Чистильщики - Иванов Николай Федорович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии txt) 📗
Подошел Вася, не успевший убежать от волны и теперь чавкающий водой в туфлях. Олег пожалел, что не взял на разноску сюда свои итальянские колодки: вмиг бы обрели форму ноги. Теперь же все начинается сначала, будто не уезжал из Москвы, – больной зуб, жмущие туфли и полная неясность с Богдановичем.
Клинышкин отстал, чтобы разуться, и Жора, используя свободную минуту, возмущенно зашептал, заходя вперед и заглядывая Олегу в глаза:
– Ты что, подумал, будто я струсил? Нет, ты погоди, ответь!
– Я просто спросил. Чего ты взвился?
– А ты бы не взвился? Хорошенькое дельце мне шьется.
– Да никто тебе ничего не шьет. Успокойся. – Олег уже пожалел, что затеял этот разговор.
Хотя поведение Жоры около квартиры в Москве, когда он выбрал самое дальнее место от опасной двери, его непонятное петляние на косе и, главное, последний случай, когда держать Богдановича под прицелом пришлось столько времени, что Клинышкин с дальнего конца города примчался одновременно с находившимся поблизости Майстренко, – ни во что плохое не хотелось верить, но карты, к сожалению, ложились под сомнение. А в розыске сомневаться в соратниках нельзя, слишком зависимы все друг от друга, – это железное правило Олегу вдолбили с первых минут службы.
– А не искупаться ли нам? – предложил вдруг Клинышкин. Наверное, его в самом деле нельзя оставлять одного, в эти моменты ему в голову начинают приходить всякие мысли. – Холодновато, конечно, но ежели вместе со всеми, за компанию – лично я готов.
– Я – пас, – сразу отказался Олег, боясь за наклейки пластыря и боевую индейскую раскраску зеленкой и йодом на лице. – Лучше займусь своими зверюшками, сегодня классные корешки подобрал. Кто домой?
Жора не отозвался, но было видно, что идеи ни с купанием, ни с возвращением в номера его не привлекли. Он оставался и хотел побыть один.
В номере Олег достал походный вариант инструментов для резьбы по дереву. В парусиновой «гармошке», сшитой специально для командировок, каждый в своем кармашке покоились ножи, косяки, стамески и прочие остренькие закорюки, способные превратить кусок дерева в произведение искусства. Ручки инструментов, сделанные Олегом собственноручно, залоснились от времени, но чистить и лачить их он упорно не желал: по опыту, взятому от отца, знал, что самодельные инструменты меньше скользят в руке, лучше впитывают пот с ладони. А при долгой и скрупулезной работе всякая мелочь имеет значение.
Снял в ванной с самой дальней от горячей трубы вешалки вымытые и чуть подсушенные корешки. Сосна всегда отличалась капризностью, и, чтобы срезы не потрескались, Олегу пришлось залепить их пластилином и покрыть кусочками промасленной бумаги. Вот где подготовка к работе, а то – трах-тарабах, Богданович на горизонте, билет в зубы и… И самому по зубам. Главное, поделом. А может, все же была колдуньей московская любовница Богдановича! Чтобы так фатально не везло, чтобы фигурант уходил, когда ему в затылок уже наставлен пистолет, – это в самом деле нужно оказаться проклятым. И застряла же икона в голове, да еще пронзительные глаза мальчонки…
От работы оторвал стук в дверь. Прийти могли лишь свои, и Олег не стал подниматься, отозвался из-за стола:
– Открыто.
– Это я.
На пороге стоял изрядно выпивший Жора, держа в руках бутылку водки, банку огурцов и булку. Посмотрев со стороны на занятие командира, счел его блажью и посчитал возможным прервать его, войти в номер. Вывалил гостинцы. Сам, молча разлил по стаканам, стоявшим на цветастом жостовском подносе, – много, по «марусин» поясок, который подобрался под самый срез. Сел перед долгим тостом. Пока собирался с мыслями, Олег по-десантному открыл банку с огурцами: вдавил локтем крышку, поддел снизу пальцами. Выловил в рассоле два попурышка, поделился с Жорой. Созрел для тоста и тот. Но вместо здравицы опустил голову.
