Сальватор - Дюма Александр (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
Независимо от того, уронила или нет молодая женщина цветок, который означал свидание, едва наступала темнота, Петрюс приходил к своему дереву. Это было его любимое дерево. Отсюда он видел лучше, и его не было видно.
И там, рассеянно уставившись на фасад дома, он погружался в сладостные мечтания, в опьянительное созерцание. Регина даже и не подозревала о его присутствии, поскольку, знай она, что Петрюс на своем посту, она, несомненно, нашла бы возможность открыть окно и послать ему при свете луны или в мерцании звезд воздушный поцелуй, которого он вполне заслуживал.
Но нет, в те ночи, когда ничего ему не было обещано, Петрюс даже не претендовал на поцелуй, на слово или на взгляд.
А потом, когда он виделся с ней, он не смел сказать: «Все мои ночи, о, любимая Регина, я проводил рядом с вами!» Нет! Он опасался того, что в сердце молодой женщины всколыхнется нежность, которая утихает во время ее благочестивого сна.
И посему он хранил в себе нежную тайну своих ночных прогулок, счастливый тем, что бодрствует, пока Регина спит. Он был счастлив, как мать, наблюдающая за сном своего ребенка.
Одному только Богу известно, и только он один – убогий человеческий язык не в состоянии выразить такое наслаждение, – только Бог может рассказать о чистой радости и нежном волнении двадцатипятилетнего сердца в часы молчаливого мечтания и беззвучного созерцания, которые проводят под окнами любимой женщины. В такие часы небо, воздух, земля – все принадлежит влюбленному. Не только мир, что у него под ногами, а и все миры, которые над его головой, – все в его распоряжении. Освободившись от бренной оболочки тела, душа его, подобно светлой звезде, сияет в чистом эфире между людьми и Богом.
Но следует сказать, что очень быстро проходит то время, когда ангелы дают свои белоснежные крылья влюбленной душе. И очень скоро наступает момент, когда душа, решив снова взлететь, под тяжестью тела, погрузневшего с годами, падает на землю и разбивается.
Само собой разумеется, что спугнутый прохожим Петрюс вскоре снова вернулся на свое любимое место после того, как прохожий скрылся из виду.
Душа его парила на крыльях ангелов.
Но, однако, жалюзи на окнах не были поколеблены ни единым движением. Проходили секунды, минуты, часы. Очевидно, Петрюс пришел слишком поздно и Регина уже уехала.
Но какое это имело значение! Была она дома или нет, Петрюс говорил с ней. Он рассказал ей длинную элегию своих несчастий. Еще бы! Ведь он, безумец, полагал, что для того, чтобы ей понравиться, надо было казаться чем-то другим, чем он был на самом деле, выставлять напоказ роскошь своего богатства, а не богатство своего гения! И в его воображении Регина смеялась, слушая его, пожимала плечами, называла его неразумным ребенком, гладила своей тонкой белой рукой его золотистые кудри, глядела на него своими прекрасными сверкающими глазами и говорила: «Еще, еще!» – таким тоном, что он, и сам смеясь над собой, рассказывал ей всё, вплоть до приезда отца и истории с фермой. А Регина уже не смеялась и не насмехалась над ним. Регина плакала, говорила ему сквозь слезы: «Работай, мой Петрюс, и будь гениальным человеком. Обещаю тебе, что буду видеть только руку, держащую кисть, а не перчатку, которая надета на эту руку. Работай, а я, не встречая тебя больше в Булонском лесу сидящим на твоем сером в яблоках арабском скакуне с черной гривой и вороным хвостом, с глазами и ногами газели, скажу себе: «Мой Ван Дейк работает для того, чтобы завоевать славу на предстоящей выставке». Работай, мой любимый Петрюс, и будь гениальным!»
Петрюс был погружен в эти сладостные мечтания, когда послышался стук колес кареты, приближавшейся со стороны дворца Инвалидов.
Он обернулся: это возвращалась с прогулки Регина с маркизой де Латурнель и маршалом де Ламот-Уданом.
Петрюс снова стал удаляться от дерева к дереву таким образом, чтобы, если его и увидели, то узнала бы только одна Регина.
Он не посмел обернуться.
Он услышал скрип петель открывшихся и закрывшихся ворот, звук огромного ключа, провернувшегося в замке.
