Господа офицеры - Зверев Сергей Иванович (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗
«Впору стреляться, когда „наган“ в порядок приведу, – мрачно думал поручик. – Три четверти моего отряда погибло. Мы пятеро уцелели чудом, и нам безумно повезло, что выбросило на безлюдный берег, а не прямо под ноги туркам. Было бы нехристям пополнение в их окаянный лагерь, никого похищать или в плен брать не надо – сами приплыли, тащите нас из воды за шкирку и берите тепленькими. А я ведь обещал командующему, что уничтожу гаубицу и разберусь с лагерем. И графу Фредериксу я кое-что обещал, и перед прекрасной Верой у меня есть обязательства. Как теперь я стану их выполнять? О, черт! Ведь динамитные шашки тоже булькнули на дно, они были на перевернувшейся фелюге».
Настроение было настолько паскудным, что, если бы в озере Ван водились акулы, он бы непременно отыскал самую голодную и бросился бы в воду перед самым ее рылом: пусть подавится, зараза! Только ведь не станет акула его жрать. Из отвращения. Хорош командир диверсионного отряда, который, даже не приблизившись к объекту диверсии, потерял пятнадцать человек из двадцати! Иллюзий и наивных надежд у Сергея не было: он не сомневался, что казаки из трех остальных фелюг погибли.
«Отставить! Хватит предаваться ламентациям и есть себя поедом, это ничему не поможет, погибших ты своими терзаниями не воскресишь, нужно о живых подумать, – сурово приказал сам себе Голицын. – Ты поручик Лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка или слезливая институтка? Не хватало еще, чтобы эти четверо человек заметили, в каком ты состоянии пребываешь! Не будь размазней, ты же русский офицер! Эмоции заволакивают рассудок. Нужно успокоиться, все взвесить, обмозговать. Нужно приободрить людей. И, раз уж Господь сохранил мне жизнь, нужно вывернуться наизнанку, но сдержать свои обещания. А вот когда ты их выполнишь, будешь искать голодную акулу, если к тому времени жив останешься и желание не пропадет».
Строгий внутренний разнос, учиненный Голицыным самому себе, помог. Поручик вновь был готов к борьбе с врагами и судьбой. Он встал, тронул за плечо Бестемьянова:
– Организуй костер, Петр Николаевич, нужно обсушиться и согреться. На вот, держи спички, они у меня в специальном отделении портсигара лежат, не намокли. Там и папиросы есть, можешь сам подымить и казакам дай, ежели они курящие. Плавник собрать тебе станичники помогут. А я пойду погляжу, что там у нас с беспроволочным телеграфом. Нужно попытаться выйти на связь со штабом армии, доложить его превосходительству о наших бедах.
Поручик тяжело вздохнул. Что ни говори, на какой форс-мажор ни ссылайся, а люди погибли, и возможности выполнения боевой задачи под большим вопросом. Соврет тот, кто скажет, что ему приятно докладывать начальству о столь впечатляющих достижениях!
Тут же, пошатываясь, поднялся Владислав Дергунцов.
– И мои принадлежности... – с трудом ворочая языком, проговорил он. – Аппарат съемочный, пленки...
Сергей вспомнил, как оператор закрывал своим телом кинематографическое оборудование, и почувствовал что-то вроде уважения к Дергунцову: профессионал, болеет душой за свое дело.
– Пойдемте со мной к фелюге. Посмотрим, уцелело ли ваше барахло. Но беспроволочный телеграф куда важнее, уж поверьте.
Когда они уже подошли к разбитой фелюге, Голицын вдруг вспомнил одну удивившую его деталь:
– Послушайте, господин Дергунцов, когда всем нам казалось, что пришел конец, вы принялись молиться, я не ошибаюсь? Не сочтите за бестактность, но я полагал, что вы русский и православный. А молились вы по-немецки...
Оператор слегка покраснел и нехотя ответил:
– Я считаю себя русским, но мои предки переселились в Россию из княжества Тюрингии. Это случилось сто пятьдесят лет тому назад, в самом начале правления Екатерины Великой. С той поры много воды утекло, наша фамилия давно ассимилировалась. Но по семейной традиции все Дергунцовы знают немецкий язык и исповедуют лютеранство. Вас, господин поручик, это как-то задевает?
