Человек со стороны - Алтьери Алан Д. (книги бесплатно без .TXT) 📗
— Нет.
— У вас есть объяснение по поводу противоречия двух отчетов по одному и тому же эпизоду?
— Никаких объяснений.
— Комиссар Каларно, может, вы написали не всю правду в своем отчете? В отчете, адресованном прокуратуре и МВД, отчете, который является основой судебного процесса по делу Кармине Апра?
Каларно, не отвечая, спокойно смотрел на Ловати. Это был конец. И он это знал. Его распяли. Прибили гвоздями к кресту.
— Знаете, что случится в зале суда, комиссар? — Ловати сел на стул. — Сантамария разнесет ваш отчет в пух и прах. И если не удастся разнести в клочья вас, примется за ваших людей, одного за другим, пока кто-то из них не проговорится.
— И судья Ловати будет вынужден признать недействительной всю судебную процедуру, Андреа. — Гало опустил голову. — Этим все и закончится.
Каларно сидел, слушая завывание ветра. Варци, четверо его телохранителей, этот несчастный парень из «беты». Все потеряно. Из-за ничего. Никакой надежды.
— Андреа…
— Что еще?
— Нам самим хотелось бы знать, кому принадлежит эта кровь. Или то, что произошло там на самом деле.
— И тогда, к чему был весь этот диалектический онанизм?
— Онанизм? Это реальность, Андреа. Реальность, которую ты создал своими руками, нравится тебе это или нет. — Гало заерзал на стуле. — Мы вынуждены были пойти на договоренности с Сантамария и Апра.
— Что вы имеете в виду?
Гало и Ловати переглянулись. Затем Ловати поднял глаза к потолку.
— Апра раскаивается.
Каларно захохотал. Его дед по материнской линии, старый солдат, участник Первой мировой войны — из полного батальона домой вернулось только шесть человек — и все же этот старый сумасшедший никогда не терял способности смеяться, и в первую очередь, над самим собой. В самой страшной трагедии всегда просматривается самый комичный фарс. Так он всегда говорил. И был прав.
— Ну конечно же, раскаивается, — перестал смеяться Каларно. — Ох, как же он раскаивается, несчастный мерзавец, придавленный виной. Мое сердце кровью обливается от одной только мысли о том, как он страдает в своем раскаянии.
— Андреа…
— Кто знает, может быть, он даже пошлет цветы жене и детям Карло Варци. Записав расходы на счет Дона Франческо Деллакроче, разумеется.
— Андреа, выслушай меня, ради бога! В обмен на применение к нему закона о раскаянии, Апра заговорит. Ты меня понял? За-го-во-рит. Он пообещал. Прежде чем погибнуть, Варци был близок к раскрытию конкретных контактов между итальянской, еврейской и славянской мафиями. И сейчас Апра нам все их назовет: имена, даты, всё. Всё, что знает по этому поводу.
— Вы что, и правда, верите всей этой ахинее, которую произнесли? Вы, правда, верите, что Апра, прожженный мафиози, готов продать собственного крестного отца Дона Франческо Деллакроче за фальшивый паспорт и авиабилет до Парижа?
— Мы абсолютно не уверены, что в этом замешан Деллакроче.
— Святые слова! Мы абсолютно не уверены, что завтра вновь взойдет солнце. Мы абсолютно не уверены, что у мужиков только два яйца между ног. Действительно, в большинстве случаев, у них только одно. Или даже ни одного. И мы даже абсолютно не уверены, что Кармине Апра расстрелял Карло Варци.
Каларно поднялся и пошел к двери.
— Крмиссар, вернитесь и сядьте! — приказал Ловати. — Мы еще с вами не закончили.
— Я с вами закончил.
— Андреа, подожди…
— В одном мы, однако, уверены. — Каларно положил ладонь на ручку двери. — Здесь, в прекрасной стране безукоризненных судебных процедур, грязный негодяй, хладнокровный убийца, собирается быть премирован еще один раз. Это реальность вчерашнего дня, сегодняшнего и завтрашнего.
— У нас не было выбора, Каларно. — Ловати сжал кулак. — Постарайся понять: не было выбора. Мы знаем, что вы выполнили свой долг до конца…
— Мой долг? Мой долг утонул в могиле, полной кровавого дерьма.
