Большая пайка - Дубов Юлий Анатольевич (первая книга .txt) 📗
Платон был гением. При всей его безалаберности и разгильдяйстве он безошибочно ощущал потребность в том или ином контакте, никогда не прибегал к лобовым методам и всегда мог с удивительной скоростью превратить хаотический перебор телефонных номеров в четкую последовательность действий, направленных на достижение цели.
Надо сказать, что до сих пор все школы и конференции, которые проводились этой институтской компанией, великолепно обходились без секретариата. Но к платоновским закидонам все привыкли, поэтому его неожиданный натиск был воспринят с обычной покорностью. Тем более что особых вопросов подобранные кандидатуры не вызывали. Нина вообще была из хорошей семьи, воспитанная, диссертацию не только сама написала, но и сама же напечатала. Со Ленкой тоже все было ясно — печатала она не так, чтобы очень, зато любила веселую компанию и считалась своей в доску. К научному персоналу отношения не имела, числилась техником. В институте ее держали по двум причинам. Во-первых, начальник Ленки когда-то имел неосторожность закрутить с ней трехнедельный роман, который привел к тяжелому выкидышу и двум месяцам больничной койки, после чего начальник, будучи человеком порядочным, уже не мог Ленку уволить. А во-вторых, Ленка с готовностью ездила в подшефный колхоз в любое время года, на любой срок и в любом обществе. В постели она была совершенно неутомима и не только никогда и никому не отказывала, но и сама проявляла инициативу каждый раз, когда в ее личной жизни намечался вакуум.
Сережка. Начало истории
Самым старшим в компании был Сережка Терьян — ему уже исполнилось тридцать, а выглядел он на все тридцать пять. Он был профессиональным математиком, закончил сперва Новосибирский университет, а потом еще и вечерний мехмат. В институт экономики попал непонятно каким образом — по-видимому, на волне сплошной математизации экономической науки, — очень быстро защитил кандидатскую и сейчас писал уже третий вариант докторской. Первые два варианта оказались категорически непроходными, потому что шли вразрез с принятыми представлениями о том, что можно, а чего нельзя. На всех семинарах, где Сергей докладывал свои результаты, слушатели сперва единодушно восхищались красотой математических конструкций, а затем, оглядываясь на представителей традиционной политэкономии, столь же единодушно возражали против экономической интерпретации полученных результатов.
С Платоном Терьян был знаком еще со студенческих времен, но особо они сблизились после скандала, разразившегося, когда Терьян на очередном семинаре сообщил аудитории, что есть две полярно противоположные модели экономики — утилитарная, в которой максимизируется прибыль, и эгалитарная, в которой обеспечивается всеобщее равенство.
Аудитория замерла.
— В чистом виде, — продолжал Терьян, — эти модели нигде в мире не существуют. Поэтому можно говорить об утилитарной экономике с некоторой примесью эгалитарности. Так вот, данная теорема утверждает, что существует некоторое критическое состояние уровня эгалитарности и если его превысить, то в экономике начинаются необратимые процессы, приводящие либо к стагнации, либо к полному развалу.
Поскольку обсуждение происходило в свободном и демократическом режиме, вопросы начал задавать один из заведующих отделами, который одновременно руководил в парткоме идеологическим сектором. Уже после первого вопроса аудитория смекнула, куда дует ветер, лишь недогадливый Терьян все пытался вещать про специфику асимптотических процессов, однако в конце концов и до него дошло, что в данный момент имеется в виду вовсе не его диссертация, а сложившаяся в обществе атмосфера вседозволенности и досадные промахи в кадровой политике.
Друзья и сослуживцы тут же шарахнулись от Терьяна, как от прокаженного. В окружившей его пустоте запахло озоном и послышались первые раскаты грома.
Тут-то и подключился Платон, случайно узнавший о надвигающейся грозе.
Среди его приятелей нашелся человек, женатый на дочке ответственного работника ЦК, курировавшего в то время экономическую науку. Историю замяли. Терьян взял отпуск за свой счет и по его окончании вернулся в институт экономики другим человеком.
