Большая стрелка - Рясной Илья (книги онлайн полные .TXT) 📗
Уже когда бунт подавили, Боксера отправили в другую зону — для строптивых, где участь его ждала не сладкая, некоторых осудили за сопротивление, накрутили срок и перевели на иной режим. Художнику и Хоше последователи Боксера пробовали сделать предъяву — мол, прятались за спинами, когда даже опущенные бились не щадя живота за правое дело.
— Бунт был не правильный по всем понятиям. Никакие целей он не преследовал, кроме того, чтобы Боксера потешить, — сказал Художник. — Вот за такое надо держать ответ.
После всех этих баталий на зоне гайки подзавернули. Урока хватило. А тут на зону подоспел Валуй — признанный блатарь. Одного из шустрых последователей Боксера, пытавшегося держать масть, удавили и подвесили в сортире — якобы сам повесился. Еще двоих сделали дамами легкого поведения…
Хоша вышел на год раньше Художника.
— Мы теперь братья, — сказал он ночью перед выходом, резанув по руке и накапав крови в стакан с водкой.
Художник не верил в братство до гроба. Не верил и Хеше — балагуру и истерику, с головой, забитой самыми дурными фантазиями и прожектами типа ограбить Алмазный фонд или смыться в Америку и "дать просраться всей их «Коза Ностра»… По большому счету, Хоша был ребенок, только сильно испорченный.
— Я тебя встречу, как выходить будешь. Мы теперь до грoба — пообещал Хоша, выпив водку с кровью.
— До гроба, — кивнул Художник, последовав его примеру, но что-то зловещее прозвучало в этих словах. Его передернуло, как от дурного предчувствия.
Художник был уверен, что никто его по выходе не встретит. Знал, что год на воле Хоша просто не выдержит. Первый план, который он задумает реализовать, приведет его или опять в тюрьму, или прямиком в могилу.
К удивлению своему, Художник, выйдя со справкой об освобождении за порог ИТК-6, застал комитет по встрече на «жигуле» и подержанном «Форде-Фиесте». Хоша был в кожаной куртке, с золотой цепью поверх майки «Пума», с бритым затылком — эти прически только вошли в моду. В общем, выглядел типичным бандитом новых времен.
— Художник, брат, — Хоша распахнул объятия.
Они обнялись.
Было еще четверо, которых Хоша представил освободившемуся корешу. Один — тупомордый жлоб с угрожающим взором, эдакая туша весом на сто кило — носил кличку Блин. Пожимая руку, он сжал ее так, что Художнику показалось — кости треснут, но он не показал вида. Армен — смугловатый, кавказистого типа парень, говоривший без намека на акцент — скорее всего из давно обрусевших армян. Третий — широкоплечий, с набитыми каратистскими кулаками — Брюс. И еще один, выпадавший из этой молодежной компании красномордый мужичонка лет сорока пяти, в дорогом пальто, ондатровой шапке, его представили как дядю Лешу, и отношение к нему было ироничное, но вместе с тем уважительное.
— Это наши парни, — указал Хоша на своих спутников. — веселые ребята, — он гыкнул. — Ладно, ныряй в тачку — и в путь. Пить, гулять, потом говорить. Годится?
— Ничего, — кивнул Художник.
Хоша сидел за рулем «Форда-Фиесты» и вел его лихо, как водят водители первогодки, каждую секунду рискуя не справиться с управлением и врезаться в лоб мчащемуся на всех парах бензовозу.
Хоша, казалось, был искренне рад происходящему. Чего не скажешь о Художнике. Он не представлял, чего ждать от этого комитета по торжественной встрече.
— Пацаны — кремень, — комментировал на ходу Хоща. — Мы — команда.
— Из Рудни?
— Да. Земляки все. С детства знаю.
— Расисты?
— Чего?
— Ты с ними желтомордиков чистил?
— С Арменом и Блином.
— А ты — командир?
— Ну не шестерка же. Тут не все. Но самые лучшие пацаны — со мной.
— И чем занимаетесь?
— Деньги собираем, — Хоша потрогал золотую цепь полез за пазуху и вытащил из-за рубашки еще две — потоньше. Он походил на наряженную елку.
— И где собираете?
