Тюрьма - Светов Феликс (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT, .FB2) 📗
— Здорово, мужики,— говорю,— куда это я попал?
— Куда надо, — высокий, сидит на шконке поближе к окну, светлые легкие волосы падают на лоб, свежий шрам через щеку.
Сбрасываю ботинки, без шнурков сами слетают, шлепаю по чистому, мешок, матрас кинул у двери.
— Чего разулся,— говорит высокий,— тут такое не положено — или мусульманин?
— Так чисто! — говорю.
— Обуйся!
Эх, вспоминаю, рассказывали, читал, полотенце кидают у порога, ноги вытереть, а я… Прокол! От радости, что все не так, как ждал — прокололся… Плыву, обо всем, что помнил — забыл!
— Хорошо у вас как, ребята!
— Нравится? Откуда такой? — высокий ухмыляется.— С воли? Чего ж тебе там, хуже было?
— Какая воля,— я даже обиделся,— в КПЗ неделю.
— Все равно, с воли.
Шагаю по камере.
— Есть свободные шконки? — да они почти все — свободны!
— Чего? — высокий.— Не торопись, раздевайся.
Стаскиваю куртку, на вешалку у стены. Сажусь напротив высокого, сумку с сигаретами на стол. На нем шахматы, домино, карта-самоделка, разграфленная цветными шариками, фишки…
— Да у вас тут дом отдыха!
— Санаторий ВЦСПС, — усмехается высокий.
Шконки двойные, между ними проход, залезешь, как в пещеру, низко, не разогнуться; у изголовья полочка-самоделка: сигареты россыпью, коробка с табаком, спички, над полочкой цветная картинка из «Огонька» или «Экрана» — девицы на мотоцикле в купальниках.
— Как в каюте, — говорю.
— А ты бывал — в каюте?
— Пришлось.
— У тебя что за статья? — рядом с высоким у окна чернявый, волосы до плеч, лежит в матрасовке, голой рукой подпер голову.
— Вы мою статью не знаете. Никто не знает.
— Мы все знаем, — говорит высокий.
— Сто девяносто-прим,— говорю.
— Недоносительство? — говорит чернявый.
— Говорю, не знаете.
— Сто девяностая?.. Сопротивление властям, — опять чернявый.
— Промашка,— говорю.
С другой стороны под стол лезет лохматый, толстогубый, глазастый — мальчишка!
— Давай, Коля, УК — поглядим…
— У вас и УК есть? — удивляюсь я.
— У нас все есть,— встревает высокий.
Чернявый листает затрепанную книжку, толстогубый висит над ним.
— Ух ты! — вскрикивает толстогубый.
— Так ты диссидент, что ли? — чернявый поднимает голову от УК.— «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй»… Сахарова знаешь?
— Ну вот,— говорю,— пошли вопросы.
— Кого привели — чудеса!.. Мы с тобой кореша, считай подельники!..— чернявый вылезает из матрасовки, он в купальных трусах с рыбкой на боку.
— На трусах у Коли рыбка,— говорит высокий,— а в трусах у Коли пипка…
— Ладно тебе, Боря,— отмахивается чернявый,— дело нешуточное.
— Спутать рыбку с пипкой было бы ошибкой…
Господи помилуй — где я? Я ничего не могу понять.
— А как тебя зовут, дружок? — чернявый садится на шконке, вытаскивает сигарету из коробки.— Смотри как встретились — тебя за что?
— Француженку шарахнул,— говорит высокий, — или американку. Не нашему брату он эти — измышления, короче, слухи?
— Правда,— говорит чернявый,— за бабу?
— За бабу у нас половой террорист Гриша, — через стол глядит на меня еще один: здоровый, плечи, как у борца, в майке с картинкой, черные брови сошлись на переносице.
— Какая баба, — говорит высокий, — он бабы не нюхал. Чем баба пахнет, сосунок,— молочком?
— Чего пристал‚ — говорит толстогубый,— не тебя спрашивал?
— Чего?.. Меня спрашивать? У вас такие порядки в хате, в другой бы — головой в парашу и весь разговор… — Ладно, Боря,— говорит чернявый,— дай с человеком познакомиться… Николай, — протягивает руку.
— Вадим,— говорю.
— Борис,— говорит высокий, — а этот щенок, половой террорист — Гриша, а вон Андрюха — угадай, кто по национальности?
Я пожимаю плечами.
— Фамилия — Менакер,— говорит Боря.
— Наверно, еврей, — говорю я.
— Слышь, что товарищ интеллигент утверждает? А ты нам мозги пачкаешь, как любит говорить один начальник…
— Это начальников колышет,— говорит Андрюха, — а тебе зачем?