— Каждый раз я это делать не смогу, — предупредил Платон. — Хочешь заниматься математическим анализом основной движущей силы современности — валяй. Только не рассказывай никому. Сожрут и не подавятся.
Терьян оценил предупреждение по достоинству и переключился на менее рискованную проблематику.
В личной жизни он вел себя скромно. Был женат, успел обзавестись двумя дочками, в которых души не чаял. После работы всегда бежал домой, играл с девочками, а после десяти закрывался на кухне и работал до глубокой ночи. В близких друзьях, особо после злополучного семинара, числил только Платона.
Росту Терьян был среднего, больше любил молчать, чем говорить, и внешне ничем особым не отличался. Однако же девушки, натыкаясь на него на всяких новогодних вечеринках, проявляли интерес. Впрочем, про его сердечные дела никому и ничего известно не было. Сергей не любил об этом распространяться. И вообще не любил мелькать.
Влюбленный Марк
…Минутная стрелка на вокзальных часах совершила очередной прыжок, прозвучал недовольный голос толстой рыжей проводницы, лязгнуло железо.
Поехали!
Как вскоре выяснилось, компания отправилась в Ленинград все же в полном составе: Платон, не успевший добежать до своего вагона, прыгнул-таки в хвостовой, промчался через двенадцать тамбуров и, разрядив беспокойство, занял свое законное место.
— Где Муса? Муса, иди сюда, быстро. И Серегу тащи, — сразу же начал командовать Платон. — Впрочем нет, Муса, ты не нужен, ты там с девочками займись, чтобы минут через десять можно было начать. Серега, быстро иди сюда!
Оказалось, Платон едва не опоздал по той причине, что до самой последней секунды утрясал вопрос, кто из больших ученых приедет читать лекции.
Выяснилось, что Беляков, Горский и Шмаков все-таки не появятся, зато Платону удалось залучить на один день самого ВП, то бишь Владимира Пименовича, директора Института, и, кажется, дал согласие Дригунов из ленинградского политеха, но это неточно, поэтому надо срочно сообразить, где брать еще одного лектора и что делать, если согласие Дригунова фикция или он захочет, но не сможет освободиться.
— А что мы сейчас все это обсуждаем? — тихо спросил Ларри. — Приедут — не приедут, любит — не любит. Завтра к вечеру и то определенности не будет. Лучше посидим немножко и завалимся спать. С утра такая беготня начнется…
В соседнем купе уже был сервирован стол в духе студенческих традиций.
Соленые огурчики, хрустящая квашеная капуста, банка маринованных помидоров, еще одна банка с каким-то шопским салатом, лихо разделанная Мусой жареная утка. Все это покоилось на круглом металлическом, с красно-зелеными разводами, подносе, который взял с собой Марк. Он же достал из чемодана шесть маленьких деревянных рюмочек: ему когда-то подарили этот набор на день рождения, и он всегда таскал их с собой — в командировки, в колхоз и в отпуск. Для девочек принесли стаканы.
Запас напитков был неплохой: Платон выставил на стол бутылку коньяка (он вообще пил мало, а водку недолюбливал), Муса Тариев, ответственный за тыловые службы, наоборот, пил только водку и, судя по тяжести его желтой походной сумки, подготовился к поездке серьезно. Как всегда, на высоте оказался Ларри — единственный, кто позаботился о девочках: он зашел в купе с двумя картонными контейнерами и выгрузил из них по бутылке «Хванчкары», напитка в Москве легендарного.
— Ну что же, за успех безнадежного дела, — произнес Платон, когда подготовительная суета закончилась.
Выпили по первой.
К трем часам ночи праздник угас. Ушел в свое купе Платон и увел с собой Ларри. Вырубился просидевший все время у окна Сережка. Он уснул сидя. Места Терьян занимал мало, поэтому Ленка, тоже чуть хлебнувшая лишнего, решила наверх не лезть и свернулась калачиком, положив голову Сергею на колени.