И только тогда он обернулся: коляска уже въехала во двор особняка.
На дворце Инвалидов пробили часы: была половина шестого вечера.
Дядя ждал его на ужин ровно в шесть. Таким образом у него было в запасе еще минут двадцать.
Не теряя времени, он вернулся на свой наблюдательный пост.
Но он сказал себе, что Регина могла, вернувшись домой, подняться в свою комнату и подойти к жалюзи. Ей понадобятся для этого несколько минут, какой-нибудь случай, малейший повод. Но заметила ли она его? Мы помним, что Петрюс не посмел оглянуться.
Часы на башне дворца Инвалидов пробили три четверти шестого.
Еще не смолк звук последнего удара, как жалюзи отодвинулись и в окне показалась белокурая головка Абей.
Абей всегда была предвестницей Регины, словно святой Иоанн шел впереди Иисуса. И позади детской головки тут же показалось лицо молодой женщины.
По ее первому взгляду Петрюс понял, что она знала о том, что он был здесь.
Сколько же времени он тут простоял? Вот это-то Петрюс и забыл, этого он не смог бы сказать.
Что же касается Регины, то глаза ее говорили ясно: «Здесь нет моей вины, меня увезли. Мне не хотелось уходить из дома, я знала, что ты придешь, я ждала тебя. Прости меня за то, что не смогла вернуться пораньше, но теперь я здесь…»
Потом Регина улыбнулась, словно бы говоря: «Будь спокоен, любимый, я учту, что ты долго меня ждал, и приготовила тебе сюрприз».
Петрюс соединил руки.
Что это был за сюрприз?
Регина продолжала улыбаться.
Петрюс уже забыл о том, что уходит время, что дядя ждет его на ужин, что дядя, как Людовик XIV, очень сердился, когда его заставляли ждать.
Наконец Регина вынула розу из белокурых волос Абей, поднесла ее к губам, уронила, послав воздушный поцелуй, и закрыла ставни.
Петрюс вскрикнул от радости: неужели он ночью увидится с Региной.
Затем, когда жалюзи закрылись, он, послав тысячу поцелуев в обмен на поцелуй любимой, вспомнил о дяде. Вынув из кармашка жилета часы, он взглянул на них.
Было без пяти минут шесть!
Петрюс бросился бежать на улицу Плюме, подпрыгивая, как лань.
Профессиональному бегуну потребовалось бы десять минут для того, чтобы преодолеть расстояние от дома Ламот-Удана до особняка Куртенэ. Но Петрюс пробежал его за семь минут.
Генерал Эрбель терпеливо ждал племянника целых две минуты. Но потом, устав ждать, он уже уселся было за стол, но тут послышались звуки звонка, объявившие, что прибыл опоздавший гость.
Генерал уже съел половину тарелки супа из креветок.
При виде опоздавшего брови генерала сдвинулись чересчур угрожающе. Его олимпийский гнев был настолько выразителен, что австрийский слуга генерала Франц, очень любивший Петрюса, стал уже тихонько молиться за молодого человека.
Но, взглянув на жалкое выражение лица племянника, генерал изобразил на своем лице привычную невозмутимость.
С Петрюса ручьями тек пот.
– Право слово! – сказал генерал. – Ты мог бы постоять в соседней комнате для того, чтобы дать стечь поту, мой мальчик. А теперь ты можешь замочить стул.
Петрюс воспринял легкую издевку дяди с веселостью.
Генерал мог изрыгать на него весь огонь ада: в сердце у Петрюса цвел рай.
Он взял руку дяди, поцеловал ее и уселся на стуле напротив.
Глава LXIX
Весна, молодость года! Молодость, весна жизни!
В девять часов вечера Петрюс распрощался с дядей и снова пошел вверх по улице ?отр-Дам-де– Шам.
Прежде чем войти в дом, он поднял голову и посмотрел на свою бедную мастерскую, которой суждено было через пять дней познать полное опустошение, и увидел, что там горит свет.
– Это Жан Робер или Людовик, – прошептал он.
И он пошел к себе, кивнув консьержу. Это должно было означать: «Я ключ не беру, поскольку меня уже ждут».
Юноша оказался прав: его ждал Жан Робер.
Едва Петрюс показался на пороге, как Жан Робер бросился к нему в объятия с криком:
