Крестом и булатом. Атака - Черкасов Дмитрий (книги регистрация онлайн .TXT) 📗

— Готово! — удовлетворенно констатировал Влад. — Погнали дальше.

Когда из юго восточной части поселка донесся звук взрыва, Никита Филонов стремительно вскочил на ноги и выпустил длинную очередь из ВСС в трех копающихся с немецким пулеметом MG 3 [8] боевиков.

Четверть часа он пролежал в полутора десятках метров от них, наблюдая, как «волки ислама» тщетно пытаются установить на место снятую ствольную коробку.

Работа явно не ладилась. Сначала у горцев остались две лишние детали, и пулемет разобрали снова. Потом лента никак не хотела вставать в предназначенное для нее гнездо. Затем заклинило возвратную пружину и один из «механиков» с остервенением начал ее дергать, забыв освободить фиксатор, в результате чего пулемет едва не сломали, подбивая задник коробки легкими ударами молотка.

Очередь «Винтореза» все расставила по своим местам.

Каждый чеченец получил несколько пуль в живот. Дергающиеся в агонии тела повалились в высокую траву, окаймлявшую округлую бетонную конструкцию с люком на вершине, торчащую посередине двора.

Многострадальный пулемет царапнул по серой шершавой поверхности дота и провалился внутрь, утягивая за собой сверкающую латунью гильз ленту.

На крыльце дома появилась фигура в халате.

Миша Чубаров послал в нее две пули и отметил, что оба выстрела не пропали даром — голова фигуры взорвалась темными брызгами.

Расстояние от позиции Егора Туманишвили до центральной площади составляло более семисот метров.

Грузин подкрутил верньер оптического прицела, сверился с рисками возле идущей вниз параболы [9] и выцелил бегущего от БТР боевика с гранатометом.

Упругий затыльник упора чувствительно толкнул Егора в плечо.

Пуля прошла по пологой траектории и вонзилась гранатометчику в верхушку бедра. Чеченец выронил оружие, кувырком прокатился несколько метров и забился в пыли, держась за ногу. Пятиграммовый кусочек свинца в тампаковой оболочке превратил тазобедренный сустав в крошево, размолол соединительный хрящ, отскочил от выступа на кости и пробил мочевой пузырь, остановившись в сантиметре от копчика.

В девятикратную оптику был прекрасно виден широко распахнутый рот орущего вайнаха.

От приземистого здания на противоположном краю площади к раненному бросились двое. Худой бородач и подросток.

Туманишвили задержал дыхание и вновь послал пулю.

СВ У АС не подвел.

Бородач словно налетел на невидимое препятствие и со всего маху впечатался грудью в дорожную пыль.

Подросток оскалился, как загнанный в угол шакал, сорвал с плеча укороченный «Калашников» и открыл огонь по деревьям, росшим по краю площади.

Егор недобро усмехнулся.

Малолетний боевик расстрелял магазин, отбросил в сторону пустой рожок и схватился за подсумок.

Туманишвили вбил ему пулю точно в коротко стриженную голову.

Подросток раскинул руки и упал навзничь.

Егор перевел перекрестье прицела на мечущихся возле бронемашины бандитов и поставил режим стрельбы на автоматический...

— Де жа вю! — серьезно сказал Гоблин, подъехавший к дому номер восемнадцать по Можайской улице.

У парадного подъезда теперь стояла не одна, а три желто синие милицейские машины, а из окон на втором этаже неслось невнятное бормотание, изредка прерываемое вскриками и глухими шлепающими ударами. Как будто в помещении Издательского Дома «Нева» открылся цех по производству говяжьих и свиных отбивных.

Возле скопления «мусоровозов» никого не было.

Чернов вышел из своего «Гранд Чероки» и посмотрел вверх.

В глубине комнаты метались какие то тени.

Из двери на улицу вывалился потный раскрасневшийся лейтенант.

— Снова ты? — удивился журналист.

— Я, я! — милиционер был в ярости. — Но теперь в качестве усиления! Следак лично приехал!

— И что?

— Вроде поймали...

— Кого?

