Крестовый отец - Майданный Семен (книги серии онлайн txt) 📗

Боксер же сидел на полу, прислонившись к прутьям шконки, тряс башкой и утирал кровоточаший шнобель. Одну ладонь он держал горстью – в отхаркнутом туда кровяном сгустке белели обломки зуба.

– Обзовись, – потребовал от него Сергей, швыряя надоевшую карточную колоду на прежнее место.

– Шрам! – Отодвинув плечом мужиков, из-за спин выбрался длинный и худой до «шкелетоподобия» человек. На желтом, как старая газета, лице под черными впадинами глаз растягивала впалые щеки редкозубая улыбка.

Сергей прищурился. Что-то знакомое… Потом воскликнул, не скрывая удивления:

– Панас?!

Поднялся навстречу. («Игарка, шестой отряд, как раз перед моим рывком Панас пристроился хлеборезом, ему оставался год с небольшим, в какого ж, однако, он доходягу превратился».) Освобождая старому знакомому проход, брезгливо ткнул боксера носком кроссовки:

– Пшел отсюда! Дальше лампы на эту сторону не рыпаться. Откликаться будешь на Боксера.

От Сергея не ушло, что при возгласе «Шрам!» Боксер вздрогнул – выходит, наслышан бычок. Оно и немудрено, какой бы тот ни был шестеркой, а среди братвы крутится, базары слушает, имена запоминает. Значит, без лишних дебатов проссыт, как был не прав и что отсюда следует.

Так и есть, без дополнительных же разъяснений Боксер, покачиваясь и придерживая себя за стойки шконок, потащился на новое место. Сергей обменялся с Панасом рукопожатиями.

– Садись, – показал на место рядом с собой. – Давно паришься?

– Да полгода. – Панас был рад встрече и продолжал улыбаться, но улыбка смотрелась на его недужном лице шелковой заплатой на лохмотьях.

– И много вешают?

– Пятерку клеят.

Панас извлек из загвозданных штанов «Беломорканал», засмолил. Шраму почему-то привиделось, как при каждой затяжке расползаются по швам растрескавшиеся, прокопченные легкие этого доходяги, как «беломорный» дым выдувает из кожи пергаментного цвета последние здоровые клетки.

– Вешают обнос хаты, клепают на невинного человека. Сватают, суки, еще десяток эпизодов. Ментам же охота глухари свои позакрывать, на мне погоны заработать. – Панас заговорщицки подмигнул, мол, тебе ли не понять, что так оно и обстоит по правде, есть чем похвастаться. – Ты-то в Питере осел?

– Под городом.

За их беседой искоса наблюдали обитатели камеры, перешептывались, обсуждая происшествие и перемены. Хата задумана на двадцать арестантиков, но корячилось в ней сейчас не меньше полусотни. Бодрствующая смена горбилась на краях шконок возле мослов спяших, на корточках в проходе и у стен. Курили, переговаривались, кто-то мусолил глазами газету, кто-то игрался с ниточкой, тренируя незатейливый фокус, кто-то дремал, сидя на полу, сложив цапки на коленках и опустив на них череп. Худой мужик в рваной майке, склонившись над ржавым рукомойником, чистил зубы.

– Я, вишь, в Питер на экскурсию приехал. Дай, думаю, в Эрмитаж чин-чинарем схожу, по Невскому пофланирую, а меня хвать – и в крытку. По роже срисовата, что ходивший, как не взять? На ком еще план выполнишь, как не на нашем брате. – Панас таки запырхал в кулак долго и натужно.

– Ты с мужиками обитаешься? – прервал Сергей эти биографические излияния. – Не должен бы…

Улыбку стерло с лица доходяги. Панас небось и болтал, чтобы уйти от этой темы. Но не уйдешь…

– Ты, Шрам, гляжу, авторитетный стал, – не спросил, а признал Панас. – И авторитет блюдешь. А я, вишь, подыхаю. Силы нет со всем. Да и вообще… – Панас добил папиросу, отправил окурок в пустую пачку, что держал в руках заместо пепельницы. – Все равно как-то уже… Погляди на меня. Сюда сел огурцом. Щекастый был, на бульбе отожравшийся. Это я здесь гаснуть начал. – Его вздох опять заполнили хрипы, словно мять руками пакет поп-корна. – Нет сил свое право зубами выгрызать.

