Директива – уничтожить - Нестеров Михаил Петрович (книга жизни .txt) 📗
Появился начальник информационного центра Владимир Горшков: лобастый, с косматыми, густыми бровями. Глаза его контрастировали с резкими чертами лица: они постоянно смеялись. При встречах с Горшковым Дробов мысленно просил того не смотреть на него во время разговора. Горшков не был ясновидцем и продолжал весело взирать на шефа, не замечая его хмурого вида.
Бросив угрюмый взгляд на вошедшего, Дробов спросил:
– Вы по-прежнему слушаете разговоры наружного наблюдения?
– Конечно, шеф, – немного обиделся Горшков. – Частота на милицейских рациях постоянная. И чекисты, которые по одному-два человека в сутки дежурят вместе с милицией и поддерживают связь со своими, тоже контролируются нами. Люди в нашей группе наружного наблюдения постоянно слышат их – и МВД, и ФСБ.
– А они могут поменять частоту? – Дробов явно беспокоился за радиоперехват, хотя несколько лет работы с Горшковым показали, что проблем в четвертом отделе не существует. В этом была заслуга как самого Горшкова, так и главы «Красных масс», мгновенно реагирующего на любую просьбу начальника центра: нужен новый, более современный компьютер – пожалуйста; новые радиостанции, антенны – нет проблем. Сбоев в работе не было, Горшков по запросу Дробова мог запросто выдать ему любое пейджинговое сообщение или дословный разговор по сотовой связи любого человека вплоть до министра обороны. Все данные радиосвязи скрупулезно переносились на компьютер, который перерабатывал информацию, копируя в электронные библиотеки каждое слово. Если бы Дробову понадобилась информация на какого-нибудь Санька, звонившего 20 января 1997 года по сотовой связи, компьютер в считанные секунды выдал бы все телефонные разговоры за это число, где кем-либо из абонентов было произнесено слово «Санек».
Информации скопилось так много, что ее приходилось периодически сбрасывать с винчестеров на магнитооптические диски. То же самое было и с сообщениями по пейджингу. Однако что касается обычной телефонной связи, тут Горшков был практически бессилен. Чтобы прослушивать определенную линию, нужно было пользоваться старинным методом – ставить «жучок».
Организация Дробова не была единственной, где на таком высоком уровне велись радиоперехваты. В Москве и во многих других больших городах России существовали специализирующиеся на радиоперехвате фирмы, в которых за деньги можно было получить необходимую информацию или же сделать заказ на прослушивание и сбор конкретных сведений, что, конечно, было несколько дороже.
Подобные работы ведутся, конечно, и в ФСБ, и МВД; у последних, правда, все это выглядит тускло и не на таком уровне, как, к примеру, у того же Дробова.
Сейчас аппаратура Горшкова, помимо общего радиоперехвата, была настроена на два кодовых слова: Никишин и Антон. Как только в эфире звучало одно из них, компьютер реагировал, посредством специального программного обеспечения происходила оцифровка, голоса превращались в символы, и на принтер выдавалась запись беседы или сообщения. Пока были только промахи, нужное имя по радио до сих пор не прозвучало.
По приказу генерала Горшков вынужден был составить целый кадастр кодовых слов, так или иначе интересующих генерала. Хотя сразу (как в случае с Антоном Никишиным) на принтер они не шли. Прикладной администратор – специальная программа, регулирующая процесс поиска ключевых слов, через определенные промежутки времени выводил на экран монитора информацию о работе программы. В частности, Дробов интересовался любыми телефонными или пейджинговыми сообщениями, где фигурировали слова: церковь, синагога, муфтий, мечеть, имам, раввин, священник, бетар, бетаровцы, Байт-Алла и многие другие, которые Дробов лично вручил Горшкову. Когда на радиоволне звучало хоть одно из этих слов, в четвертом отделе тут же делалась распечатка сообщения и ложилась на стол генералу.
– Они могут поменять частоту? – повторил Дробов свой вопрос. Такому специалисту, как Горшков, он мог простить многое, вот и сейчас он даже не заметил, что начальник информационного центра не только пожал плечами, но и развел руками.
– Не знаю, шеф. Я бы не поменял.
– Вот как?
– Да. Зачем это? Но беспокоиться вам нечего, Григорий Иванович, у меня все под контролем. Вторым человеком, кто услышит об Антоне Никишине, будете вы. Первым буду я. – Горшков не сдержался и коротко рассмеялся.
