Мертвая армия - Самаров Сергей Васильевич (список книг txt) 📗

— Если они знали о нашем присутствии, стали бы они себя ракетой выдавать? — с сомнением покачал головой майор. — Нелогично… Одно нападение не удалось, они попытаются организовать новое. А теперь, после ракеты, мы знаем, что там кто-то есть. И мы насторожены.

— Ракета взлетела на расстоянии около километра от берега. Так я просчитал, — сказал старший лейтенант. — От нас до того берега тоже около километра. Но нас видели идущими и предположили, что мы за то время, что у костра греемся, удалились еще по крайней мере на километр. То есть находимся на расстоянии трех километров. А белую ракету видно ночью за семь километров, а днем только за два. То есть мы видели ее на самом пределе. Чуть-чуть дальше, и мы просто не смогли бы ее увидеть.

— Звуки по болоту распространяются далеко.

— Тем не менее выстрела ракетницы мы не слышали. Звук скрыли заросли ивняка, просто поглотили его. Обычное дело.

— Может быть, просто стреляли намного дальше от берега?

— Тогда бы мы не увидели ракету. Еще бы сотню метров, и все, она была бы для нас недоступна. Хотя тут у меня другие сомнения закрадываются… — Гавриленков задумался.

— Выкладывайте…

— Они должны были видеть дымы от наших костров, и в случае если задумали что-то недоброе, обязаны соблюдать осторожность. А если не стесняются ракету пускать, может быть, нас зовут? И нет под рукой красной ракеты, чтобы обозначить тревогу?..

— Красная обозначает тревогу? — переспросил майор Зотов.

— Обычно ее используют так. «Тревога» или «Требуется помощь».

— Насколько я помню, красная ракета означает сигнал — «Огонь перенести вперед».

— Это из «лексикона» артиллеристов времен Второй мировой войны.

— Вообще-то у нас вопросы «БСЭС» [13] в сухопутных войсках как-то не отрегулированы, — посетовал майор.

— Да, это на флоте флажками машут, и все их понимают. Там международный язык. А нам постоянные знаки устанавливать нельзя, чтобы не показывать противнику свои действия. И потому в каждом подразделении они свои. И даже меняются порой в каждой операции.

— Что будем делать? — спросил майор. — А если люди помощи просят?

— Зная, что мы ушли далеко, просят помощи?

— Значит…

— Значит, будем идти, как шли…

Генерал-майор Макарцев не принес вовремя обещанную бутылку грузинского марочного коньяка, уважаемого профессором от всей широкой души, живущей в его гигантском теле, и это как-то не вмещалось в понятие Владимира Ивановича Груббера о самом генерале. Обычно Юрий Васильевич всегда приносил то, что обещал. И даже всегда делал то, что обещал. А если не мог сделать, долго вздыхал и говорил:

— Я попробую…

В этот раз и требовалось сделать-то всего ничего. Достать бутылку коньяка. Только не «паленого», не в каком-то подвале в Беслане сделанного, откуда привозят большинство французских и армянских коньяков и вин, а настоящего, который только через знакомых и можно было заполучить. Генерал сразу пообещал, значит, знал, где взять. Но не принес и даже не позвонил. Владимир Иванович ждал до последней минуты, но время вышло. Оставалось надеяться, что генерал появится в его отсутствие и поставит бутылку на стол, с тем чтобы профессор нашел ее по возвращении. С этой мыслью Владимир Иванович и сел в машину. Водителя с собой он не взял. Выезжать за пределы лабораторного городка без охранника было запрещено, поэтому его пришлось посадить на переднее сиденье. Правда, охранник оказался незнакомым, но это роли не играло. Они время от времени менялись. Охрану профессора как человека государственного, осуществляла не внутренняя охрана лаборатории, составленная из солдат ФСБ, а ФСО [14], что снимало с Владимира Ивановича одну дополнительную заботу. Хотя постоянное присутствие охраны все же утомляло. Профессор поехал в аэропорт встречать гостя из Германии. Жалко, конечно, что не удалось взять с собой генерала Макарцева. Тот бы сумел договориться, чтобы профессора Огервайзера провели через таможню в VIP-зале. Это значительно ускорило бы все прохождения нудных и даже неприятных процедур. У самого Груббера знакомых в этих службах не было, поэтому ему пришлось ждать на общем выходе. Охранник почему-то не остался в машине, а тоже вошел в зал ожидания. Но к профессору не приближался, скромно и незаметно держался в стороне. Груббер и увидел-то его случайно, только встретившись глазами. Но в работу своей «тени» он старался никогда не вмешиваться. Тот лучше знал, что ему делать, а чего делать нельзя. В ФСО работают только серьезные профессионалы, на которых рекомендуется полагаться.

