Одержимость. Переворот в сфере коммуникаций GE - Лейн Билл (первая книга .txt) 📗

Через двадцать пять секунд телефон снова зазвонил.

– Вы болван! Вы поместили не ту фотографию в конце! Не выношу эту чертову фотографию.

– Джек, я присылал ее вам две недели назад и просил посмотреть. И если бы не получил вашего согласия, то не напечатал бы ее. Значит, вы ее не смотрели.

– Бред собачий! Вы не присылали! Пошел к черту!

– Это не я. Это вы болван. Вы сами не посмотрели ее.

Вопли становились все громче. За открытой дверью моего кабинета я увидел встревоженные лица.

– Поднимайтесь сюда немедленно!

Я отправился наверх, по дороге успокаивая своих друзей. Прошел целый этаж до клетки со львом. Зная, что лучшая защита – это нападение, я буквально ворвался в его кабинет со словами:

– Вы смотрели на это лишь двадцать секунд. Вы случайно открыли именно на этой странице. Я горбатился три месяца, чтобы этот отчет был лучшим в мире, каковым он и является, а вас понесло из-за какой-то фотографии?

– Это не та фотография! Не пытайтесь подсунуть мне это дерьмо! На ней я кажусь лысым!

– Да? – Дерзкая саркастическая улыбка появилась на моем лице. Я был расстроен и взбешен, как после кулачного боя, хотя мой противник еще не нанес удар. – Вы даже не посмотрели фотографию, которую я тогда послал вам. Это ваша собственная вина.

– Нет, нет, нет!!! – Он вышел из себя и толкнул меня рукой в плечо, несильно, но с таким выражением, будто ему хотелось ударить по лицу.

Мой кулак непроизвольно дернулся вверх и замер. Два секретаря, стоявшие неподалеку, побледнели и отвели глаза.

– А-а! Напортачили! Убирайтесь отсюда…

Три дня прошли в полном молчании. Ни одного звонка. А потом мы столкнулись в лифте, где было полно незнакомых людей. Это произошло в телерадиовещательной компании Эн-би-си в Нью-Йорке.

Я все-таки любил этого сукина сына и спросил:

– Вы все еще ненавидите меня, Джек?

Он вдруг смягчился и ответил:

– Билл, вы должны понимать, что такое тщеславие. Эта книга о тщеславии.

Это попытка пролить свет на характер и личность одного из самых выдающихся лидеров в истории бизнеса. Здесь рассказывается о его приходе почти на двадцать лет в новую для него сферу деятельности и о том, как его тщеславие помогло изменить принципы внешних и внутренних коммуникаций крупнейшей в мире компании. Ведь именно тщеславие – и только оно – заставляет вас показывать себя и свою организацию с лучшей стороны клиентам, сотрудникам и компаньонам.

Следуйте за мной…

2. «Не бойтесь отставки»

Церемония ухода в отставку часто выглядит волнующе трогательно – а иногда угнетающе, – и, как сказал об этом Джон Стейнбек, [3] она «предсказуема, как перистальтика, и интересна, как ее результат». Слишком много речей, «импровизированные подарки и розыгрыши», набор клюшек для гольфа, дифирамбы, преувеличение заслуг, фальшивый смех и фальшивые рукоплескания.

А затем отставник поднимается и говорит примерно следующее: «По прошествии двадцати восьми лет мы с Мардж подумали, что пришло время остановиться и понюхать, как пахнут розы». (Все присутствующие знают, что он захотел «понюхать розы» после того, как компания попросила его уволиться.) Отставник подробно излагает, иногда прерываясь от смущения – а часто от переедания, – свой взгляд на то, какой вклад он внес в деятельность компании.

Я бывал сотни раз на таких мероприятиях и, уходя оттуда, клялся себе в том, что лучше съем свою шляпу, чем устрою подобные проводы по случаю своего ухода на пенсию.

Правда, была пара нестандартных вечеринок. К примеру, мой друг Брюс Банч, возможно, один из лучших специалистов по связям со СМИ, проработал на тот момент тридцать лет в GE. После двух лет непримиримых разногласий с руководством он уволился без социального пакета. Уэлч тогда сказал ему: «Ты поступаешь правильно». Джек высоко ценил Брюса и не хотел его терять, но всегда говорил, что сотрудник не должен терпеть ежедневный прессинг только ради того, чтобы не потерять хорошую работу.