– Я устал. Я, наверное, очень долго бежал по следу, Олег. Давай выпьем. За розыск. – Не дожидаясь напарника, отхлебнул из стакана, закусил огурцом. Съел, достал еще, заодно готовясь к продолжению разговора. – Ты ведь знаешь, что преступники бегают не от суда, суды – слабы и подконтрольны. Бегают от нас. Это мы можем опустить их в клоповник. И я очень много лет этим занимался. Я устал, но я не боюсь. – Жора вскинул голову, встал, потянулся к Олегу.
Подумав, что Майстренко станет хвататься за грудки, Штурмин отстранился. Трезвым одинаково ненавистны как пьяные лобызания, так и выяснения отношений под водочку.
А градусы изнутри продолжали распалять Майстренко:
– Знаешь, как я начинал в розыске? Со взрыва в московском метро в конце семидесятых. Помнишь, первый теракт? Сахаров потом выступал, все требовал прощения для террористов. А ведь это мы взрывников достали. Мы, наша группа. Можно сказать, иголку в стоге сена, да еще ночью. Главный в банде – Затикян, до сих пор фамилию помню.
Олег слышал краем уха об участии Жоры в той операции, сам много читал о ней – то был классический розыск, когда по кусочку кожи восстановили артикул сумочки, в которой находилась начиненная взрывчаткой утятница, давшая такую уйму осколков. Вычислили фабрику, смену, в которую изготовлялась интересующая розыскников партия. Потом совершили вообще немыслимое: отследили не только каждый магазин, куда поступали на продажу сумки, но и практически каждого покупателя. И в самом деле нашли ведь террористов. В Армении!
– Давай выпьем, – Жора снова поднял стакан и задумался. Но отыскать повод труда не составило: – За розыск. Ты думаешь… – снова хотел завести старую пластинку, но вспомнил, что уже говорил на больную тему. И когда вслед за тостом поднял глаза, Олег увидел, что они полны слез. – А, все сиренево!
Отвернулся, ушел к окну. Резко отодвинул штору, словно мог что-то рассмотреть в ночи, кроме своего зеркального отражения. Не увидел и его. Зато Штурмин отчетливо рассмотрел блеснувшие полосы на щеках розыскника.
– Слушай, ты перестань… – попросил Олег в сгорбленную спину Майстренко. Отложил наконец и поделки: у Жоры не пьяный бред, у него душа болит.
– Да нет, все правильно, – вдруг совершенно отчетливо, в самом деле без пьяного заплетания языком и без слез, промолвил Жора. – Ты почуял первым, кто я есть сейчас, и ты прав. Я должен был уйти из стаи сам, и раньше. Я уже не просто не могу догонять. Я… я боюсь!
Он хотел повернуться, но сил хватило, видимо, только на признание. Остался стоять у окна, лишь натянулась штора, за которую он ухватился.
Весь этот монолог Олег просидел оцепеневший. Больше радости доставила бы собственная ошибка, но он ведь в самом деле чувствовал: с Жорой что-то происходит. Но почему боится? Чего? Пули? Но они свистели над ним столько раз, что впору говорить о притуплении инстинкта самосохранения, а не страхе. Хотя… Они с Жорой никогда не числились в особых корешах, друг к другу в души не заглядывали, семьями не дружили. А раз так – можно лишь что-то чувствовать, но не более. А уж выставлять оценки…
– Что у тебя?
Наверное, подобный вопрос Жоре задали за последние годы впервые, потому что он слишком глубоко и безнадежно вздохнул. Потом боком, пряча лицо, прошел к столу, взял стакан. Не заметив отложенную Олегом на кровать поделку, сел на нее. Отпрянул, глянул на раздавленное творение:
– Ну вот! – мол, даже в этом я теперь никчемен.
– Ерунда, проба, – поспешил успокоить Олег, хотя из корешка получалась прекрасная вещь: рука держит открытую книгу. Хвойная текстура с ее замысловатыми разводами как нельзя кстати подошла под морщины на ладони. И в книге ложились славно – ни дать ни взять строчки. Оригинальный подарок мог украсить стол директора «Янтарного сказа»… – Так что у тебя, Жора? Давай, не держи в себе.
– Эх, что у меня… Беда у меня дома, Олег. Давняя беда.
Замолчал. Это баба уже обревелась бы, а мужику слово сказать о своих болячках – легче «Капитал» Карла Маркса добровольно изучить.
– В семье плохо? – попробовал угадать Олег.
– В семье… – пошел на признание Майстренко. Обхватил стакан. – Жена запила. И очень сильно. Ты думаешь, чего это тесть так часто приезжает? На пару и пытаемся привести к благоразумию. Пока бесполезно.