Уже первые пассажиры, разговаривая друг с другом на немецком, вышли из дверей, когда Владимиру Ивановичу позвонили на мобильник. Он вытащил свой большой смартфон и посмотрел на номер. Над номером красовалась фотография звонившего. Это был генерал-майор Логинов, отчасти напарник генерал-майора Макарцева, хотя и выполнял несколько иные функции. Но многие дела они делали вместе, по крайней мере, в профессорском кабинете. Круглолицый, внешне добродушнейший Макарцев и сухощавый, сдержанный и слегка напряженный Логинов при всей своей внешней разнице неплохо работали дуэтом.

— Слушаю вас, Константин Петрович. Здравия желаю, так сказать…

— Здравия желаю, — скучно ответил генерал, и от его голоса и без того не сильно веселый профессор поскучнел еще больше. — Как у вас дела?

— Я в аэропорту. Встречаю коллегу из Германии.

— Я слышал, что какой-то профессор должен к вам прилететь. Он уже прилетел?

— Самолет приземлился. Пассажиры проходят таможенный досмотр. Уже начали выходить. Жду не дождусь. А где, кстати, Юрий Васильевич? Вы не в курсе?

— Я в курсе. По этому поводу вам и звоню. У вас в лаборатории все в порядке? — Голос генерала звучал как-то тревожно.

— Все в порядке. А что у меня может быть не в порядке?

— Генерал Макарцев задержан службой внутренней безопасности ФСБ.

— Как так? По какому поводу?

Вообще-то Владимир Иванович Груббер знал о существовании службы собственной безопасности, но всегда считал, что эта служба занимается взяточниками и коррупционерами и больше ни в какие дела не суется. А какой из Макарцева взяточник или коррупционер? Он и с финансовыми потоками-то не работает. Все финансовые дела лаборатории проходят лично через руководителя лаборатории. Даже финансовый директор не имеет возможности потратить ни копейки без подписи профессора, хотя он обычно и подписывает все документы, принесенные финансовым директором на подпись, не читая. Но при чем здесь генерал Макарцев? Впрочем, у генерал-майора могли быть, и даже наверняка были, и другие профили деятельности. Он не только лишь одной генетической лабораторией занимался.

— У него из сейфа произведена выемка служебной документации. Из моего сейфа — тоже. У нас обоих сняли «винчестеры» с компьютеров. Но мне назначили время допроса на сегодняшний вечер, а его задержали.

— Где он сейчас?

— Разве в наших подвалах не хватает камер?

— Да. Я понимаю. А повод-то какой к аресту?

— Это не арест, это только задержание. Согласно процессуальному кодексу, следственные органы могут осуществлять задержание на сорок восемь часов, а после этого в судебном порядке оформляется арест.

— Оформят?

— Кто их знает. Все зависит от того, какие документы у него нашли.

— А какие у вас?

— Забрали только то, что касается вашей лаборатории. Но у меня по лаборатории документов немного, в основном по другим делам. А Юрий Васильевич вас курировал, наверное, у него есть что посмотреть.

— Документы по моей лаборатории? Это крайне странно. Почему меня никто не поставил в известность, что имеются какие-то сомнения по поводу нашей деятельности?

Владимир Иванович растерялся. Он попытался было высказать свое возмущение, хотя и понимал, что высказывает его не по адресу, но не успел, потому что из дверей вышел профессор Огервайзер, кативший за собой небольшой чемодан.