Смерть знает, где тебя искать - Воронин Андрей Николаевич (электронная книга .TXT) 📗
– Вставайте, – сказала женщина. Братья тут же открыли глаза, оторвали головы от подушек. Такой свою мать они еще не видели.
– Мама, что с вами? – выкрикнул Григорий.
– Сиди, – строго прикрикнула на него женщина, – я эту сучку зарубила.
– Правильно сделали, – сказал Илья.
– Сама знаю, что правильно. Пойдете и все уберете, а завтра с утра за работу. Оранжерею запустили, мерзавцы! Не могу же я одна за всем смотреть, по дому управляться, все в чистоте содержать, еду вам готовить, кормить живоглотов, за цветами ухаживать. Кусты скоро совсем товарный вид потеряют.
– Мама, мы все исправим, исправим, – испуганно заговорил Григорий, – Вот и исправляйте. А я посмотрю. Кстати, мясо сложите в холодильник и аккуратно, чтобы нигде ни капельки крови не осталось и чтобы все было чисто. Проказники, – уже ласково произнесла Вырезубова и с окровавленным топором в руке пошла в столовую.
Братья переглянулись.
– Пошли, – сказал Григорий, – Давай наденем фартуки, думаю, работы там часа на два.
Но то, что братья увидели в подвале, потрясло даже их, безжалостных садистов. Но приказ матери – это приказ, который не обсуждают, а беспрекословно выполняют. И братья, хоть им и хотелось спать, принялись за работу.
Повезло этим утром и ротвейлерам, которые нажрались человечины до отвала. Так наелись, что не могли двигаться. Они смотрели на братьев с благодарностью – псы-людоеды на своих хозяев-людоедов.
В восемь утра Вырезубовы уже работали в оранжерее. Илья подрезал кусты, а Григорий ходил с большой железной лейкой и поливал цветы, охая и восхищаясь красотой распускающихся бутонов.
– Завтра надо везти в город.
– Да-да, завтра. Встанем на рассвете, срежем все, которые созрели, и повезем. Думаю, штук триста наберется, а может, и больше. Посчитай, – сказал Илья, обращаясь к брату.
– Не хочу. Настроения нету. Посчитаем, когда срежем. А ничего была девчонка.
– Ничего, – ответил Григорий, – только укусила меня, стерва, видишь? – Григорий закатал рукав, показывая синяк на предплечье.
– Ого! – удивился брат. – Надо смазать, а то как бы чего плохого не вышло.
– Не надо, мать увидит, заругает.
– Правильно, лучше ей не показывай, а то разволнуется, бранить нас начнет. Слушай, а ты кольцо снял? – спросил Илья.
– Нет, не снимал, так с кольцом и положил руку в холодильник.
– Это не страшно, мать сама снимет. Будет разделывать, снимет.
Глава 5
– Как я взберусь на платформу? – причитала Варвара, прекрасно понимая, что Дорогин ее поднимет. Ей хотелось почувствовать сильные мужские руки. Немного могло найтись мужчин, способных оторвать Белкину от земли.
Муму лицом в грязь не ударил. Он легко вскочил на платформу сам, затем наклонился, взял Варвару под мышки и, даже не охнув, с первого раза сумел ее поднять. Бережно поставил на асфальт.
– Можно еще? – засмеялась Белкина.
– Можно. Но в другой раз, Варвара.
– Буду ждать этого раза, как ждут гонорара. Куда сейчас?
– К Киевскому.
– Кого ищем?
– Героя афганской войны.
– А что герой?
– Герой должен знать, где найти двух галичан.
– Кого?
– Галичан – западных хохлов.
– Я уже ничего не понимаю и всецело доверяюсь тебе. У меня голова идет кругом: эфиопы, галичане… Не хватает только индейцев в уборах из разноцветных перьев. Москва все-таки страшный город, настоящий Вавилон.
– В Вавилоне не был, – ответил Муму, раздвигая толпу, чтобы дать дорогу Белкиной.
Особо усердствовать не приходилось: при виде крепко сложенного мужчины, провожающего шикарную женщину, люди расступались сами. Белкина вошла во вкус. Делать ей что-либо самой не требовалось, она была лишь сторонним наблюдателем, ну, в крайнем случае, участницей. Муму делал работу – ту, за которую платили ей.
