Русская военно-промышленная политика 1914—1917 - Поликарпов Владимир Васильевич (е книги TXT) 📗
Столь непростая идейная предыстория проблемы побуждает с осторожностью воспринимать те или иные оценки и обобщения.
В исследованиях о русской экономической жизни 1914–1917 гг. ряд внешне вполне конкретных данных, перетекающих из одной работы в другую, утвердившихся в статусе хрестоматийных, не выдерживают проверки по источникам. Многое здесь берет начало из появившейся в 1975 году книги о русском Восточном фронте профессора Нормана Стоуна с изобилующими в ней недостоверными фактами и натянутыми цифрами. В самое последнее время шумную рекламу в России получил опыт статистико-экономического обобщения — совершенно несостоятельная в отношении периода 1914–1917 гг. работа «Первая мировая война, Гражданская война и восстановление: национальный доход России в 1913–1928 гг.» (М., 2013). В совокупности усилия авторов этой новой работы, А. Маркевича и М. Харрисона, а также Н. Стоуна и историков, использующих его данные, сводятся к изображению благотворного влияния военных условий на хозяйственное развитие страны и направлены в конечном счете на разъяснение полезных сторон милитаристской политики и самой войны.
Заслуживают обсуждения не только те или иные эмпирические сведения и их происхождение, но в некоторых случаях также и общий подход к предмету. Речь идет о понимании социального смысла военно-промышленной деятельности, функций государственного аппарата в этой области. Здесь предмет исследований легко обращается в поле пропаганды идей шовинизма, милитаризма, государственничества. Именно под ее влиянием накапливаются искаженные и тенденциозно подобранные фактические данные, формируется в целом превратная картина, служащая исторической апологии военно-полицейской бюрократии. Такого рода апология милитаристской и репрессивной политики выражается, в частности, в затушевывании провалов в снабжении фронта; любая независимая от власти общественная инициатива или организация рассматриваются как прикрытие подрывной работы; в массовых протестах усматриваются изменнические происки. Как показано ниже, становясь на такой путь, историография усваивает вульгаризированные методы работы с источниками и деградирует.
Все это говорит об острой нужде в систематическом рассмотрении надежности используемых сведений. Для движения вперед сейчас нередко может быть полезнее даже не «ввести в научный оборот» какие-то неизвестные источники и факты, а, наоборот, постараться удалить из обращения необоснованные построения, понять их происхождение. В этом и заключается смысл данной работы, имеющей характер попытки по возможности разобраться, чем мы располагаем, с чем можно идти дальше.
Автор также надеется, что она послужит знаком благодарной памяти о Рафаиле Шоломовиче Ганелине (1926–2014), всегда деятельно поддерживавшем этот замысел.
1. ПРОИЗВОДСТВО ВООРУЖЕНИЯ КАК ПРОБЛЕМА В ЛИТЕРАТУРЕ И ОБЩЕСТВЕ
Военную промышленность рассматривают как составную часть международной системы угрозы и военных конфликтов; продукция ее, пишет П. Гэтрелл, либо используется для разрушительных действий, либо хранится в запасе до истечения срока годности. Хозяйственная и политическая практика своего времени заставляла различать используемые в военных целях производства, обособляя среди них изготовление собственно боевых средств — вооружения, боеприпасов, всего того, что идет на уничтожение людей, разрушение материальных ценностей и ни на что иное не пригодно. «Ни в одном имуществе его военный характер не выражается столь рельефно, как в имуществе артиллерийском, — утверждал в своем курсе лекций Е.К. Смысловский, — так как основным его назначением является поражение живой силы и разрушение всяких мертвых сооружений, хотя бы весьма полезных и необходимых для мирных целей, то есть деятельность не только не нужная для мирного времени, но и составляющая преступление»{8}. Свою характеристику Гэтрелл раскрывает с экономической точки зрения: военная продукция не предназначается для производительного, использования и столь же непригодна как средство личного потребления{9}. Она представляет собой, таким образом, изготовленные для государства непосредственные потребительные стоимости — специфические предметы потребления, которые необходимы исключительно военному аппарату власти и выпадают из процесса обращения капитала{10}.
Не учитывая этого, П.П. Маслов, много размышлявший об общественном значении военной экономики, в свое время ошибочно полагал, что и в военном производстве кругооборот капитала нормально замыкается, раз государство приобретает, оплачивает изготовленное (в своей или другой стране) вооружение{11}. Но здесь действуют взаимосвязи «принципиально иные, нежели в обычном экономическом процессе», потому что постоянное возобновление средств борьбы, подача оружия достигаются «не в процессе конечного военного потребления, а в новом производственном процессе, поглощающем очередную часть сил и средств общества». В момент изготовления военно-промышленной продукции прекращается обращение ее стоимости; затем «воспроизводится лишь потребность» в ней{12}. Только отчасти Маслов был прав: предметы, приготовленные, казалось бы, для снабжения армии, но пригодные и для личного потребления, принципиально не отличаются от продукции гражданского назначения. Для определения же их действительного места в экономических процессах мало знать, на что они пригодны в принципе: на первый план выступает характер фактического их использования, все зависит от того, поступили ли они на деле в конечном счете в личное потребление полезного работника, то есть продолжают участвовать в обращении стоимостей, или же пропали, достались какому-нибудь унтеру Пришибееву{13}.
Наряду с артиллерийскими заводами и арсеналами, вообще специальными предприятиями — поставщиками военных ведомств, в снабжении вооруженных сил участвовали еще и многие другие предприятия, чуть ли не целиком крупнейшие отрасли промышленности, вплоть до текстильной. В исследованиях о военно-экономическом потенциале касаться производства предметов, не предназначенных именно для военно-государственного потребления, оказывается неизбежным. В трудах о военной экономике А.Л. Сидорова, К..Н. Тарновского, П. Гэтрелла и других историков соответствующее внимание уделено топливной, химической промышленности, металлургии и прочим номинально (и отчасти действительно) гражданским отраслям хозяйства.
Изолированному рассмотрению военного хозяйства препятствует также действовавшая статистическая классификация: специальные военные производства в ней, как правило, вовсе не фигурировали, скрытые в рубриках машиностроения, химии и других промышленных отраслей. На несовершенство принятой статистической классификации с точки зрения историка указал А.Л. Сидоров, не удовлетворенный подсчетами Н.Я. Воробьева: этот статистик «причисляет к “государственной обороне” только снаряды, оружие и другие предметы разрушения, а все остальные предметы, которые могли употребляться для мирного обихода, исключены, — писал Сидоров. — …Получается довольно странная картина: пушка — предмет обороны, а металл и уголь, употребленные при ее приготовлении, — предметы мирного потребления»{14}. Критическая мысль выражена здесь не вполне отчетливо, но правомерно: без искажения сути дела хозяйственные ресурсы, направленные на производство вооружения, не могут выпасть из рассмотрения.
Обращение исследователей к вопросу о месте, весомости военной индустрии в жизни империи породило разногласие в оценках того влияния, какое оказала на общее состояние экономики предвоенная гонка вооружений, — о роли ее в создании наблюдавшегося промышленного оживления и подъема. По мнению ряда авторов, происходившее в 1912–1914 гг. вовлечение все более обширного круга предприятий в исполнение военных заказов не имело решающего значения, промышленный подъем имел в основе естественные рыночно-конъюнктурные процессы. Другие же считают, что именно бросив на вооружения средства, собранные благодаря удачным урожаям и высоким мировым ценам на хлеб, а также путем внешних займов, правительство вызвало промышленное оживление и рост.