– С чего бы? – пожал плечами Сергей. – Это ваше личное дело, а я приучен уважать любую искреннюю веру, хоть в великого небесного бегемота. У меня приятель есть, путешественник заядлый, весь мир объездил. Так он рассказывал, что имеется в джунглях французского Конго такое забавное бушменское племя, которое именно в этого зверя верит и жертвы ему приносит. Ну и на здоровье, лишь бы не человеческие. Так, теперь смотрите, господин корреспондент, что уцелело из вашего оборудования. А я беспроволочным телеграфом займусь.
Он перебрался через борт и принялся рыться в беспорядочной куче вещей на дне фелюги, отыскивая аппарат беспроволочного телеграфа. Под руку Голицыну попалась круглая оцинкованная коробка, в которой, как он знал, хранились пленки для съемки. Он поднял ее, протянул Дергунцову.
– Осторожно, – закричал тот, – здесь чистая пленка, ее нельзя засветить!
Но было поздно: круглая крышка отскочила, и рулон немного подмокшей пленки вывалился на камни.
«Что за притча? – удивился Сергей, посмотрев на целлулоидную ленту. – Я знаю, как выглядит засвеченная пленка. Она вся однотонная, непрозрачная, грязно-желтого цвета. А здесь хорошо видна непрерывная цепочка отдельных крохотных кадров по всей длине. Значит, пленку нормально отсняли, проявили и обработали закрепителем. Ее хоть сейчас можно в проекционный аппарат вставлять. Но зачем Дергунцову тащить с собой готовую к показу пленку, кому он ее собрался демонстрировать? И что, хотел бы я знать, на ней заснято?»
Поймав удивленный взгляд поручика, Дергунцов торопливо сказал:
– Перепутал, не ту коробку прихватил впопыхах. Бывает.
Сергей только плечами пожал: действительно, бывает. Он как раз в этот момент обнаружил ящичек беспроволочного телеграфа и пару гальванических батарей, ему стало не до Дергунцова с его пленками.
Неважно обстояло дело с беспроволочным телеграфом, поручик сразу же понял, что выйти на связь с генералом Юденичем ему не суждено. Сам аппарат уцелел, но гальванические батареи, на которых он работал, намокли. Их даже не было смысла сушить: побывав в воде, батареи разрядились. Теперь все это хозяйство оставалось только выбросить к чертовой матери.
Голицын злобно сплюнул: и здесь не подфартило! Ни взрывчатки, ни связи, и под командой всего четверо человек, от одного из которых проку будет, что от козла молока. Дорого же обошелся Сергею Голицыну взбалмошный характер горного озера Ван!
А вот Дергунцову, которого поручик мысленно сравнил с бесполезным в плане молока козлом, повезло: его съемочный аппарат остался целехоньким. Только просушить, и он готов к работе. Не пострадали от воды и две оставшиеся круглые цинки с пленкой.
Но вот ведь что любопытно: цинки и не могли пострадать, потому что по шву между днищем и крышкой были запаяны тонким слоем олова...
24
За столом в салоне штабного вагона сидели генерал Махмуд Киамиль-паша и его начальник штаба полковник Вильгельм фон Гюзе. Перед ними стоял один из пленных русских офицеров с погонами артиллерийского капитана. Чуть сбоку расположился переводчик.
Пленных офицеров, содержащихся в лагере под стволом «Большой Берты», вдруг посетила странная лингвистическая хворь: все они в одночасье позабыли немецкий язык, на котором фон Гюзе вел допрос. Даже те, кто до загадочного заболевания знал его не хуже родного русского. А теперь: «Нихт ферштейн!», и отцветай, моя черешня. Фон Гюзе злился на такой явный саботаж и откровенное издевательство, но не показывал этого, потому что сделать ничего не мог. К тому же у фон Гюзе и Махмуда имелись куда более основательные причины для злости, настроение у командира 3-й турецкой армии и его начальника штаба было одинаково поганым.
На столе перед Махмудом и фон Гюзе лежал вчерашний номер берлинской «Unsere Zeit». На второй полосе газеты располагалась переводная перепечатка лихой статьи «Юный Романов сбежал бить басурманов!» из «Петроградского листка». Перепечатка была снабжена ехидным редакционным комментарием и фотографией великого князя. Той самой.
