Время барса - Катериничев Петр Владимирович (читать книги без .txt) 📗
— Браво! Браво! Ты понял, Лаэрт, чем слуга отличается от господина? В данном случае — от госпожи? Ведь вам обоим — время умирать, но ты сидишь бледнее тени, и в твоей трясущейся заячьей душе бродит шалая мыслишка — о спасении…
Так? А вот девчонка — хороша! Она сейчас не думает ни о смерти, ни о жизни, попранная «справедливость» заставляет ее говорить! Ну, красавица? В чем еще ты обвинишь бедного пенсионера? В святотатстве?
— Грязный старик! Вы омерзительны своей ложью! Для вас люди… падаль! Вы хуже всех скотов! Хуже!
— Браво! И слова-то какие?
Лир захохотал булькающим смехом, получая явное наслаждение от ситуации.
Так прикрываю гнусность я свою Обрывками старинных изречений Натасканными из священных книг.
— Все так, девочка. Но ты никогда не задумывалась, что людям нужна вовсе не правда, а лишь видимость благопристойности? И за нею, как за завесой, они совершают худшие из злодейств!
Аля попыталась возразить, но Лир повысил голос:
— Не перебивай! Ты так и умрешь в счастливом неведении! А мне еще жить и жить…
Лир постоял, чуть склонив голову набок, словно петушок, прислушивающийся к возне в курятнике, и вдруг ни с того ни с сего снова засмеялся, но теперь звонко, словно нашкодивший карлик:
— Жизнь — игра. И как в ней не позабавиться с этими зверьками, которые отчего-то мнят себя разумными? — Лир согнал улыбку с лица:
— По правде сказать, мне наскучило все, даже собственная жизнь. А уж власть и подавно. Но умирать отчего-то не хочется! Смириться? Не-е-е-т. Сейчас я просто поставлю точку и исчезну. В маленькую железную дверь в стене. Помнишь Буратино и папу Карло? Уйду в мир мещан и уродцев и буду развлекать себя мелкой склоч-кой и игрой по копеечке. Для этого у меня достаточно миллионов. Ну а власть… Такие, как я, нужны любой власти. Каждый должен знать свое место: и место под солнцем, и место под сенью мрака. Замков без призраков не бывает. Особенно замков царственных.
Прощайте.
Черты Лира исказила странная гримаска, за мгновение превратившая морщинистое личико фиглярствующего старикана в жесткую маску с застывшими, будто кусочки мутного льда, зрачками: он поднял пистолет…
Первый выстрел треснул сухо, второй прозвучал так, будто большой школьной линейкой ударили плашмя по металлу. Лаэрт метнулся перекатом под защиту массивной столешницы, именно в нее угодила первая пуля, вторая — в окованную бронзой ножку, стилизованную под львиную лапу.
Аля мигом метнулась к шкафу, в панике ожидая горячего штыкового удара между лопаток… Выстрел щелкнул, с хрустом выдрав из шкафовой ребрины длинную сухую щепу, но Аля уже была в безопасности. Она сунула руку под мышку, ухватила рукоять пистолета, дернула что было сил… Чертыхнулась про себя, вспомнив, что забыла отшпилить державший ремешок, наконец, справилась с ним, замерла, ощутив в руке привычную тяжесть оружия, передернула затвор и только тогда почувствовала, как взмокли ладони — да что ладони, вся она была мокрой как мышь, холодный пот не просто обметал лицо, он ледяными струйками стекал за шиворот, и Але казалось, будто ее, живую, погрузили в кошмарный трупный рефрижератор.
Снова щелкнул выстрел, стреляли не в нее, Аля несколько раз вдохнула и выдохнула, облизала пересохшие губы, приготовилась… Дыхание сделалось медленным и глубоким, она словно услышала голос Маэстро: «Будь мудрой, девочка… Живи». Главное — не бояться. Невыполнимых задач нет. Пора.
Приглушенные сумерки комнаты словно сгустились, ударили разом со всех сторон, Аля открыла рот, пытаясь вдохнуть режущий, шершавый воздух, ей это не удалось, следом была ослепительно яркая вспышка, и девушка упала на ковер, выпустив оружие. Она не слышала ничего. Подняла голову, увидела ноги в маленьких, словно детских ботиночках; они шествовали по ковру туда, к столу, за которым затаился Лаэрт.