– Киевский так Киевский. Почему-то вся мразь собирается именно на вокзалах, словно это отстойники какие-то, – рассуждала Белкина, уже сидя в машине. Она курила длинную черную сигарету и поэтому немного смахивала на валютную проститутку, которая катит на точку вместе с сутенером. Но слишком дешевой смотрелась машина для такой парочки.
До Киевского добрались быстро. Теперь следовало наведаться в подземный переход. Герой афганской войны оказался человеком приметным и шумным. О том, что он на рабочем месте, Дорогин и Белкина поняли уже на первых ступеньках, даже не увидев инвалидной коляски. Они услышали хорошо поставленный бас, который перекрывал шум толпы:
– Вот, отец, смотри, мое удостоверение, боевой орден…
– А где же сам орден? – послышался писклявый голос ветерана Великой Отечественной.
– Как где – пропил, – без тени смущения ответил афганец.
– Боевую награду?
– Не продал, а пропил, отец. Замачивали, в стакан положил и вместе с водкой проглотил.
– По-моему, это наш клиент, – сказал Муму. Белкина согласно кивнула.
В переходе находились и другие попрошайки, бомжи, но по сравнению с героем они выглядели бледно, люди не обращали на них внимания. Возле же инвалидной коляски столпилось человек пятнадцать.
Белкина рванулась было прорваться поближе, но Дорогин остановил ее:
– Давай присмотримся.
– Ясно.
Варвара тут же поняла, что Дорогин прав. Нужно присмотреться к человеку, понять слабости, наклонности, и тогда он станет более покладист, если станешь говорить с ним на близком и понятном ему языке.
Участник Великой Отечественной отвалил, так ничего и не дав участнику афганской войны.
– Мои-то ордена до сих пор со мной.
– Какие у тебя ордена? Одни юбилейные, – вдогонку басил “афганец”. – Небось при кухне или штабе отсиживался, а настоящие герои… Уж я-то, дед, знаю. Они или без рук без ног, или в сырой земле свой покой нашли.
По выражению лица участника Великой Отечественной стало ясно: афганец попал в точку, но признать это старик не мог.
– Эх ты, пьянь, позоришь Советскую армию!
– Вали, вали отсюда, дед!
Публика, как ни странно, заняла сторону афганца, " и после этой фразы мелочь посыпалась в донельзя засаленную, грязную ушанку, на которой поблескивала кокарда с красной звездой. “Афганец” времени зря не терял, ощупал взглядом людей, выбирая очередную жертву. Его расчет был прост: затеять легкий скандал или спор, тогда люди собираются вокруг. А если есть слушатели или зрители, значит, с ними придут и деньги.
"Афганец” выгреб из шапки содержимое, оставив лишь пару пятирублевых монет, засыпал купюры за пазуху и взглядом мгновенно зацепил женщину лет тридцати пяти, явно провинциалку, с тяжелой хозяйственной сумкой.
– Красавица, – воскликнул он, – я бы тебе сумку поднес, да видишь, ноги в Кандагаре потерял. В окружение мы попали, “духи” нас гранатами забросали. У меня гангрена началась…
– Вы мне?
– Тебе. Ты одна тут красавица.
Женщина засмущалась, заморгала, но не могла себя заставить двинуться дальше, из вежливости нужно было дослушать исповедь афганца до конца.
– Я бы мог твоим мужем стать, я же сильный мужчина.
Женщина застопорила проход, и быстро начала собираться толпа. “Афганец” стал говорить еще громче и прочувствованнее:
– Я бы стал твоим мужем, ты была бы моей женой, мы с тобой танцевали бы… – и он похлопал рукой по сиденью, затем крутанул колеса, совершив несколько головокружительных па, опять похлопал ладонью по сиденью. – Кто знает, как судьба сложилась бы, не будь войны проклятой… В тебе сколько росту, красавица?
– Метр семьдесят, – растерялась провинциалка. – А что?
– Мы были бы хорошей парой. У меня рост метр восемьдесят четыре.., был.., с ногами… – грустно добавил он с мастерской театральной паузой, голос у него дрогнул. – А сейчас, видишь, – желваки заходили у него на щеках, и зрителям показалось, что сейчас из голубых бесхитростных глаз брызнут чистые горячие слезы.
Но “афганец” сдержал себя, он лишь рукавом прикрыл глаза. Расплакиваться в десятый раз за день было “в лом”, особенно с “бодуна”.