— Да убийцу, будь он неладен! Я сам не присутствовал... Следак еще группу с телевидения пригласил. Все там, — лейтенант махнул рукой.

— А а! — осклабился Гоблин. — Можно сказать, что идут съемки блокбастера. «Гришечкин два. Судный день»... Но теперь то его ни с кем не перепутали?

— Да не е ет! Прям в его собственном кабинете взяли. Тепленького, — страж порядка отдышался и пошел обратно в дом. — Жарко там. Кондиционер не работает, а народу набилось — ужас!

— Ну ну, — хмыкнул Чернов.

Лейтенант скрылся за дверью.

Позади джипа тихо припарковался «глазастый» черный «мерседес» Е класса.

Хлопнула дверца.

Гоблин обернулся и увидел главного редактора «Невы». Живого, невредимого и свободного. Виталий Гришечкин тоскливо посмотрел на окна своего офиса и вздохнул.

Сотрудников органов правопорядка он недолюбливал с пятнадцатилетнего возраста. Тогда ему сильно досталось от участкового, поймавшего юного Виталика в столовой интерната для глухонемых, где тот зеленой масляной краской выводил на стене лозунг «Когда я ем, всё как всегда». Виталик считал шутку достойной, участковый придерживался диаметрально противоположного мнения и продержал Гришечкина в камере всю ночь, чего не имел права делать.

За это участковый был примерно наказан районным прокурором, возмущенным столь грубым отношением с несовершеннолетним художником графиком.

В белорусском местечке Жабинка, откуда Виталий был родом и которое аборигены именовали не иначе, как Квакенбург, никаких развлечений для молодежи, окромя мелкого хулиганства и гонок на ревущих мотоциклах по болотам, не предусматривалось. Поразмыслив в холодной камере над превратностями судьбы, Гришечкин пришел к выводу, что из Квакенбурга надо валить. Ничего хорошего сдобренное картофельным самогоном будущее не сулило.

Виталик взял себя в руки, успешно закончил школу и отправился в Ленинград, где с первой же попытки одолел вступительные экзамены в институт холодильной промышленности.

— Опять Гречина дубасят, — печально произнес несостоявшийся узник. — Я с утра уехал в налоговую, а он в моем кабинете за компьютером устроился...

— Пойдешь наверх? — поинтересовался верзила журналист.

— А надо? — устало спросил Виталик.

— Думаю, что нет...

— Я тоже...

Добродушный Гоблин положил руку на плечо Гришечкину.

— Все образуется.

— Не сомневаюсь, — главный редактор «Невы» вытащил пачку «парламента». — И какой козел меня так подставил?

— Ты с «козлами» то поаккуратней, — Чернов опустил одну бровь. — В кругах, к которым я был близок, слово «козел» очень обидное. Могут и на пику посадить...

— Да я так... — Гришечкин прикурил. — Слушай, Димон, я давно тебя хотел спросить. На фига ты Верескова мочишь?

— Какого Верескова?

— Писателя...

— Знать его не знаю, — пожал плечами Димон.

— Как это не знаешь?

— А так.

— Я же сам твою статью читал!

— Где?

— Сейчас, — Виталий покопался в папочке и достал газетную вырезку. — Вот... «Классик русской словесности». Меня одна твоя фраза убила... «На мой вопрос о том, почему Вересков во время радиоинтервью вел себя как полный идиот, известный автор ответил, что он предпочитает определению „идиотизм» формулировку „эстетическая оригинальность". При этом товарищ Вересков лукаво подмигивал и вел себя неадекватно..." И прочее в том же духе.

— Я этого не писал, — Гоблин взял обрывок газеты. — Хм, действительно, некто Чернов... Но это не мой опус. К тому же я с «Невским пламенем» не сотрудничаю. Там Алка Мануйлова главным редактором служит. Полная дура...

— Этот Чернов, что, твой однофамилец?

— Возможно, — Димон пошевелил губами. — Придется разбираться, кто пачкает мое гордое имя своим поганым прозападным языком...

Крики на втором этаже дома перешли в более высокую тональность.

— Ишь, раздухарились! — Гоблин поскреб подбородок. — Они твоего Гречина насмерть замолотят, если он не сознается...