«Он уверен в себе, – подумал Дробов, глядя на улыбающегося подчиненного. – И это хорошо». Сейчас генерал вдруг почувствовал, что обязательно возьмет Никишина, возьмет первым.
14
Володя Карасев проснулся очень рано. Прищурившись на будильник, с минуту тупо смотрел на него, пока не понял, что тот стоит. Сколько же сейчас времени? С трудом поднявшись и подойдя к окну, выглянул: Старопетровский проезд выглядел серо и безлюдно. Пожалуй, нет еще и шести часов, подумал он и включил телевизор.
Шесть утра, оказывается, уже было, по первой программе шла передача.
Присев на кровать, Володя испытал головокружение и сильное сердцебиение; на какое-то время он испугался, почувствовав, как на спине выступил холодный пот. Бросив взгляд на кухонную дверь, он с тоской подумал, что простая вода не поможет ему, не поможет и крепкий чай, аспирин или кофе, которым, если верить американским фильмам, лечатся с похмелья все американцы.
Счастливые люди, зло подумал о них Карасев. Никаких проблем: встал с бодуна, заварил кофе, выпил аспирина и пошел на работу. И весь день свеж и весел.
Он неожиданно сжал кулаки, скрипнув зубами. Да ни хрена подобного! Вранье это все, пропаганда! Мы, мол, никогда не болеем, мы не такие свиньи, как вы, русские. Слова «похмелье» для нас не существует. Это только вы способны вставать с отекшими лицами, трясущимися руками и ноющей болью в желудке – только вы. И головы у нас не болят. И безработицы нет. А если есть, то за нее хорошо платят.
Лицемеры!
Володя сжал разламывающуюся голову, почувствовав, как в ладонях пульсируют горячие мозги. Оторвав от головы одну руку, он пошарил на полу и поднял брюки. Как он и предвидел, в карманах было пусто, если не считать смятой сторублевки.
Вода не пошла в горло, напомнив лишь вкус водки армянского розлива в голубой бутылке. Охнув, Володя едва успел склониться над раковиной: его вырвало. Решив, что так больше продолжаться не может, он трясущимися руками надел рубашку и брюки; на носки времени терять не стал: видавшие виды кроссовки надел на босу ногу.
Когда он выходил из дома, телевизор голосом ведущей сообщил, что в Москве сейчас 7 часов утра. Чертыхнувшись, Володя вернулся в комнату и выключил телевизор. Пути не будет.
«Пути куда?» – злорадно подумал он, представляя свою небритую физиономию. Ему едва стукнуло сорок, а на вид все пятьдесят. Единственное, что у него осталось, это однокомнатная квартира, да и ее скоро не будет. «Не будет, – думал он, спускаясь по лестнице. – Сто процентов, что не будет». Но опять только махнул рукой на свою загубленную жизнь. Ничего, скоро, Бог даст, он засандалит пару пивка, а там мысли разогреются, и он что-нибудь придумает. Вплоть до продажи квартиры, потому что продавать больше нечего. И вдруг Володя ожил: телевизор! Ведь еще телик остался!
Взбодренный радостной перспективой, он быстрее зашагал по лестничному маршу, а мозги подсказывали идею за идеей: еще оставались кровать, сервант, шкафы на кухне… Пожалуй, на неделю хватит. А дальше? Дальше – квартира, ответили мозги. Ну и черт с ней!
Выскочив из подъезда и оглядевшись, Володя направился к киоскам, расположенным неподалеку от Варшавского концертного зала. И – о, удача! – встретился там с крепким пареньком лет семнадцати. Тот в одной руке держал бутылку пива, а в другой банку фанты. Поймав тревожно-ищущий взгляд Карасева, паренек протянул ему пиво.
Володя вцепился зубами в пробку и невнятно пробормотал, обращаясь к парню:
– Тебе оставить?
Тот покачал головой:
– Нет, рано еще.
Опять, как в американских фильмах, подумал Володя, глотая крепкое, чуть жирноватое клинское пиво. «Рано…» Хотя для него, наверное, и рано, молодой еще, но слова явно не его. А может, и его. Нет, скорее насмотрелся фильмов, сейчас скажет, что до обеда вообще не принимает. А он, Володя, пьет в любое время суток.
