Смерть знает, где тебя искать - Воронин Андрей Николаевич (электронная книга .TXT) 📗
Ни матери, ни отца она не помнила, хотя и смутно подозревала, что без их участия на свет не появилась бы. Вся ее жизнь до двух лет была покрыта завесой тайны. Но наверное, ничего хорошего в ней не было. Это только в романтических романах да в индийских фильмах выясняется, что сирота, на поверку, принадлежит к графскому роду или, на худой конец, родилась в семье богатых коммерсантов, а потом ее выкрали цыгане. В сегодняшней же России о ребенке, очутившемся в детском доме, можно с уверенностью сказать, что ему повезло. Почему? Да потому, что могло оказаться и хуже.
Риту нашли на вокзале в небольшом городе Серпухове. Двухлетний ребенок не плакал, не искал маму, сидел прямо на бетонном полу и сосредоточенно грыз зажатую в кулачке сырую немытую свеклу. Сколько она там просидела, неизвестно. То ли мать специально оставила, то ли просто-напросто забыла о существовании чада, выяснить так и не удалось. Никто не заявил в милицию о пропаже ребенка, никто не стал разыскивать ни через год, ни через два после той ночи, когда девочку на вокзале обнаружил патруль милиции.
Ни документов, ни даже записки при девочке не нашлось. Единственное, что она внятно смогла объяснить, так это то, что зовут ее Рита.
Рита так Рита, – решили в отделении милиции, составляя протокол. Вот так, с одним лишь именем, даже без фамилии и отчества Рита попала в детский дом, директор которого, отставной полковник, особой фантазией не отличался. Любитель военных мемуаров и книг о героях Великой Отечественной войны, он присвоил Рите первую попавшуюся фамилию, которая всплыла в памяти. А поскольку накануне он читал книгу о Брестской крепости, то фамилия Кижеватова – героя защитника цитадели над Бугом – оказалась вписанной в свидетельство о рождении девочки-найденыша. Отчество директор детского дома произвел ей от своего собственного имени – Петровна.
Так и росла, училась, перебиваясь с двойки на тройку, Рита Кижеватова. Правда, так ее называли редко, лишь в официальных документах. Для подруг, для друзей по несчастью и для учителей она всегда оставалась Лисой. Кличку Рита получила за ярко-рыжие, словно они были сделаны из тонкой медной проволоки, густые волосы да острый, любопытный носик.
Детдомовские привычки и законы она усвоила с легкостью и следовала им неукоснительно. Эти привычки и правила поведения мало чем отличались от тюремных: не верь, не бойся, не проси – вот все, что нужно запомнить для жизни.
Трудность заключается в том, чтобы следовать этим неписаным законам. Не верь, если тебе пообещают что-то хорошее, не бойся, если тебя пугают, не проси, если тебе что-то понадобилось. Сильный в любом случае даст, лишь если этого захочет, у слабого всегда можно забрать. Бояться – глупо: сильнейший в любом случае тебя обидит, а слабый и не подумает нападать первым. Верить тоже нельзя: язык придуман для того, чтобы обманывать, а слова – чтобы скрывать мысли. Только так и можно выжить в этом мире, поняв, что ты совсем одна и рассчитывать тебе не на кого. Все остальное – иллюзии и заблуждения, за которые рано или поздно приходится дорого платить – слезами, кровью, а может, самой жизнью.
Рита, смирившаяся с кличкой Лиса и привыкшая к ней с самых ранних лет, выросла реалисткой. Она не мечтала о том, что, окончив школу, станет актрисой или певицей, знаменитым врачом или писательницей. Свое место в жизни она знала. Да, можно рваться наверх, карабкаться по вертикальной стене, срывая ногти, но мало кому удается добраться наверх. Даже если и удастся вскарабкаться, то не следует забывать, что чем выше залез, тем больнее падать. Вылез с самого дна – туда же и упадешь, лучше с этого дна и не подниматься.
Цену себе Рита знала. Красивой не назовешь, но смазливая; умной – тоже, но за словом в карман не полезет. Уже начиная лет с девяти она чувствовала на себе похотливые взгляды мужчин, словно те раздевали ее на ходу. И ей это нравилось.
