Зона зла - Щелоков Александр Александрович (читать книгу онлайн бесплатно без txt) 📗
– Вот зараза! Как ветерком от кишлака потянет, так у нас дерьмом начинает вонять. – Он высек из зажигалки огонек, прикрыл пламя ладонью, так, чтобы оно не слишком светило. – Патриотизм, Мишин, это на политзанятиях. Интернациональный долг. Освободительная миссия… Все там – для замполита. А здесь у меня… Короче, если ты знаешь, что это не патриотизм, – уже неплохо.
– Почему?
– Не терплю, когда патриотизмом козыряют. Чтобы ты не усомнился во мне и не побежал докладывать особистам, могу пояснить. Скажи, мы здесь, в Афгане, защищаем родину? Или воюем хер знает с кем и хер знает за что?
Мишин пожал плечами. Он не любил политических рассуждений и словесности. Железки – обычные и взрывающиеся – это дело другое, конкретное.
– Ладно, ты ответа не дашь, постесняешься. Скажу я сам. Ты знаешь, сколько я здесь служу? Попер третий год. А всего в армии пятнадцать офицерских лет. За этот срок успел побывать в Эфиопии, теперь в Афгане. Ты с ходу найдешь Асмару на карте?
Мишин отрицательно мотнул головой.
– Честно. Тогда скажи, что я там защищал? Родину? Точно так же здесь… Короче, Мишин, если хочешь остаться и работать со мной, забудь романтику. Мы наемники у своего государства. И ты им станешь, если пойдешь ко мне.
Мишина эти слова задели за живое. Слово «наемник» для него прозвучало оскорблением. Оно не вязалось с тем, что ему говорили все годы учебы высокообразованные политические воспитатели.
– Зачем вы о себе так?
– Не о себе, о нас. Что такое наемник? Это высокий военный профессионал. Специалист, обученный убивать других и при этом умеющий оставаться живым. Воевать за деньги. Правда, западный наемник – солдат удачи, как там еще говорят, – воюет за большие деньги. Наш, советский, – за гроши. Чтобы компенсировать нищету и сгладить чувство риска, нам объясняют, что надо быть патриотами. Там этой лабудой мозги не задымляют. Зато хорошо платят. Вот и вся разница. Чтобы ты не подумал, будто я не патриот, скажу: воюю честно. Другого дела в жизни не знаю. Ни пахать, ни ковать железное – не обучен. Если ты, Мишин, согласен стать профессионалом – милости прошу.
– Товарищ майор, я окончил нормальное военное училище. Разве для профессионала этого мало?
– Мишин! Пошел ты со своим училищем знаешь куда? Тебя готовили четыре года, так? Скажи, сколько раз за это время в тебя стреляли? Прицельно? А сколько человек ты убил?
– Вы же знаете…
– Потому и спросил. Стать профессионалом можно только в бою. После того как сам определишься, чего в тебе больше – желания спасти шкуру и выжить или убить противника и остаться живым. Учти, в бою романтики никакой. Сперва надо ползать брюхом по камням, потом получить пулю в лоб. Лейтенантов, зеленых и неумелых, здесь щелкают как курчат. Кто-то из них спивается. От отчаяния и страха. Короче, идет отбор…
– Возьмите меня, товарищ майор.
– Хорошо, Мишин, возьму. Но учти, первым делом научу тебя грязному делу – убивать. Тому, чему из-за скромности тебя не научили в училище.
– Как палача?
В сознании Мишина шевельнулось нечто такое, что заставило его съязвить. И в самом деле, за все время пребывания в стенах училища никто из преподавателей подобных мыслей курсантам не высказывал. Лишь однажды подполковник Зайцев, преподававший основы ядерного оружия, заметил: «Нам, военным, должно быть все равно, убьют нас палкой или водородной бомбой». Поэтому услыхать в открытую то, что стыдливо замалчивалось, оказалось не так-то просто.
Духов воспринял реплику Мишина без возмущения. Видимо, подобная реакция на его сообщение не была первой и единственной.
