в некоей среде, как алмазы, спрятанные в воде. Они есть и их нет, поскольку прозрачность совершенно одинакова, и отделить их можно, лишь пропустив воду меж пальцев.
Трижды был прав Авега, предупреждавший, что изгоям вредна истина, что приоткрытая ее часть немедленно возбудит разум к познанию ее целиком. А это прямой путь к безумию…
Так бы и случилось, если бы он остался один на один с собой. Заболевание это не имело медицинского названия, а в простонародье именовалось просто – смертная тоска.
Он знал, чем можно излечиться, в чем спастись. Но он не знал Бога, не помнил ни одной молитвы и изредка, остановившись, непроизвольно складывал руки и говорил:
– Господи! Господи!
И не мог попросить ни защиты, ни спасения. Оставалось единственное, что жило в сердце и отзывалось в сознании, – любовь. Он и вернулся после пещер туда, где расстался с Ольгой. Его больше не арестовывали, вернули даже карабин с патронами, отремонтированный автомобиль, и участковый, явившись в первый вечер после возвращения, предупредил, что завтра утром он должен выехать из Гадьи, что в Соликамске ему вернут удостоверение на право управления машиной и что дома его ждет сын Алеша. И что неплохо бы заняться его воспитанием и как-то поучаствовать в судьбе, поскольку он не сдал экзамены за одиннадцатый класс и вышел из школы со справкой, без аттестата.
– Где Ольга? – вместо заверения, что он будет держать слово, спросил Русинов.
Участковый знал, где его дочь; они все тут знали, где она, но упорно молчали. Любовь Николаевна, отводя слепые глаза, пробурчала, что Ольга уехала в отпуск. То же самое подтвердила и мать, Надежда Васильевна. Но отец будто бы по-мужски рубанул правду-матку:
– Вот что, парень. Не надейся-ка ты и уезжай. Ольгу мы замуж выдаем, к жениху она поехала.
Он не поверил и в это. А ночью к нему пришел Виталий Раздрогин. Пробрался так тихо, что не услышала даже Любовь Николаевна. Русинов не спал, просто лежал, вспоминал день, проведенный под солнцем на «необитаемом острове», чтобы отогнать мучительную, как зубная боль, тоску. И, открыв глаза, вдруг увидел рядом исчезнувшего и перевоплотившегося разведчика.
– Мамонт, тебе пора уезжать, – напомнил Раздрогин. – Ты дал слово. Мы свое сдержали, и ты сдержи.
– Сдержу, – подтвердил Русинов. – Но позвольте мне остаться еще на две недели. Потом я уеду.
– Я не могу это решить, – признался он. – Здесь нет моей воли. Ты должен сам понимать, что, пока ты здесь, к тебе притянуто внимание нескольких Служб. За тобой наблюдают, охотятся… Зачем нам лишние хлопоты? Уедешь ты – снимется напряжение.
– А кто мне может позволить остаться?
– Ты мне скажи, зачем тебе этот срок? – доверительно спросил Раздрогин и тем самым как бы разрушил барьер между ними.
– Хочу дождаться Ольгу… Понимаешь, Виталий, мне сейчас нет смысла жить. Куда возвращаться, зачем?
– Понимаю, – участливо проронил он. – Но не зови меня старым именем. Того человека нет.
– Хорошо…
Он склонился к Русинову и прошептал:
– Попроси свою хозяйку. Только она может помочь, больше никто.
– Спасибо!
– Этого мало, – усмехнулся Виталий. – Если тебе позволят остаться, за мой совет ты мне окажешь услугу.
– Я готов! – оживился Русинов.
– Сейчас в Красновишерске находится твой друг, Иван Сергеевич Афанасьев, – сообщил Виталий. – Он теперь руководит фирмой «Валькирия» вместо Савельева.
– Вот как?!
– Да… Пока он нам очень нужен. Напиши ему, позови к себе.
– Позову… Какая же это услуга? – насторожился Русинов. – Это же для меня… Я так его ждал… Но я ему должен все рассказать! Я не могу скрыть!..
– От него – не скрывай, – позволил Виталий. – Пусть знает. Он нужен нам.
– А я вам не нужен?
Бывший разведчик помолчал – видно, подбирая слова.
– Ты засвечен… Притягиваешь к себе внимание… К тому же на тебе вина перед гоями. Ты всегда был опасным для нас человеком. Нет ничего опаснее одержимого изгоя. Карна не простит тебе Авегу.
– Значит, мне на всю жизнь суждено остаться изгоем?
– Я не знаю твоего рока.
Русинов вдруг спохватился, вспомнив то, что не успел спросить во время допроса в горах:
– Скажи мне, если можешь: почему сам Авега повел себя так? Почему он выдал себя? Назвался?
– С Авегой это случается, – проговорил Виталий. – Когда долго ходишь по земле свободным, начинает казаться, что вокруг уже не осталось изгоев. И можно всякому довериться… Он ведь говорил, что слепнет. Ты же, Мамонт, показал свой талант психолога и окончательно ослепил его. Талантливый изгой опасен для всего человечества. Ты же хорошо знаешь историю.
– Но как же ты?.. Как ты оказался у гоев? Молодой профессиональный разведчик…
– Это мой рок, – пожал он плечами. – Мне жаль, Мамонт, что не могу помочь тебе.
– Ты не был изгоем? Ты никогда не испытал, что значит бродить беспутным по земле? Ты сразу родился гоем?
– Все люди рождаются гоями. – Он похлопал его по руке и встал. – Проси хозяйку. Пусть поклонится Карне.
Он удалился точно так же, как и пришел.
Карна позволила остаться на две недели…
А после визита Ивана Сергеевича стало еще хуже. Он пытался контролировать себя как врач-психиатр, прислушивался к своему состоянию и отмечал, что начинается какое-то сотрясение духа и разума. Приступы беспокойства наблюдались неожиданными толчками, и он, после вялого безразличия, ощущал желание бросаться на стены, куда-то бежать, совершать какие-то физические действия. И когда однажды опомнился на берегу Колвы, захватил себя врасплох сбрасывающим камни в воду – понял, что дела совсем плохи – начинается сумеречное состояние. Логический аппарат сознания отказывал: все, о чем он начинал думать, разваливалось, не имело связи либо казалось полным абсурдом. Он уже начинал сомневаться, был ли в девяти залах пещеры? Не приснилось ли? Не родилось ли это в бреду? Он жалел, что не взял ничего из хранилища, когда ему предложил старик гой, и теперь не было никакого вещественного доказательства. А до открытия ему «сокровищ ВарВар» была хоть нефритовая обезьянка – Утешительница души и разума.