Первым ее наставником в сексе был сантехник, работавший в детском доме, молчаливый, угрюмый парень в вечно грязной спецовке. От него Рита научилась самому главному – делать не то, что приятно ей самой, а то, что приятно партнеру. Она абсолютно не расстроилась, когда директор, заподозрив сантехника в связи с воспитанницей, уволил того с формулировкой “по собственному желанию”. К кому относилось слово “собственное”, к сантехнику или к директору, было не понять.
Пятнадцать лет – возраст такой, что девушка, познавшая секс, уже не станет останавливаться, чтобы сделать перерыв. Она уже знает притягательную силу собственного тела, власть томного взгляда. Еще троим мужчинам, сотрудникам детского дома, пришлось расстаться с работой, предварительно научив кое-чему Риту.
Директор вздохнул с облегчением, когда Рита наконец закончила школу и с паспортом в кармане перебралась в общежитие небольшой фабрики, занимавшейся пошивом нижнего женского белья. Рита недолго сидела за швейной машинкой. Работа понадобилась ей лишь для того, чтобы оформить заграничный паспорт.
Зарабатывать проституцией в небольшом городке она не собиралась: там людей с большими деньгами, способных заплатить за ночь хотя бы полсотни долларов, было не так уж много. В Москву соваться опасно, там, чтобы работать без прикрытия, нечего и думать. Вначале изобьют, а не поумнеешь, так лицо бритвой изрежут или кислотой плеснут. А то и прикончат в каком-нибудь лесопарке.
Рита Кижеватова прекрасно понимала, на что шла, когда отдавала документы в фирму, занимающуюся якобы устройством русских девушек на работу за границей. Она не верила рекламному проспекту, обещавшему работу в русскоязычных семьях по уходу за детьми. Если бы отбирали нянь, то человеку без диплома о получении педагогического образования дали бы от ворот поворот. А у нее даже не поинтересовались, имеет ли она аттестат о среднем образовании. Двое крепких парней, представившихся менеджерами, интересовались лишь формами ее тела и справкой из кожновене-рического диспансера.
Рита обладала редким здоровьем, такое иногда случается с людьми, выжившими в экстремальных условиях. К ней не приставала никакая зараза – ни грипп, ни простуда, ни гонорея, ни даже сифилис. В группе, которую сформировала фирма, не нашлось ни одной дуры, которая поверила бы в то, что в Турции есть русскоговорящие семьи, которым необходим уход за ребенком. Поэтому никто из девушек и не возражал, когда по приезде в Стамбул их определили в подпольный публичный дом. Возражения начались позднее, когда стало ясно, что заработанных денег не видать как своих ушей.
Деньги начислялись, но тут же списывались в счет погашения уплаты за еду и проживание. Паспорта хозяин публичного дома предусмотрительно у девушек изъял. Выходить из дому им тоже не разрешалось, охранники дежурили на выходе днем и ночью. Тех, кто пытался увиливать от работы, жестоко избивали, но так, чтобы не оставлять следов на теле: ведь портить товар для торговца – дело последнее. Девушек избивали чулками, наполненными песком. Били по почкам, по животу.
Даже времени на нормальный сон практически не оставалось. Клиенты приходили круглосуточно. Любой из них мог выбрать себе девушку по вкусу по каталогу с цветными фотографиями. Попытки сбежать из публичного дома предпринимались и до Риты, но ни одна не увенчалась успехом.
Пробовали умилостивить охранников, предоставляя им бесплатные услуги, но это не помогало. Пробовали резать себе вены, травиться таблетками, в надежде на то, что на “Скорой помощи” их завезут в больницу, а оттуда они уж сумеют вырваться. Но у владельца публичного дома имелся свой врач, и тем, кто занимался членовредительством, позже приходилось об этом жалеть: их переводили на месяц на обслуживание сексуальных извращенцев и садистов. А это такое дело, что после него удары чулками, наполненными песком, покажутся милыми и безобидными шалостями.
Проститутки пытались договориться с клиентами публичного дома, передавали с ними письма в российское консульство, но ни одно из них до адресата не дошло. К чему человеку, платящему за удовольствие деньги, наживать себе лишние неприятности? Лучше отдать письмо владельцу публичного дома и получить за это небольшую скидку на будущее. За каждую подобную услугу владелец предоставлял клиенту право одного бесплатного посещения своего заведения раз в два месяца.