Выстрелы щелкали один за одним, как удары бича, но Аля их не слышала, она чувствовала сотрясение воздуха всей кожей и со своего места видела только вытянутые ноги Лаэрта: в их податливую мякоть врезались пуля за пулей, вырывая куски… Наверное, он кричал… Но Аля не слышала ничего. Она подняла ладони к ушам, почувствовала что-то липкое и мокрое, посмотрела: они были в крови-Кровь текла и из носа. Аля увидела свой пистолет метрах в четырех там, на ковре…
Попыталась приподняться на руках, но не смогла… Тело плетью стелилось по ковру, и Але стало жутко: неужели у нее поврежден позвоночник и она теперь стала обездвиженной колодой?.. Слезы обиды за всю свою нескладую жизнь покатились из глаз, а вместе со слезами пришла боль… Болело все тело — мышцы, сухожилия, ныли зубы, Адя пощупала их языком и поняла, что они кровоточат и качаются… Но она чувствовала свое тело до самой последней мышцы, она — жива, она — сможет.
Сможет!
Сейчас просто собраться — и потихонечку туда, где матовым прямоугольником застыл пистолет. Туда.
И тут Аля увидела, как Лира словно подкосило: что-то ударило его по ногам, будто доской, старик нелепо и неловко взмахнул руками и упал спиной на ковер.
Из-за столешницы рванулся Лаэрт, его искаженное болью и яростью лицо было страшным. Одним движением он захватил шею старика… В правой руке Лира мелькнуло махонькое, словно маникюрное лезвие, он чиркнул им по руке Лаэрта, но хватка того не ослабла, пальцы сомкнулись на шее Лира, руки заученно, тренированно сделали неуловимо быстрый поворот, что-то явственно хрустнуло, старик засучил ногами, дернулся всем телом и затих бессильной тряпичной куклой… Лаэрт смотрел на тело Лира, возможно не вполне осознавая, что произошло… В сторону девушки он даже не взглянул. Дополз на локтях до приставного столика, кусая губы и превозмогая боль, набрал номер; что-то щелкнуло в динамике, потом зазвучал длинный зуммер, который оборвался внезапно, и тишину помещения заполнило невнятное шуршание.
— Лаэрт вызывает Клавдия… — прохрипел в трубку раненый.
— Клавдий слушает Лаэрта, — ответил ему монотонный механический голос.
Але сначала это показалось галлюцинацией, пока она не догадалась, что аппарат просто-напросто переключен на громкую связь… Но главное было другое: она — слышит. Пусть глухо, как сквозь толстый слой ваты, но — слышит.
— Клавдий слушает Лаэрта, — повторил голос. Лаэрт сидел смертельно бледный. Крови было много, обе брючины были пропитаны ею, но его, казалось, это мало беспокоило… Губы Лаэрта посинели, он заметался глазами, почему-то остановил взгляд на микроскопической ранке, надрезе, оставленном почти игрушечным стилетиком Лира, поднес ко рту, словно хотел поцеловать надрез, лицо его стало совсем белым, Лаэрт прошептал одними губами слово, и Аля прочла его по ним: «Миндаль».
И еще Алю совершенно поразило, что этот человек улыбался. Вернее, тот оскал, что болезненно кривил его посиневшие губы, трудно было принять за улыбку, а вот взгляд… Он был полон тихого сияния, больше всего схожего с помешательством.
— Клавдий слушает Лаэрта, — снова требовательно и монотонно прозвучал в комнате металлический бездушный голос.
Казалось, Лаэрта хлестнуло струной. Он собрал все свои силы и прохрипел едва слышно:
— Король уме…
Лаэрт не договорил — замер, смахнул аппарат на паж, рванул ногтями горло, раздирая кожу, — и боком завалился на ковер. Мертвые роговицы безжизненно таращились в потолок, мутно отражая приглушенный свет.
В комнате наступила тишина. Аля встала на четвереньки, превозмогая боль во всем теле, проползла полметра, еще, уткнувшись взглядом в серый ковер. В голове с настойчивым постоянством крутилась стихотворная строчка:
«Опустило небо печаль в серую трясину дождей, отцветает горький миндаль на губах великих вождей…» Строчка повторялась и повторялась заунывной заезженной пластинкой, пока не остановилась сама собою: Аля вспомнила, что запах миндаля остается от отравления цианидами… Крутящийся мир вокруг постепенно прекращал вращение, становился таким, каким он был всегда: безжалостным и прекрасным.
Аля нащупала наконец-то рукоять пистолета, крепко сжала его в ладони, встала, оглядела комнату. Так она и думала; Лир, не желая рисковать, взорвал какое-то устройство, обладающее мощной волной, но не дающее осколков. Сам он в это время скрылся в своем алькове, и вышел, чтобы добить Лаэрта и ее. Добротная мебель выдержала удар. Да и стекла целы, они литые, наверняка пуленепробиваемые и сделаны по особому заказу. Аля вздохнула: раз стекла целы, значит, и с ней ничего страшного. Это просто контузия. Контузия, только и всего. Правда, боль…
