Час тигра - Зайцев Михаил Георгиевич (читать книги онлайн без регистрации txt) 📗
– В армии служил, Махмуд-бек?
– Твое какое дело?
– Команду «кругом» знаешь?
Гудрат, хмыкнув, поворотился ко мне задницей.
– Остальные ползут вслед за хозяином в спальню, ясно?
Всем все ясно. Странная процессия со мной, замыкающим, перемещается в спальню.
– Махмуд-бек, будь добр, отвори створки шкафа, пожалуйста. Нет! Обе руки опускать не нужно. Не спеша подходишь к шкафу, одной рукой открываешь, понял?
Он понял. Он двигается вальяжно, держит спину прямо и постоянно ухмыляется себе под нос. Пусть ухмыляется, я не в обиде.
– Створки пошире открой, пошире!.. Ага, спасибо. Раки на паркете, слушай мою команду: ползком в шкаф, быстро! Быстро, кому сказал! Что? Второй раз для тупых команду повторить? Или сразу стрелять беглым огнем по жопам?
Нет, ни стрелять, ни повторять не нужно. «Раки» ползут в шкаф. Поместятся они там втроем? Поместятся, большой шкаф, просторный. Раз, два, четыре шубы натурального меха болтаются в шкафу. И кожаных пальто два. Богато живет Гудрат, солидно одевается семья Махмудбековых.
– Хозяин, не сочти за труд, закрой шкаф, пожалуйста... Закрыл? Спасибо. А теперь вторую руку опусти, возьми вон тот пуфик возле туалетного столика, подкати его к шкафу... Давай-давай, быстрее!.. Вот так, молодец. Ближе к шкафу пуфик подвинь и садись на него... Спиной о створки облокотись, чтоб ребята внутри их нечаянно не открыли. А я напротив, на кровать сяду, и поговорим, о’кей?
Я опустился на кровать, скосил глаза, взглянул на свое отражение в зеркале над туалетным столиком, пробежался взглядом по флаконам и флакончикам на столике, повернул голову, проверил, как зашторены окна, заметил на прикроватной тумбочке откупоренную бутылку коньяка, опустошенный на две трети фужер и строго погрозил Гудрату пальцем:
– Ай-яй-яй, уважаемый! Пророк не велел правоверным вкушать спиртное, а ты, шакалий сын, нарушаешь заветы, используешь коньяк вместо снотворного.
– Кто тебя нанял, крутой? – спросил Гудрат, проигнорировав мою нравоучительную реплику.
– А ты как думаешь, кто? – Я скривил рот в улыбке, прищурился, прицелился меж раздвинутых колен Махмудбекова.
Гудрат сдвинул колени, нахмурился, поправил полы халата. Сидеть на низком пуфике рослому Гудрату было неудобно и неловко, как он ни старался, достойной позы не получалось.
– Спину-то, спину не горбь, Махмуд-бек! Забыл? Я велел облокотиться о створки шкафа.
– Тебя прислал Хомяк? – перебил Гудрат, презрительно морщась. Спину, однако, выпрямил.
– Хомяк? Ежели я не ошибаюсь, хомяк – это маленький грызун, который...
– Сколько тебе платит Хомяк? – Гудрат повысил голос, сдвинул брови, глаза его метнули в меня две негодующие молнии.
– Хочешь меня перекупить? Ха! Не получится, уважаемый. Денег не хватит. С твоими рыночными доходами покончено. На переезд, опять же, деньги понадобятся. Ты ведь уезжаешь, милый. Забыл? Ах, прости! Это не ты, это я забыл сообщить, что, ежели не уберешься из столицы в течение месяца... Сам догадайся, чего будет. Подсказываю – для тебя уже ничего не будет. Вечный покой и холод могилы, ясно? А чтоб тебе не так обидно было расставаться с обжитым местом, я сейчас...
– Передай Хомяку, пусть забьет стрелку.
Я вскочил с кровати, широко шагнул и оказался на расстоянии вытянутой руки от Гудрата. Моя вооруженная пистолетом рука вытянулась, ствол уперся Махмудбекову в переносицу.
– Я не люблю, когда меня постоянно перебивают!!! – брызгая слюной, выкрикнул я в лицо собеседнику. – Хватает смелости мешать мне говорить, рискни помешать мне действовать! Но я тебя предупреждаю, всякий, кто встает на моем пути, умирает долго и мучительно!
Здорово я сказанул, а? Фразочка прямо как в американском кино, правда?
Вскакивая, я схватил не отягощенной пистолетом рукой бутылку коньяка с прикроватной тумбочки. Шагая к Гудрату, расплескал спиртосодержащую жидкость по белым простыням. Ткнув стволом Махмудбекову в переносицу, взмахнул бутылкой, и коньячная струя плеснула на занавески. Остатки алкоголя я вылил на шелковый халат рыночного папы.