— Ты ошибаешься, Андреа… Ошибаешься! — Гало выскочил из-за стола. — Мы все равно выиграем эту войну!
— Кончай верить в эту ахинею, которую ты несешь, судья.
Каларно открыл дверь кабинета. Вдохнул затхлый воздух, заполнявший огромный коридор.
Война проиграна. Проиграна раньше, чем началась.
Ветер ревел в мраморе и граните. Он казался раскаленным дыханием дракона…
Каларно надел солнечные очки, чтобы защитить глаза от пыли, носимой ветром. Старая фетровая шляпа, принесенная невесть откуда, колесом катилась по тротуару у подножья лестницы.
Каларно поднял голову посмотреть на надпись на фронтоне. Она была на месте. Никто на нее не смотрел. Никто не знал, что она означает. Никому это было не интересно.
Это единственное слово, лишенное смысла, подобное струе мочи в рот человечества. Со временем ядовитые дожди окончательно смоют его к чертям собачим.
ПРАВОСУДИЕ.
7.
Франклин Винсент Ардженто прошелся взглядом по свинцовой анаконде Ист-ривер.
Взгляд описал кривую до самых молов южного морского порта, затягиваемых наползающим на нью-йоркский залив туманом.
Из окна аттика на шестидесятом этаже Коннот-тауэр, одной из самых смелых и престижных многоэтажек Верхнего Бруклина, вид был чудесный. В свете ноябрьских сумерек перспектива небоскребов Нижнего Манхеттена с доминирующими башнями-близнецами Мирового торгового центра, казалась нарезанными технологическими Кордильерами. Густая река красно-белых огней текла по двум большим мостам, Бруклинскому и Манхеттенскому, связывающим южную часть Манхеттена с бескрайностью урбанизированного Лонг-Айленда. Легковые автомобили, грузовики, метропоезда, люди. Кровь и лимфа невероятной, непредсказуемой и многократно абсурдной вселенной по имени Нью-Йорк. Ничто и никто не в состоянии остановить это движение.
Никто, даже он, король системы.
Его империя простиралась на тридцать пять штатов США и порядка двадцати стран Европы и Азии. «Форбс» и «Форчун», два ключевых журнала высших финансовых кругов Америки, сравнивали его с Армандом Хаммером и Дональдом Трампом. Си-Эн-Эн назвала его одним из магов передового капитализма второй половины ХХ века. Равным, а чем-то и лучше, чем Акира Ютани, пророк японской экономики, чем Билл Гейтс, поэт Майкрософта, чем Вольфганг Готшалк, нарождающееся светило Восточной Европы.
«Форбс», коктейли в Белом доме, пожертвования на исследования СПИДа, вспомоществование тысячам бездомных, агонизирующих на тротуарах Нью-Йорка — всё это было реальностью, внешним контуром. Но был и другой контур, другая реальность. Глубоко сокрытая и глубоко порочная. Названия типа мафия, козаностра, почтенноеобщество, картель вышли из употребления при определении организованной преступности. Устаревшие термины, жесткие, но не лишенные романтизма. Все проходит, все заканчивается. Сейчас существовали суперкрмпьютеры, системные математики и статистики, специалисты по пиару. Сейчас, когда говорилось об операциях: от убийства до прибыли с наркотрафика, от азартных игр до рэкета, от эксплуатации проституции до мирового рынка порнографии, употребляли термин, более простой, более сухой: система.
Фрэнк Ардженто не желал системы. Он искал возможность повернуться к ней спиной, уйти из нее. Но система возжелала его. Славная 82 авиационная дивизия, уважала его увечья, но, по большому счету, не знала, что ей с ним делать. После боснийской передряги — Почетная медаль конгресса и хорошая пенсия по инвалидности казались ей достаточной компенсацией. Коррективы внес рак легких, сведший в могилу Эдоардо Ардженто, его отца, в самый неподходящий момент. Мафия Бруклина оказалась обезглавленной. Нужны были свежие мозги, чтобы она продолжала существовать. Нужен был настоящий солдат и твердый офицер. Нужен был джентльмен чести.
Джентльмен, конечно…
Фрэнк был человеком чести. В такой ситуации он не посмел повернуться спиной к семье, к друзьям, к друзьям друзей. За короткий срок он привел семью к новой вершине. А потом ко многим другим вершинам.
