Адвокат - Константинов Андрей Дмитриевич (книги онлайн полностью бесплатно .TXT) 📗
Сергей слабо пошевелился на стуле, но прокурор жестом руки остановил его движение.
— Это касается ваших родителей. Ваш отец Александр Владимирович Челищев был директором деревообрабатывающего комбината?
— Да, — у Сергея почему-то пересохло в горле, и он с усилием сглотнул. — Почему — был? Он и есть… Я, правда, вижусь с родителями не очень часто…
Прохоренко остановился у своего стола и взял с него бумажку. Посмотрев на Сергея как-то странно, он сказал:
— Вот, по утренней сводке… Мужайтесь, Сергей Александрович. Сегодня в 8.15 ваши родители были обнаружены в собственной квартире с признаками насильственной смерти… Предположительно — разбой…
Голос прокурора доносился до Сергея через звон, который шел в голову от бешеных ударов сердца.
— И… маму? — Челищева трясло на стуле.
Прохоренко опустил глаза и начал складывать бумагу, тщательно разглаживая сгибы.
— Держитесь, Сергей Александрович… Сегодня среда. Полагаю, три дня отпуска вам просто необходимы… Мы, конечно, окажем всю возможную помощь… Сейчас поезжайте домой… В смысле — к родителям, — прокурор запнулся, как будто сказал какую-то неловкость. — Адрес, я полагаю, вы помните… Вторая Советская… — Прохоренко не договорил, помолчал и добавил: — Внизу можете взять мою машину, скажите Николаю, что я разрешил… Да он, в общем-то, в курсе. Поезжайте, заодно сразу с опознанием поможете… Ну и похищенное установить… В общем, что мне вас учить… Там сейчас Свиридова работает с бригадой… Езжайте. И держитесь! А мы — все, что сможем…
Челищев молча вышел из кабинета, выдавив из себя что-то вроде странно прозвучавшего в этот момент «спасибо».
После ухода Челищева Прохоренко, вздохнув, открыл сейф, достал оттуда бутылку армянского коньяка фирменного ереванского зеленоватого стекла и наго лил в рюмку, извлеченную из сейфовых же недр. Медленно выпив, он выдохнул сквозь зубы, помассировал рукой виски и убрал бутылку с рюмкой обратно в сейф.
Затем Николай Степанович уселся за свой стол и, засунув мизинец левой руки в правую ноздрю, глубокомысленно уставился в лежавшие перед ним бумаги… Дорогу до дома Челищев помнил смутно.
Николай, водитель Прохоренко, что-то ему говорил, Сергей кивал, беспрестанно затягиваясь сигаретой…
У подъезда стояли служебные машины, а обычно сидевших на лавочке старушек не было.
Сергей поднялся по знакомой с детства лестнице, и на последнем пролете у него вдруг закололо сердце. У дверей квартиры его родителей, квартиры, которую он всего несколько лет назад перестал считать своим домом, стоял постовой, шагнувший Челищеву навстречу. Сергей машинально сунул ему служебное удостоверение и вошел…
В каждой квартире есть свой особенный запах, который не меняется годами. Этот запах иногда остается единственным сохранившимся напоминанием детства, и каждый раз, приходя к родителям, Челищев с наслаждением вдыхал его, уплывая на мгновение в прошлое…
Но сегодня его встретили чужие запахи, и именно в этот момент Сергей до конца осознал, что ничего уже не поправишь и не вернешь… В прихожей пахло свежей кровью, какими-то лекарствами и специфическим запахом казармы, который распространялся, судя по всему, от шаставшего по квартире немолодого старшего лейтенанта милиции. Он, похоже, был участковым. Старший лейтенант непрерывно вертел головой, цокал языком и, вздыхая, приговаривал:
— Вот люди живут, а…
Вообще народу в квартире было полно. Что-то писала на журнальном столике дежурный следователь, с которой Челищев был смутно знаком, деловито работал кисточкой замухрышистого вида эксперт-криминалист, у которого на лице было явственно написано неудовольствие от затянувшегося дежурства, бестолково бродил по квартире фотограф…
В квартире действительно было на что посмотреть. Мебель ручной работы из карельской березы, картины, хрустальные люстры, моющиеся обои, тяжелые красные с золотом шторы… Квартира всегда была маминым «заповедником». Она буквально вылизывала ее до нежилой музейной чистоты. И сейчас отдельные сохранившиеся оазисы этой чистоты дико и страшно контрастировали с пятнами подсыхающей крови на стенах и полу в прихожей, на смятом постельном белье в спальне…