— Для порядка, — говорит Боря,— я только пришел, хочу знать кто у вас чем дышит.
— Так и ты первый день? — спрашиваю.
— Первые полгода, где я тут только не был.
— Он из карцера,— говорит Гриша,— видишь как ему нарисовали.
— За что тебя? — спрашиваю.
— Другой раз, время будет. Ты за что влетел — не из-за бабы же?
— Написал кое-что, — говорю,— о жизни.
— Так ты писатель? — у Гриши горят глаза.
— Признали,— говорю.
— Ну и что? — говорит чернявый.— Я может, тоже писатель, но меня… Погоди, меня за то же самое!
— Композитор,— кивает высокий, оперу пишет.
— За такие слова Борис…
— Шутка,— говорит высокий,— вы тут все скучные, как девки в санатории ВЦСПС.
— Погоди, — говорит чернявый.— Ну написал, а дальше что?
— На западе напечатали, и еще кой-чего.
— Я говорил, американка! — смеется высокий.— Шерше ля фам.
— Так тебя за валюту? — Андрюха явно доволен.
— Все, мужики, — говорю,— я еще до следователя не доплыл, а вы мне такой разговор. У нас будет время, так, что ли, Боря?
— Пожалуй,— говорит Боря,— если я тут не заскучаю.
— Ты, правда, полгода? — спрашиваю.
— Я до лета присох,— говорит Боря.— Как-нибудь расскажу, запомнишь, продашь своей американке — башли пополам.
— Стоп, — говорю,— у вас, гляжу, и УПК, а там четко написано, сроки у следствия жесткие.
— Забудь, — говорит Боря,— тут тюрьма, а эта книжонка для дошколят, с ранья мозги пачкать. Ты, рыбка, сколько сидишь?
— Одиннадцать месяцев,— говорит Коля,— скоро юбилей. У меня особый случай. ГБ, чуть не каждую неделю из Лефортова шастают.
— А чего к себе не заберут, охота им ездить?
— Теснота у них,— говорит Боря,— а тут сам видишь, простор.
— Так вас четверо?
— Трое гуляют‚— встрял Гриша.— А вы член Союза писателей?
— Еще и прогулка! А я забыл, что полагается? Жить можно! — меня распирает.— Чего вы не пошли?
— От кислорода кони дохнут, — говорит Коля.— Тут майор приходил, по режиму, кричал, как резаный, а я не пошел.
— Зачем еврею свежий воздух, так, Андрюха? — говорит Боря.
— Сегодня не пошел, первый раз за четыре месяца,— говорит Андрюха.— Простыл. Прогулка — первое дело, если хочешь вытянуть.
— Так куда я попал? — спрашиваю.— Просветите, мужики.
— Ты на спецу,— говорит Боря.— Спец —три этажа, есть спецовские камеры внизу, где больничка. На спец пихают, у кого статья посолидней, если подельники, и еще кой-кого. Изоляция, короче. На общаке не удержать, ярмарка. Шестьдесят человек в хате, каждый день вызова, адвокаты, на суд, коней гоняют — большая утечка. А тут… Тут своя химия, у кого мозги крутятся.
Гляжу на камеру, вдыхаю тишину, светло, тепло, Чисто…
— В такой тюрьме жить можно,— говорю.
— Ты тюрьмы не видел, браток‚,— говорит Боря,— наглядишься.
— Могут перевести?
— Здесь все могут.
— А ты давно, в этой камере? — спрашиваю чернявого.
— Два месяца. Хорошая хата, спокойная. Скучно, правда. Теперь повеселей будет, верно, Боря? — чернявый встает, захватил полотенце.— Пойду рожу сполоснуть, сегодня завтрак проспал.
— Кто-то тут у нас повеселится…— Боря помрачнел, ложится на шконку, вытянул ноги — и в петлю, кусок тряпки привязан к двум стоякам, качается.
И верно, как в каюте!
С грохотом распахивается дверь, вваливаются трое: один постарше, в ярком свитере, в тренировочных брюках, в кроссовках; двое в телогрейках; румяные, веселые.
— Пять километров пробежал, личный рекорд! — кричит спортсмен.
— Холодно? — спрашивает Андрюха.
— Нормально,— говорит одна телогрейка: длинный, нескладный, красные кулаки торчат из коротких рукавов.— Но мне того не надо. Больше не пойду, до суда хватит.
Третий молчит, раздевается: голова бритая, лицо круглое, чистое.
— Наглотались кислородом, охломоны? — спрашивает чернявый, он растирается полотенцем.— Подкосели? Давай, Вася, в покер…
