Невеста из USA - Гладкий Виталий Дмитриевич (книга регистрации txt) 📗

– М-м… – Фусик старательно отводил глаза в сторону, чтобы не встретиться со мной взглядами. – Нет, не лежат…

– Так бы вы сразу и сказали. Но мне до вашего бизнеса нет никакого дела. Я прощаюсь с вами и ухожу. И прошу вас – никому о нашем разговоре ни единого слова! Особенно Гришану. Вы поняли? А то вдруг вам захочется прямо сейчас, после моего ухода, позвонить старому корешу, поболтать о том, о сем…

– Молодой человек, я не так глуп, как вам кажется, – с неожиданным достоинством ответил Фусик. – В моем деле молчание воистину золото.

– Вот и ладушки. Не растеряйте свое золото. Вам из него сделаю шикарное надгробие. Всех благ!

С этими словами я вышел на улицу. Мрачноватая атмосфера ломбарда меня угнетала. Казалось, что время в нем пошло вспять, и я перенесся в семидесятые годы прошлого столетия. Наверное, у денег и ценностей плохая аура.

Видимо, по этой причине все солидные банки стараются строить в виде помпезных, мраморных дворцов, почти храмов – чтобы сгладить негативный фон, исходящий от денежной массы, красотой архитектурного замысла и изысканностью дорогого интерьера.

Я направился по указанному в бумажке адресу сразу, не откладывая встречу с Гришаном в долгий ящик. Как могла попасть принадлежащая ему квитанция в карман молодому человеку, которого оприходовала Дженнифер?

Это был интересный вопрос…

Удивительно, но Гришана я узнал сразу, словно у меня с ним было шапочное знакомство. Он сидел среди нескольких стариков-пенсионеров, которые в тени тополей забивали «козла».

Его выдал взгляд. Он был профессионально беспокойным и живым. Казалось, что у него не поблекшие от старости серые глаза, а две изрядно поседевшие шустрые мыши. Они тревожно шныряли туда-сюда, пребывая в постоянном движении.

Гаркавый словно ждал, что вот-вот откуда-нибудь появится наряд милиции и возьмет его под микитки…

Был он худощав, невысок ростом и вообще казался каким-то неприметным. Такой тип людей теряется в толпе, как щепка в реке во время половодья. Из таких невзрачных, обыденных мужичков куются кадры сотрудников внешней разведки и топтунов из наружного наблюдения.

Что я пришел по его душу, Гаркавый вычислил мгновенно – едва мы встретились взглядами. Он сразу поскучнел, сник и понуро уставился на стол, сбитый на скорую руку из половых досок. Они были не крашены, но от долгих доминошных баталий стали как полированные.

Я подошел к нему сзади и тихо сказал:

– Привет, дядя! Отойдем в сторонку, есть разговор…

Старый вор молча кивнул и движением острого подбородка указал на беседку в глубине двора. Ее заплел дикий хмель, который запустил свои длинные плети даже через прохудившуюся крышу.

В беседке не было никого. Наверное, здесь собиралась лишь молодежь по вечерам, потому что на полу валялись жестяные банки из-под разнообразных напитком и окурки.

– Ну? – сказал Гришан, едва стена из хмеля отделила нас от нескромных взглядов.

Я молча ткнул ему в руки восстановленную квитанцию из ломбарда. Старый вор взял ее и начал неспешно изучать с таким видом, словно ему всучили берестяную грамоту со старославянскими буквами.

– Что дальше? – спросил он наконец, возвращая мне бумажный листок.

Лицо у него в этот момент было как у индейца-гурона возле столба пыток – ни единой эмоции. Маска.

– Знакомый квиток [8]? – Я холодно заглянул в его серые зенки.

– Допустим. Что с того?

– Ничего. Меня происхождение котлов [9] не интересуют. Это я говорю для прояснения картины.

– Ты… не мент?

– А что, похож?

– Не сказал бы…

– С этого и будем исходить.

– Так что тебе нужно, хлопец?

– Я хочу задать всего лишь один вопрос: как этот залоговый билет мог оказаться в чужом кармане?

– Не понял…

– Что тут непонятного?

– С какой стати ты решил, что я стукач?