Итак, Брюс уволился, и мы собрались на вечеринку в роскошном отеле GE, чтобы отметить его мужественный поступок весело, с шутками и песнями. Слово «отставка» ни разу даже не прозвучало. Впоследствии у него все сложилось удачно.

А вот другая преждевременная отставка прошла, мягко говоря, не очень хорошо. Это было в начале 80-х. В вестибюле роскошной штаб-квартиры GE, где рядом с конторкой портье висело недавно приобретенное полотно Роберта Мазеруэлла [4] «Арабеска» стоимостью в миллион долларов, будущий отставник сначала выстрелил в жену, а затем выпустил мозги себе. Когда меня спросили, что я думаю на этот счет, я ответил: первое, что они должны были сделать, – это снять Мазеруэлла со стены, чтобы его не забрызгало кровью.

Не припомню, чтобы ко мне в дальнейшем обращались по вопросам управления человеческими ресурсами.

– Ну что, Билл, собираешься ли ты устраивать званый вечер?

– На кой черт? Ненавижу вечеринки.

И все те месяцы, пока я еще был штатным, но уже отстраненным от дел сотрудником, меня продолжали этим доставать. Оказывается, множество людей относились ко мне с симпатией и хотели по-дружески на прощание посидеть со мной.

Мне сказали, что мистер Уэлч собирался прийти на этот вечер и что мне следует узнать его рабочий график и определиться с датой мероприятия. Чтобы устроить мой прощальный вечер, я должен ознакомиться с его рабочим календарем? Почему бы ему не навести справки о моих планах? Но, поразмыслив здраво, я все же поинтересовался расписанием Джека.

Мы условились провести мероприятие в один из летних вечеров. Мой давний друг и бывший шеф Джойс Хергенхан любезно предложила свой прекрасный дом с террасой и бассейном в Саутпорте, располагавшийся на той же улице, что и дом Джека. А на соседней жил Боб Райт, бывший президент компании Эн-би-си и вице-президент GE.

Соглашаясь на проведение этой вечеринки, я выдвинул три условия:

1. Я сам решаю, какие имена будут в списке гостей.

2. Никаких розыгрышей и прочего, никакого барахла в качестве подарков (я решил ничего не принимать, даже ноутбука или клюшек для гольфа).

3. Произнесена будет только одна речь, и произнесу ее я сам. А остальная часть вечера будет посвящена старым друзьям, будут смех и шутки. И посмотрим, напьется ли кто-нибудь до такой степени, что свалится в бассейн.

Я потратил три дня на написание своей пятиминутной речи. Я писал, зачеркивал, переписывал. В какой-то момент моя жена проходила мимо и с любопытством, которого за ней вообще-то не водилось, спросила:

– Ну и о чем же ты собираешься сказать в своей речи?

Я ответил:

– О деловом общении, о том, как мы его смогли изменить в GE.

– Надо же! Наверное, это интересно, – усмехнулась она.

Вот вредина.

Вечеринка удалась на славу. Джек и несколько руководителей высшего звена, с которыми я проработал десятки лет, появились неожиданно. Присутствовала также группа сотрудников моего уровня и все мои любимые секретари. Все улыбались, и это были по-настоящему искренние улыбки. Потом Джек отбыл в Бостон.

После поглощения разной вкуснятины, приготовленной поварами отеля, и весьма умеренного потребления спиртного – примерно через час, когда слушатели, казалось, были готовы переварить любую чепуху, – я неуверенно пошел к трибуне (которую предусмотрительно установила Джойс), прихватив папку со своими записями.

Фрэнк Дойл, бывший исполнительный вице-президент GE и бывший мой босс, подскочил ко мне, схватил папку и притворился, будто хочет швырнуть ее в бассейн. Толпа одобрительно загудела.

Я пообещал Фрэнку, что буду краток, и он вернул мне мои записи. Я вновь направился к трибуне, сказав: «Не пугайтесь. Это займет всего пять минут».

И начал открыто признаваться в своей привязанности ко всем, кто был в тот вечер там. Это было не наигранно, я действительно испытывал к ним ко всем симпатию, а одного из этих людей (мою жену) даже любил. За двадцать три года моей работы в GE не набралось и пяти человек, кого бы я серьезно невзлюбил, и ни одного, кого бы возненавидел. И это я, один из самых самоуверенных и всегда имеющих собственное суждение людей на земле – «самодовольный дурак», как описал меня Уэлч. «Он хуже, чем я», – сказал бы он людям, стоявшим передо мной.