– Дурак ты, лейтенант. Палач убивает безоружных и обреченных на смерть чьим-то решением. Я буду учить тебя убивать тех, кто собирается сделать то же самое с тобой, лихим молодцем. Пуля-дура, Мишин. Это неоспоримо. Она, зараза, летит и убивает, хотя ею в тебя не целились. От такого никто из нас не застрахован. А я тебя постараюсь научить оставаться в живых, когда тебя загнали в угол и целятся. Да, ты сам-то хорошо стреляешь?
– Снайпер.
– Хвалю. А нож? Ты кого-нибудь убивал ножом?
– Ножом? Нет.
Ответ прозвучал так, словно лейтенант вообще-то уже убивал кого-то, вот только ножом этого ему делать не приходилось.
– Научим.
Прямота суждений Духова неприятно задевала Мишина.
Все мы давно и хорошо научились прикрываться щитом красивых слов. Убийцу в обществе теперь элегантно именуют английским словом «киллер». Человек, по долгу службы приводящий в исполнение смертные приговоры, у нас давно не называется словом «палач».
Он – исполнитель.
Военные, обязанные в полной мере владеть искусством убивать, об этом мало задумываются. Генералы Генерального штаба, обводящие синими овалами города в странах вероятного противника, которые предназначены для сожжения ядерным огнем, думают только о том, как наиболее полно использовать силу оружия, но никогда не говорят: «Вот этот удар убьет сто тысяч людей». Когда политики публично заявляют, что их страна готова к применению «адекватных мер», они избегают всяческих уточнений. Между тем «адекватные» меры – это приказ политического руководства страны руководству военному внести в реестр ядерных объектов новые цели.
Когда президент приказывает начать войну внутри России, против своих сограждан, или атаковать парламент, он считает, что это не санкция на убийство, а «наведение конституционного порядка» в обществе.
Право быть честным перед самим собой и без стеснения называть свои дела убийством есть только у офицеров низшего звена. У тех, которые отдают приказ «Огонь!», заставляют тем самым солдат стрелять и сами стреляют.
Мишина шокировала грубая прямота Духова. «Я военный. Я офицер» – это звучит солидно. Разве хватит духа у человека, который носит военную форму, сказать о себе: «Я убийца именем своего государства»? И как такое заявление будет воспринято окружающими? Куда внушительней и благородней кажутся слова: «Я защитник родины». И все же, если честно, какие они к черту защитники родины здесь, в Афганистане, и что вообще защищают? Может ли быть справедливой война, которую правительство скрывает от своего народа?
Мысли Мишина текли враскоряку. Рассуждения Духова внесли в его душу массу сомнений, и он не знал, как ему поступить, что ответить.
Духов прекрасно понимал, сколь колючи словесные ёжики, которые он подбросил лейтенанту, но он был командир, а не политработник и засирать мозги подчиненным казенной ложью и всякого рода лозунгами не собирался.
– Хорошо, Мишин, я вижу, тебе не хочется знать о нас и о себе правду. Неуютная она, верно? И все же давай определимся до конца. Скажи, ты ехал к нам, чтобы храбро пасть в бою?
– Нет.
Ответ был искренним. И в самом деле, кто хочет, чтобы его хлопнули, пусть даже в звании героя?
– Верно мыслишь, Мишин. Верно. Тогда ты должен понимать несколько маленьких истин. Когда идет бой, для его участников возможны три исхода. Первый – ты побеждаешь. Второй – ты отступаешь. Третий – ты сдался в плен. Случается и четвертый вариант – тебя убивают, но мы его уже отбросили, верно?
Мишин слушал Духова настороженно. Тот говорил простые вещи, но понять, куда он гнет, все же непросто. А угадывать и отвечать так, чтобы это понравилось командиру, Мишин не собирался. Угодничество в себе он не развил и каким упрямцем пришел в училище, таким оттуда и вышел. Единственное, чего, безусловно, добились командиры, – это обтесали и отполировали наиболее острые углы характера, научили курсанта смирять желания и подчинять их приказу. Однако попадать впросак и показаться Духову дураком Мишину тоже не хотелось. Поэтому надо было хорошо понять, в какой угол его загоняет майор.
– Так, и что дальше?
– Дальше, Мишин, нож. Стрелять, насколько я понял, ты умеешь.
– При чем нож?
– При том, Мишин, что это оружие. Потому владеть им надо не, на уровне крутого Мусы с Бухарского базара, который считает, будто нож состоит из лезвия и рукоятки…
– Разве не так?