– А зачем тебе надо его выгрызать? – Шрам расстегнул рукава джинсового куртофана, в камере экватор, придется стягивать с себя лишнее. – Или, про то же самое, зачем мне надо было месить этих кохтов? Здесь что, по закону не делается? Это кабак или крытка?

– Первый раз в «Угол-шоу» сыграл? Я вот тоже первый, да полгода уж копчусь, – проговорил Панас, неожиданно понизив голос, – Тут свои порядки.

– Какие еще «свои»? – Шрам с раздражением бросил куртку на одеяло. – В крытках порядок один.

Панас заговорил почти шепотом:

– Я тоже так думал. Да тут по-своему завернуто. Например, за башли можно не только поселить, но и отселить. Например, мне в больницу надо, а хера так просто в больницу переведут. Увидишь, тут много чего…

– Ладно, потом, – перебил Сергей. Панас начинал его утомлять и злить. Бздливым стал. Съела болячка прежнего Панаса. Да и не до того сейчас Шраму, свои заморочки обмозговать надо. – Я устал и отдыхаю. Займешь место рядом…

Двое сидели на корточках возле стены.

– Слышал? Человек Шрамом обозвался. – Один протянул другому сигарету с оторванным фильтром.

– Ну и чего? – Собеседник поморщился, но не оттого, что недоволен предложенным куревом, а по причине разнившегося зуба,

– По ухваткам, похоже, тот самый Шрам, который, говорят, год назад Вирши со всем тамошним нефтекомбинатом подмял [1].

– Брось, чего ж его тоща к нам пихнули?

– Вот и я думаю – чего. Мульку про нового зама помнишь? Который местный порядок ломает.

– Ерунда, – отмахнулся и приложил ладонь к щеке, типа, по всем нервам стреляет, зараза. – Да посмотришь, завтра Шрама твоего здесь уже не будет. Переведут. Или даже сегодня. Скажи лучше, что с зубом делать?

– Напиши, чтоб «Дирола» в передачу положили…

Сергей лежал на спине с закрытыми глазами. Воздух в камере дрожит, типа желе. Густой, хоть ножом режь на дольки. Будто мыло, воздух можно упаковать в бумажку и написать мелкими буквами его состав: неистребимый запашок тюремных стен, вонь из параши, кислый одежный дух, пот, перегар, табачный дым и прочие выхлопы. Впору аромат закачивать во флаконы и продавать любителям нюхать воспоминания, наклеивая этикетки: – одеколон «У кума», духи «На киче», дезик «Парашен спайз».

Вновь шкандыбать по одной и той же колее Сергей ненавидел. Тоскливо это. Но хрен ли сделаешь, когда за тебя так сильно похлопотали. Надо признать, сработали умело, и теперь хошь не хошь, а придется чуток понежиться на иконках. Господи, если ты есть, быстрей выправляй расклад, иначе обижусь!

Сергей лежал на спине с закрытыми глазами. На душе было паскудно, словно после приговора. Такому настроению одно лекарство – напиться до чертей. Но настроение надо скрутить в узел, упаковать в посылку и отправить в Улан-Батор авиапочтой. Потому что требуется сейчас другое. А требуется нырнуть во вчерашний день, который из-за толстых стен сейчас казался не вчерашним, а пятилетней давности. Глядишь, чего и сложится.

Отматывать паскудный день начал с вечера.

Он возвращался с таможни. Где улаживал недоразумения, на настоящее и на будущее. Переговоры прошли в теплой и дружественной. За деловой теркой приговорили флакон. Веселый «Абсолют» гулял-бродил по телу, заглядывал в глаза, и вечернюю трассу слегка раскачивало. Что-нибудь изменилось бы, не булькай в башне те стаканы? Может быть…

2

– Со Шрамом надо кончать.

Это прозвучало после того, как Лолита устав петь про «упоительны в России вечера», простучала каблучками по сцене, обслюнявив клиентов зазывным взглядом из-под километровых ресниц. После того, как халдей подсуетился насчет второго запотевшего «Смирноффа». После того, как перетерли за Рафика-Десанта, который спит и мечтает со своими хачиками на их земле разбирать угнанные тачки в сарае «Авторемонт» и берется отмаксовывать за тишину в бизнесе по десять штук в месяц. Вечно жмутся эти черные. Только у сидящих в ларьках мокрощелок они могут прослыть щедрыми горными орлами. Короче, порешили стоять на двадцати, или пусть Рафик катится на своих тачках, пока не упрется.

После и прозвучало:

– Со Шрамом надо кончать.