Двойной капкан - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
III
Сообщение о захвате первого энергоблока Северной АЭС и о прибытии на станцию Султана Рузаева Джон Тернер получил по электронной почте в понедельник 27 апреля в 0.26 по московскому времени. Оно было зашифровано личным кодом Пилигрима.
Тернер почувствовал, как кровь жарким толчком прихлынула к лицу.
Неужели свершилось?
Но он постарался сдержать волнение.
В шифрограмме был указан электронный адрес компьютера, с которого было передано сообщение. Тернер приказал получить подтверждение Рузаева. Ответ поступил через несколько минут. Он был зашифрован кодом Рузаева, которого не мог знать Пилигрим. И почти тотчас, с разрывом в четыре минуты, поступила еще одна шифрограмма, подтверждающая, что захват Северной АЭС — факт. Она была подписана «Стэн».
Стэн. Стэнли Крамер. Он же Аарон Блюмберг.
И Тернер понял: свершилось.
Он поднялся из-за стола и заходил по своему кабинету, примыкавшему к кабинету президента корпорации «Интер-ойл», такому же просторному, но обставленному рационально и без излишней роскоши. Роскошь нужна была там, за стеной, где президент Джозеф Макклоски, чопорный, как английский лорд, принимал особо важных персон. А здесь она была ни к чему, Тернер не любил показухи.
Свершилось. То, что свершиться не могло. Ни один человек в мире не поверил бы в эту возможность. И только он, Тернер, поверил. Потому что знал: невозможное свершается гораздо чаще, чем принято думать.
И теперь нужно было действовать очень быстро. Тернер приказал немедленно найти и вызвать в офис президента корпорации «Интер-ойл» Джозефа Макклоски, а сам продолжал вышагивать по кабинету, изредка останавливаясь у окна и с высоты двадцатого этажа рассеянно глядя на пустые, словно бы вымершие, улицы делового квартала.
Где-то там, на Кольском полуострове, была глубокая ночь, наступил понедельник, а в Нью-Йорке еще продолжалось воскресенье. Половина пятого — время, когда дневная жизнь начинает идти на спад, редеют толпы гуляющих на аллеях Центрального парка и пустеют музейные залы. Туристы возвращаются в свои отели отдохнуть и набраться сил для вечерних увеселений, а на хайвеях, ведущих к городу, заметно уплотняется поток машин — Нью-Йоркцы возвращаются из загородных домов, с пляжей и пикников, чтобы в понедельник заполнить собой деловые кварталы и офисы Манхэттена и Уолл-Стрита.
Тернер приехал в центральный офис своей корпорации еще до полудня. Он мог бы, конечно, приказать Макклоски отменить уик-энд и сидеть в своем кабинете, ожидая распоряжений. Но не сделал этого — боялся сглазить. Он не был слишком суеверным, но знал: бизнес — тонкая материя, очень тонкая, удачу может спугнуть даже неосторожная мысль, а излишняя уверенность способна погубить любое дело.
Тернер отчетливо представлял, что должен сделать в ближайшее время. Он продумал все детали задолго до того, как получил шифровку из России. Пилигрим выбрал, конечно, очень неудачное время для начала операции. Тернер в самых решительных выражениях требовал изменить его. Но Пилигрим твердо стоял на своем. Видимо, у него были какие-то веские причины назначить именно этот срок. Тернер смирился, хотя это ломало многие его планы. И это было связано с поясным временем.
Информацию о захвате и минировании Северной АЭС российское телевидение должно передать (так предусматривалось тщательно разработанным и согласованным сценарием) в 6 утра по московскому времени. То есть в десять вечера по нью-йоркскому. А торги на американских биржах, в том числе и на крупнейшей в США фьючерсной бирже «Чикаго Борд оф Тройд», начинаются в десять утра. К этому часу все уже будут знать о случившемся, и акции Каспийского трубопроводного консорциума с первых минут начнут стремительно обесцениваться. Конечно, можно было заранее провести широкомасштабную продажу акций КТК с выплатой разницы биржевых курсов дней через пять-шесть. У «Интер-ойла» не было ни одной акции Каспийского консорциума, но при фьючерсных сделках это не имело значения. Имела значение лишь разница котировок на день покупки и на день расчета. Но это было бы непростительной самоуверенностью. А если захват сорвется? Тогда акции КТК не упадут, а поползут вверх. А при задуманном Тернером масштабе это может обернуться убытками не в один десяток миллионов долларов.
И все же Тернер нашел выход. Выход этот был — сыграть не на Чикагской, а на Токийской фьючерсной бирже. В шесть утра, когда московское телевидение, а за ним и все информационные агентства разнесут по миру известие об ошеломляющем теракте чеченских непримиримых, в Токио будет полдень — самый разгар биржевого торгового дня. Резерв у Тернера — два часа. Маловато, конечно. Массированный выброс акций КТК автоматически понизит их котировку. Но какое это имеет значение, если в полдень по токийскому времени курс акций КТК устремится вниз со скоростью снежной лавины, а через четыре-пять дней они будут стоить не намного дороже бумаги, на которой они напечатаны.
Тройной удар. Финансовое, а следовательно, и фактическое уничтожение КТК.
Миллионов триста чистой прибыли на разнице биржевых курсов покупки и продажи. И немалое прибавление в весе акций корпорации «Интер-ойл».
И ни малейшего риска. Это и есть настоящий большой бизнес. Какие наркотики, какая торговля оружием! Бедный дурачок Майкл.
Приехал Макклоски, встревоженный срочным вызовом. Услышав распоряжение Тернера, встревожился еще больше. А когда Тернер назвал сумму фьючерсной сделки, едва не впал в панику. Но он хорошо знал свое место, поэтому лишь позволил себе спросить:
— Вы уверены, сэр, что это правильное решение?
— Да, — ответил Тернер. — Ровно в полдень по токийскому времени продажа акций КТК должна быть прекращена.
— Я выполню ваше распоряжение. Макклоски вышел.
Тернер усмехнулся: «Еще бы ты не выполнил!» Оставалось ждать. Почти пять часов.
Но Тернер умел ждать. Было бы чего ждать. Он пообедал в своем клубе и даже решил прогуляться по оживившемуся к вечеру Бродвею. Десять охранников во главе с Нгуен Ли, незаметно сопровождавшие его, создавали комфортное ощущение полной безопасности, а суетность праздной толпы вызывала снисходительную усмешку.