– А, понятно… Воровская честь и все такое прочее. Дядя, ты хочешь откинуть копыта не как пес подзаборный, а как человек – под траурную музыку и поминальные речи? Хочешь, хочешь, по глазам вижу. К старости человек становится мудрее… даже если он в юности был совсем тупым. Я ведь сказал, что не мент. А значит пустые трали-вали разводить с тобой не буду. Недосуг. Если ты не расколешься сейчас, я уйду. А потом вернусь. И тогда ты мне, дядя, будешь петь серенады. Словно Карузо. Просекаешь, о чем я базлаю?

– Умеешь ты убеждать…

– Кто на что учился… Так я слушаю.

– Котлы не мои. Меня попросил сдать их в ломбард… один знакомый.

– Фамилия, адрес?…

– Он пачпорт мне не показывал. Зовут его Михаил. Просто знакомый. И… и все.

– Михаил, говоришь? Возможно… А ты, дядя, часом, не вертишь хвостом?

– Хлопец, я уже стар, и брехать мне как-то не по масти. Михайлой его зовут.

Я видел, Гришан не врет, но в то же время что-то не договаривает.

У меня оставался последний надежда, козырь, который я не предъявлял даже Фусику – фотография парня, в кармане которого Плат нашел квитанцию. Устроить в ломбарде демонстрацию фотокарточки мне помешала вполне логичная причина – по словам Фусика, часы сдал немолодой человек.

А мертвецу было от силы двадцать пять – тридцать лет. К тому же, у меня на руках был и адрес Гаркавого.

Но теперь иное дело. Мне почему-то казалось, что старый вор знает гораздо больше, чем рассказал. Уж больно честными глазами он смотрел на меня, как бы подчеркивая кристальную прозрачность своей души.

Похоже, держит меня за лоха… В наше время – и честный человек. Это что-то из разряда сказок про белого бычка. Тем более – честный вор-рецидивист. Мрак! Скажи кому, засмеют.

Поверить человеку, который всю свою сознательную жизнь воровал, лгал и изворачивался, может только полный идиот. Или либеральный демократ, который врет еще больше, при этом сам себе верит. Я пока к этим разновидностям человеческих особей не принадлежу.

Нет, фотку надо предъявлять.

– Ладно, дядя, – сказал я и полез в карман за фотографией. – Не буду трепать тебе душу. – И тут же добавил с нажимом: – Пока не буду. Посмотри на этого клиента. Узнаешь?

Старый вор взял в руки фотографию, долго ее разглядывал, а затем вдруг уронил, словно картонный прямоугольник неожиданно стал весить как двухпудовая гиря. Его худое морщинистое лицо побледнело, а в глазах появился влажный блеск.

– Миня… – сказал он глухо. – Это Минька. Я ж его предупреждал…

– Кто такой Миня? Фамилия? Адрес?

– Племяш… Гаркавый Михаил. Живет… жил на Заводской… – Гришан назвал номер дома и квартиры. – Это он попросил, чтобы я сдал котлы в ломбард. Говорил, что премию получил за какие-то левые дела. Только врал он… меня не проведешь.

– О чем ты его предупреждал?

Гришан посмотрел на меня мертвым взглядом, подумал чуток, затем махнул рукой и сказал:

– А, теперь все равно… Любил я Миньку. Он и похож на меня. До армии Миня был хорошим мальчиком, а как демобилизовался, так словно его подменили. Ладно бы стал деловым, но он связался с бандитами. Да, я вор! Но вор высшей квалификации. Не барахольщик, не жорик, не углан [10], а щипач, король воров. Меня уважали… да, уважали! У меня бабок всегда было – завались. И Минька мог бы жить спокойно и припеваючи. Был у него талант… сам учил. Так нет же, ему понадобился шпалер в кармане. Сукин сын!

– На кого он работал?

– Точно не знаю. Говорил, что его приняли охранником в какую-то солидную фирму. Брехал… пацан!

– Как название фирмы?

– Я же сказал – не знаю!

– Может, его родителям известно?

– Сирота он… Мать умерла, когда ему было три года, а отец… Отца у него, считай, и не было. Залетный… Миньку в основном я растил. И моя сестра.

Меня снедало двойное чувство. С одной стороны я мог быть доволен, так как нащупал кончик ниточки, которая могла вывести наше расследование из лабиринта, а с другой – раздосадован: старый вор дал только намеки, которые очень непросто перевести в факты.