Нелегкий флирт с удачей - Разумовский Феликс (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
Глава 24
Разбудил Прохорова Рысик, с утра пораньше, самым наглым образом. Открыл, гад хвостатый, дверь и, тайно прокравшись в комнату, смахнул со шкафа тяжелый меч боккен, выточенный с большим трудом из уворованной «дельта-древесины». Жалобно звякнули гантели в углу, застучали по батареям возмущенные соседи — день был субботний.
— Такую мать. — Выругавшись спросонья, Прохоров поднялся, смачно, так что зубы щелкнули, зевнул, поискал глазами нарушителя спокойствия. — Кастрирую тупыми ножницами!
Куда там, Рысика уже и след простыл, только те самые, огненно-рыжего цвета, которые надо бы тупыми ножницами, мелькнули молнией.
«Ладно, у кого рано встает, тому бог дает. — Прохоров глянул в угол, где скорбел оставшийся от бабки в наследство чей-то почерневший лик, затем перевел взгляд на свою бунтующую плоть, вздохнул: — Да, весна, весна, пора любви. А не ожениться ли мне на недельку-другую?»
Сквозь щелку в занавеси проглядывало апрельское солнце, за окнами чирикали воробьи, слышался лязг лопаты и проникновенный мат непохмеленной дворничихи — вусмерть засношали ее ларечники со своими коробками и пожарники со своими брандспойтами. На хрену видала она и мэра, и депутата, и начальника жэка. Все пидорасы.
«Пидорасы, это точно», — с легким сердцем согласился Прохоров и, накинув шелковый, презентованный Женей халат, направился в сортир. Из-за отцовской двери раздавалася храп, тянуло перегаром и телесной вонью — отставной майор снова подался от бренной суеты в запой. Какое там торпедирование с кодированием — душа горит, и все тут. Загадочная, славянская… Ярким пламенем… Из кухни доносились запахи совсем другого рода — благоухало свежезаваренным чаем, котлетами, поджаренной с луком и яйцами картошкой.
— Мать, привет. — Прохоров махнул рукой и, повинуясь зову природы, заперся в сортире.
«Губернатор выступил с отчетом, Петербург войдет в третье тысячелетие уверенно и достойно…»
День он всегда начинал с просмотра свежей прессы.
Потом он мылся, брился, делал зарядку и, наконец, подгоняемый желудочным соком, появился на кухне.
— Мать, не спится тебе.
— Садись, сынок, садись. — Ксения Семеновна споро наложила ему картошки с котлетами — горкой, достала квашеной капусты, огурчиков. — Просыпаюсь все, не уснуть. Третью ночь уж Витенька снится. Господи, ведь снова на убой вот таких же погнали…
Она отвернулась к окну, украдкой смахнула с глаз слезинку.
— Ладно тебе, мать. — Прохоров с яростью откусил сразу полкотлеты, рывком поднявшись, включил телевизор. — Вот смотри, видишь, как весело. Какая там, на хрен, Чечня!
На экране популярный девичий проект под названием «Палки» задорно раскладывался на четыре голоса:
Ой, цветет калина в поле у ручья,
Парня мало, дога полюбила я…
Девушки были в ударе, в теле и почему-то в цепях. Полуголые братки из бэквокала, изображая стаю догов, лихо подтягивали, подскуливали, подтявкивали в лад:
note_1ав, гав, гав, ры, ры, ры.
— Тьфу, срамота. — Ксения Семеновна поднялась, сняла чайник с огня. — Схожу-ка я в магазин. Тебе какого супу сварить?
— Какой быстрее, мать, у тебя все вкусно. — Прохоров переключил программу, вытащил крепенький огурчик из банки. — Огурцы, ма, самое то, хрустят!
Откровенно говоря, «Палки» ему понравились — жопы что надо, рожи глупые, довольные, мотивчик незатейливый, запоминающийся, слова опять-таки доходчивые — ав-ав-ав, гав-гав-гав, ры-ры-ры! И как только дверь за матерью захлопнулась, Прохоров переключил канал на прежний, однако тут же замер, застыв с поднесенным ко рту огурцом. Собачий кли-пец уже закончился, шли «Новости», и в центре внимания мирового сообщества оказались знакомые до боли места — окрестности неказистого норвежского фьорда, затерянного среди диких скал. Кое-что, правда, вокруг изменилось: на месте заводика зияла здоровенная дымящаяся воронка, берег потрескался, осел, базальтовая круча, разломившись надвое, свалилась в воду. Кружились вертолеты, ревели полицейские сирены, сновали вездесущие репортеры. «Предположительная причина трагедии — взрыв рудного газа в заброшенных шахтах, — произнес голос за кадром, и камера дала крупным планом оглушенную, плававшую кверху брюхом касатку. — Зеленые бьют тревогу».
— Дивная страна Норвегия, где в фьордах водятся касатки. — Прохоров в задумчивости прикончил огурец, ощутив себя после трех котлет сытым и добрым, налил чаю, и в это время раздался телефонный звонок.
— Эй, свидетель, ты телек смотришь? Как тебе? — Это был Кролик Роджер, голос его переполняли радость и бесшабашная удаль. — А вот она, вот она, хунта поработала!
Чувствовалось, что он уже был навеселе.
— Да, здорово бабахнуло. — Прохоров вдруг вспомнил, как они вместе шли по канализации, по колено в дерьме. — Ты чего это, празднуешь уже?
— А то! — Коля Злобин довольно заржал, было слышно, как рядом, мяукнув, захихикала Вика. — Тебе тут просят передать, чтобы ты, свидетель, не опаздывал.
— Ладно, новобрачные. — Прохоров повесил трубку, отхлебнул остывшего чая, потянулся ложкой к варенью, и в это время снова раздался звонок, на этот раз от входной двери.
«Каррамба». В сердцах отставив чашку, Серега вышел в прихожую, нагнувшись, глянул в смотровой глазок.
— Кто там?
На площадке царил непроницаемый мрак, видимо, лампочку снова свистнули.
— Кто, кто, воры, — честно признался из темноты Лешик-поддужный и, едва дверь открылась, предстал на пороге во всем великолепии своего прикида. — Наше вам.
— Привет, заходи. — Прохоров посторонился, пропуская гостя в прихожую, глянул на него выжидательно: — Чаю?
— Зачем чифир, когда водяра стынет? — Лешик коротко усмехнулся, фиксы его матово блеснули. — Ты хрен к носу прикинул? Что Зверю передать?
— Мой рахмат за оказанное доверие. — Прохоров тоже усмехнулся, получилось несколько зловеще. — Скажи, что как-нибудь перебьюсь.
— Хозяин барин, никто тебя силком не фалует. — Лешик цыкнул зубом и посмотрел на Тормоза как на недоразвитого. — Только от себя скажу, корешок, что такой фарт выпадает раз в жизни. Зверь это же фигура, мозга, мамонт, во, легок на помине. — Он кивнул в сторону телевизора, на экране которого Павел Семенович Лютый излагал основы своей предвыборной программы: крепкий общак, жизнь по понятиям, никакого беспредела, а всех педерастов — к параше. Телемэтр Яша Лохматович, бравший у него интервью, заискивающе улыбался, ободряюще кивал, задавал наводящие вопросы. Очень, видно, не хотел к параше.