Убить в себе жалость - Нестеров Михаил Петрович (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
Андрей, переглянувшись с Оганесяном, хмыкнул: два часа. Да за это время можно написать пару рассказов. И взялся за ручку.
Полковник перехватил его взгляд и ответил красноречивым взглядом: "Ну-ну, посмотрим, сколько листов ты испортишь, острослов".
Первым психанул тот же Андрей Яцкевич, когда полковник ненадолго отлучился из комнаты. Прошел всего час, а Андрей исчеркал уже все листы.
— Мы занимаемся идиотизмом! — Он подошел к Тимофею Костерину, стараясь заглянуть через его плечо. — Тимоха, ты уже похвалил себя? Дай списать, — совершенно серьезно потребовал Яцкевич.
— Мне нечем хвалиться, — ответил Тимофей, прикрывая рукой исписанные листы, — я обхаял себя как только мог.
— Черт! — выругался Яцкевич. — Что за дурацкая затея! Дайте кто-нибудь переписать! Мы же команда! — Он обвел "курсантов" взглядом. — Ну хотя бы начало. Кто даст? Олег, ты самый положительный, дай!
Шустов отрицательно покачал головой. Ему самому затея полковника показалась чересчур оригинальной. Во всяком случае, думал он, Рожнов мог бы освободить его, как командира группы, от этой писанины.
— Андрей, — позвал Яцкевича Белоногов, — спиши у меня.
— Друг! — Яцек бросился к Сергею и буквально вырвал у него из рук лист бумаги. Вернувшись на свое место, Андрей начал торопливо переписывать, изредка качая головой. — Неужели я такой плохой? — скороговоркой бросал он, то и дело поглядывая на дверь, с минуты на минуту ожидая возвращения начальника.
Рожнов сидел в соседнем классе и смотрел на дисплей. Все пять человек, снимаемые скрытой камерой, были у него как на ладони. Полковник, наблюдая за командой, делал пометки в своем блокноте.
— Что такое гетеросексуальность? — Яцкевич, подняв конспект Белоногова, полуобернулся и подозрительно осмотрел свежее лицо Сергея.
— Половая ориентация, — тут же откликнулся Оганесян, отрываясь от задания.
Брови Яцека поползли вверх.
— Что, и мне так писать?!
— Напиши, что ты — бисексуал, — предложил со своего места Тимофей. — Или трансвестит.
— Черт, я нормальный мужик!.. Ну чего вы все уставились на меня?! Может, соскоб возьмете?
Команда поддержала предложение Яцкевича дружным смехом.
— Я вообще не пойму, — продолжил негодовать Яцек, — зачем писать про половую ориентацию. Это же не качество!
— Смотря для кого, — смутно выразился Оганесян.
— Слушайте, — Яцкевич поднялся с места, — нам велено отобразить свои лучшие и худшие качества.
— "Отобразить", — с выражением повторил Костерин, по-американски положив ноги на стол. — В тебе рождается поэт.
— Тут кто угодно родится, стоит только почитать Серегино произведение. Слушай, Толстой, — обратился он к Белоногову, — я не пойму, твоя сексуальная ориентация — это хорошее качество или плохое?
— Скорее всего, это добродетель, — вставил Костерин, поведя затекшей шеей. Он уже больше часа провел, склонившись над столом. Работу он уже закончил и упражнялся, описывая свою внешность, используя при этом специальную терминологию. Он отметил свою прямую спину, правильную линию плеч, нормальный размер противокозелка, невыраженную носогубную складку, впалые щеки, радужную оболочку глаз, которая выделялась глубокой синевой…
— Ты что, гордишься свой ориентацией? — не унимался Яцек, подходя к Сергею.
— Сядь на место, — велел ему Шустов, сердито блеснув глазами.
— Нет, пусть он мне ответит. Я хочу знать, с кем мне придется работать.
— Гетеро — это нормально, — попытался успокоить товарища Сергей.
— Да?! — сощурился Яцкевич. — Ты, зеркало русской революции, тебе положено верить на слово?.. У меня предложение, — сообщил он "классу", продолжая сверлить глазами Сергея. — Если еще кто-то видит свою половую ориентацию положительным качеством и уже… отобразил это, пусть немедленно вычеркнет. Мы — команда! — повторился он. — А не сборище половых гигантов. Мы же не собираемся вступать в половой контакт с преступниками.