Работавшая в квартире бригада выбрала себе в качестве пепельницы большую глубокую тарелку из старого кухонного сервиза, сохранившегося только наполовину. Когда-то именно в эту тарелку мать наливала Сергею суп, а сейчас в ней валялись смятые разномастные окурки, которые полностью заглушили витавший когда-то в квартире легкий аромат дорогого трубочного голландского табака…
В принципе, нельзя было сказать, что дежурная бригада вела себя как-то особенно нагло, по-хамски. Люди вели себя обычно, и Сергей много раз вел себя точно так же в других квартирах, осматривая место происшествия. В этом, наверное, и было дело: для работавшей бригады квартира была местом происшествия, а для Сергея — местом беды. И нельзя было винить ребят за то, что они отгораживаются, закрываются от чужого горя — если каждый раз пускать его в душу, можно очень быстро сойти с ума… Все это Челищев понимал рассудком, но все равно чувствовал раздражение и злость на чужих людей, равнодушно фиксировавших следы оборванных жизней…
«Это же мои папа и мама, как вы можете так казенно…» — хотелось закричать, завыть Челищеву. Но он молчал.
Участковый, разглядывая корешки старинных книг, в очередной раз вздохнул:
— Живут же люди…
Вышедший из кухни хорошо знакомый Челищеву Гоша Субботин, старший опер «убойного отдела» главка, неприязненно посмотрел на старшего лейтенанта и резко сказал:
— Уже не живут. Хватит тебе охать… Ты соседей опросил?
— Нет еще, я вот только что…
— Ну вот и иди опрашивай, а то охаешь тут. Иди, работай!
Участковый с явной неохотой вышел, продолжая крутить головой и вздыхать до самой двери.
Субботин подошел к Челищеву, застывшему у серванта, и положил руку ему на плечо.
— Здорово, Серега… Держись. Я все понимаю, тут ничем не утешишь. Терпи…
Сергей потянул его за рукав в свою комнату. В ней мало что изменилось, все вещи были на своих местах…
Челищев достал из потайного бара бутылку водки, фужеры и банку «фанты». Сев на кровать, налил себе почти до краев, выпил как воду и запил глотком «фанты».
— Будешь? — Челищев качнул бутылку в направлении Гоши.
Тот неопределенно пожал плечами — мол, я на службе, но… Челищев налил ему столько же, сколько себе. Субботин выпил водку тяжело, видно, с утра она не шла…
— Как все случилось?
Субботин жадно глотал «фанту» и в перерывах между глотками начал рассказывать:
— Видимо, позвонили в дверь… Убитый… Ну, отец твой, пошел открывать… Он, похоже, брился, щека одна в мыле осталась. Ну, его первого, похоже, ножом, снизу.
— А… маму?
— В спальне… Горло сзади перерезали… Субботин вздохнул и добавил:
— Хорошо, что ты их уже не застал, минут за десять до тебя в морг увезли. Незачем на родителей в таком виде смотреть.
Челищев молчал, проклиная водку, которая только жгла желудок и никак не могла разжать сдавивших сердце тисков…
— Серега, — сказал Субботин, вставая, — я все понимаю… Но ты соберись, походи по квартире, посмотри, что пропало… Мы бы сразу в ориентировку включили. Ну, ты сам знаешь-понимаешь. Давай, Серега… — И Субботин вышел из комнаты, деликатно прикрыв дверь… Сергей тупо смотрел перед собой, пока взгляд его не сфокусировался на цветной фотографии в рамке, висевшей на стене напротив дивана.
На фотографии были запечатлены — он, Олег Званцев и Катя Шмелева, Катенька… Она стояла в центре, а Сергей и Олег по бокам — она обнимала их за плечи, а ребята придерживали ее за талию. И все трое были в стройотрядовских куртках, с довольными, смеющимися лицами. Эту фотографию сделал Александр Владимирович Челищев десять лет назад, когда их стройотряд «Фемида» вернулся в Ленинград из-под Выборга, где они строили какой-то комбинат…
Они втроем тогда завалились к Сергею домой, и Марина Ильинична, Сережина мама, устроила им торжественную встречу — как героям трудового фронта…