— Где плохо лежат. — Хоша помолчал, потом спросил:
— Художник, ты об автобусе на Ельневской трассе слышал?
— Слышал.
В газете прошла информация об этом «преступлении века». Комментарии были однотипными: уголовники распоясались, власть бессильна, такое встречалось только во времен махновцев. Действительно, атаковать на трассе автобус с челноками и развести их на тридцать тысяч баксов — это лихо.
— Так наша работа, — с гордостью сообщил Хоша.
— Что?
— То-то…
Рапорт подмахнули моментально. Быстро сдав дела, пройдя медкомиссию и получив расчет, Влад опять запил. Пил он три дня. На четвертый к нему заявились гости. Точнее — один гость. Но какой…
— Ба, разведка! — Влад, с утра уже слегка поддатый, рас пахнул объятия.
— Привет, ментовская душа, — Гурьянов похлопал его по плечам.
Влад вздохнул и покачал головой. Господи, как вчера все. Почти четырнадцать лет прошло. Владу только исполнилось двадцать, и был он бесшабашный сорви-голова, лихой отчаянный старшина-десантник, за спиной которого участие во многих успешных операциях. Он считал, что ему и его ребятам море по колено. И было жаркое, пыльное афганское лето.
— Вы поступаете в полное распоряжение товарища старшего лейтенанта, — сказал командир батальона.
— Мне нужно двадцать человек, — окинул строй старший лейтенант, — добровольцев.
В добровольцах недостатка не было. Горячее дело — это как подарок. Десантники в то время еще были охвачены веселым азартом войны, они побывали не в одной переделке, но пока еще не знали, что такое серьезные потери, не ощутили на собственной шкуре, что такое быть зажатым со всех сторон и понимать, что помощи не дождешься.
Конечно, никто из десантников не знал, что старший лейтенант не имел отношения к штабу сороковой армии, а служил в Службе внешней разведки, числился советником пятого управления ХАД — Министерства безопасности Демократической Республики Афганистан. Оперативников отряда «Буран» тогда разбросали под видом советников по всему Афгану, снабдив спутниковыми системами связи с таким расчетом, чтобы при необходимости быстро можно было собрать группу и кинуть в любой прорыв.
Десантники не слишком жаловали штабных. Между окопником и штабным — пропасть. Как правило, штабные давно оторвались от полей, и в боевой обстановке обстрелянный сержант даст фору кабинетному офицеру. Но старлей — широкоплечий, с деревенским, простым, русским лицом — сразу показал свою хватку. Объяснял задачу четко и ясно. Задавал вопросы в точку. В общем, был специалистом.
— Задача — уничтожить караван, следующий из Пакистана — проинформировал он. — И забрать груз, по возможности не повредив. Понятно?
— Так точно.
— План, — старлей склонился над картой. Карта, аэрофотосъемка.
«Вертушки» выбросили группу и ушли в бледно-синее небо. Десантники выдвигались до цели несколько десятков километров. Влад еще удивлялся, насколько легко штабному давались эти километры с полной выкладкой. И засаду старлей организовал очень толково, ничего не упустил.
К засаде в ущелье караван подошел ночью. Он состоял из нескольких машин — двух грузовиков и нескольких легковушек с открытыми кузовами, в которых были установлены станинах крупнокалиберные пулеметы. Впереди шла дозорная машина, ее было отлично видно в приборы ночного видения.
Душманам не оставили никакого шанса. Небо прочертил осветительные ракеты. Дозорная машина разлетелась от выстрела гранатомета. Пули прошивали грузовики и легковушки, душманы сыпались на землю, искали укрытия и не находили их. Заработал автоматический гранатомет «АГС-17» И вскоре все было кончено. Горели две машины. Одна решилась уйти, но ее разнесли удачным выстрелом.
— Сигнал «причал», — крикнул старлей радисту. Это означало, что вскоре подоспеют вертушки для эвакуации.
— Груз, — кивнул старлей.
Тут и произошло все. В свете горящей машины Влад увидел зашевелившегося моджахеда. Видел злорадное торжество на его уже покрывавшихся пленкой смерти глазах. Его ствол целился прямо в грудь старшине. И Влад понимал, что не успеет ничего — ни отпрыгнуть в сторону, ни выстрелить.