— Скорее с их подругами, — отреагировал Оганесян. — Если, конечно, учесть нашу нормальную физиологию.
— Нет, куда я попал! — Яцкевич швырнул на стол Сергея лист бумаги и вернулся на свое место. Затем вскочил и снова оказался подле Белоногова. — Вы только послушайте, что написал этот философ! — Андрей постарался прочесть с выражением: — "Я человек крайностей. Поступаю либо ответственно, либо нет, так как середина между этими понятиями отсутствует, равно как и любая связка между ними. Пользуюсь, если можно так сказать, двумя поговорками: "все, что ни делается, — к лучшему" и "на Бога надейся, но и сам не плошай". Последняя поговорка, как мне кажется, принуждает думать; нельзя жить и постоянно держать ее в голове. Также нельзя сделать ее основой жизни, иначе будешь жить по правилам, сам себя лишишь свободы. Потому что часть понятия "свобода" содержит в себе безответственность. А может быть, это одна из форм свободы — только до поры до времени, ибо безответственность так или иначе приведет к ограничению свободы — в любых проявлениях".
Яцкевич окончил и обвел взглядом каждого "ученика".
Оганесян громко произнес:
— Случай тяжелый, лечению не поддается.
Остальные почему-то смотрели не на автора "бессмертных" строк, а на Андрея.
— Я поражен, — наконец высказался Тимофей.
— Я тоже, — поддержал его Олег Шустов и уставился на Белоногова. — Ну ты даешь, Белая Нога!
— Такое чувство, что это послание Миру из мест лишения свободы. — Яцек вернул Сергею конспект и, покачивая головой, сел за парту. Но снова вынужден был обернуться. — Ты не больной, случайно?
Искренняя и дружеская улыбка Сергея Белоногова послужила ему положительным ответом: да. То ли больной, то ли здоровый.
Рожнов не стал долго задерживаться, он отсутствовал четверть часа. Бросив взгляд на часы, сообщил, что до окончания осталось сорок минут.
— Кто уже закончил работу, может выйти в коридор.
— Перемена? — сострил Оганесян, не поднимая на полковника глаз.
Его замечание осталось без внимания. Все остались на своих местах. Хотя Яцкевич бросил через плечо взгляд на Сергея: Белоногов продолжал что-то писать. Андрей перебрал испорченные листы бумаги и, как школьник, поднял руку.
— Что? — полковник вопрошающе приподнял бровь.
— Можно еще бумаги?
Рожнов молча пододвинул к краю стола чистый лист.
Он уже многое увидел, разберется еще лучше, когда прочтет все, что написали "курсанты". Пока его удовлетворяло поведение команды. Даже взвинченность Андрея Яцкевича не виделась ему отрицательным качеством. Что касается самого молодого члена команды, Сергея Белоногова, которому исполнилось всего двадцать три года, — он произвел на полковника самое благоприятное впечатление.
Через сорок минут Рожнов потребовал сдать работы.
— Рецензий на свои характеристики не ждите, — сказал он. — Свои отзывы о них я приобщу к личному делу каждого из вас, так же как и ваши конспекты. Все свободны — кроме Шустова.
— Мюллер, — проворчал Яцкевич, первым выходя из комнаты. — У него плохое настроение, а я оказался крайним.
— Как и положено начальнику, шеф не стал искать крайнего, а назначил его. Так что тебя можно поздравить с повышением.
— Ну ты такой умный! — воскликнул Яцек, словно впервые увидел Оганесяна. — Только почему-то богатый.
Норик был одет если не вызывающе, то броско: яркие спортивные брюки, дорогие кроссовки "Роверс", на руке "спартанские" часы "Свотч". Кроме того, на шее у него болтался "ксивник" — наверняка пустой, носит его для понта.
На взгляд Яцкевича, Оганесян молодился — ему было тридцать два, а одевался как подросток. Андрею тоже нравились модные вещи — вот, к примеру, кроссовки у Оганесяна были высший класс, ему хотелось спросить Норика, сколько они стоят, однако предчувствовал, что острослов-армянин ответит в духе: "Не знаю. Это подарок твоей подруги".