Опустошенная бутылка полетела в зеркало над туалетным столиком, а мои благоухающие коньяком пальцы полезли в карман кожаной куртки. Бутылка разбилась, зеркало треснуло, я же в это время проворно достал из кармана зажигалку. Только бутылочные осколки брызнули на паркет, я чиркнул зажигалкой и спешно поднес желтый лепесток огня к коньячным пятнам на отвороте шелкового халата господина Махмудбекова. Нежный шелк с готовностью вспыхнул, Гудрат скрипнул зубами, сдерживая крик боли и ужаса. Я убрал ствол от волосатой переносицы, отступил на полшага, и человек в пылающем халате сразу же спрыгнул с пуфика. Он, наверное, выбежал бы из комнаты, установив личный рекорд скорости для закрытых помещений, не подставь я ему ногу.
Подножка – приемчик простой, но коварный. Гудрат покатился по полу. Я шагнул к окну и поджег занавески. Махмудбеков встал на колени, стащил через голову горящую ткань. Я тем временем повернулся к кровати и поджег простыни. Голый, в одних тапочках, погорелец вспорхнул с паркета и, сверкнув прыщавой задницей, исчез за косяком дверного проема, выбежал из спальни. Активно завозились узники в шкафу. Я прицелился, беглым огнем загасил хрустальную люстру. В отраженном пространстве спальни выстрелы грохотали оглушительно, как при артобстреле.
Сорвались с петель створки шкафа, опрокинулся пуфик. На тлеющий комок шелка посыпались шубы и люди. Перепрыгнув кучу-малу под ногами, я выбежал в коридорчик прихожей. Хлопнула, закрываясь за бегуном Гудратом, стальная входная дверь.
– Пожар!!! – заорал я дурным голосом. Навскидку пальнул в бра, освещавшее прихожую, попал и припустил вслед за Гудратом.
Я надеялся догнать Махмудбекова и сообщить ему: дескать, в квартире оставил целую гроздь динамитных шашек. Мол, бикфордовы шнуры сейчас займутся и так бабахнет, мало не покажется. Однако Гудрата я не догнал. Когда скакал по ступенькам третьего этажа, услышал, как хлопнули двери внизу, в парадной, и понял, что бегун решил не терять секунды, барабаня в двери к соседям, а искать спасения на мокрой ночной улице. А что бы я сделал на его месте, будь я простым, в смысле физических и физиономических возможностей, обывателем? Да то же самое! Припустил бы от отморозка с пистолетом, не жалея ног, наплевав на костюм Адама, стремясь в первую очередь выжить любой ценой, ибо отомстить можно, лишь оставшись в живых. Кому, интересно, он будет мстить? Хомяку, конечно! И поделом, незнакомого авторитета со столь экстравагантной кликухой мне почему-то совершенно не жалко.
На площадке первого этажа валялась остроносая тапочка Гудрата. Он потерял его, как Золушка туфельку. Ну, да ничего, еще одна тапка у Махмудбекова осталась, будет, чем срам прикрыть.
Я уже выходил под дождь, когда эхо донесло с верхних этажей громкий хлопок и неясный гомон человеческих голосов. Знать, и Ларин с компанией выбрались-таки из квартиры. Я-то думал, они образумятся, поймут, что остались одни, и потушат огонь. Ни фига! Ребята предпочли затхлый воздух и подслеповатое освещение лестничной клетки дымку, огоньку и темноте жилища папаши Гудрата. Что ж, тем лучше. Надеюсь, кто-нибудь из чутких соседей додумается вызвать пожарных, и обильная пена из огнетушителей окончательно испоганит уютное гнездышко рыночного генералиссимуса.
– Пожар!!! – крикнул я еще раз на всякий случай, пока пружина дверей парадной закрывала за мной обшарпанную дверь.
Дождь усилился, жирные капли барабанили по асфальту, пузырились, будто кипели, лужи. Казалось, что черные бархатные тучи цепляются за верхушки домов, пахло свежестью и зеленью. Я сменил походку, от изящества дикой кошки не осталось и следа, я шел, подняв воротник куртки, втянув голову в плечи, слегка горбясь. Я шагал вразвалочку, спрятав руки в карманах. Бандану я снял. Приметная шишка на лбу уже не приметна. Крестьянина Семеныча все, кому надо, забудут, словно его вообще не существовало в природе. Рэкетира Супера будут помнить долго. И полгода, как минимум, фоторобот Супера будет скалиться с листовок «Их разыскивает милиция». Потом забудут и Супера, сегодняшнюю ночь, этот холодный дождь и эти бархатные тучи. Лет через двадцать, когда моя чужая здешнему миру душа средневекового воина покинет одряхлевшее тело, вряд ли кто-либо вспомнит хотя бы одну из моих ипостасей. Даже знаменитое горьковское «а был ли мальчик» не о ком будет сказать.
