Высший пилотаж киллера - Басов Николай Владленович (читать книги без сокращений TXT) 📗

Шеф это тоже, кажется, вспомнил, потер пальцами лоб и разрешил:

– Ну ладно, можешь там быть, но не светиться. А о машине не беспокойся. Сегодня же, если удастся, поменяем.

Я кивнул, взялся за руль, мы поехали. Медленно, как катафалк с пешим сопровождением. А Шеф принялся по своему сотовику кому-то звонить, объяснять про машину и про документы. Документы обещали привезти вечером, а машину соглашались дать прямо тут же, на Котельнической набережной, примерно там, где я в трамвай врезался. Там же Шеф решил забрать мою серую «волжанку» и отогнать ее в ремонт.

Когда он кончил эти организационные труды, у меня появилась одна идея. Я спросил:

– Шеф, ты на что рассчитываешь с сатанистами?

– Если повезет, найдем оружие. И повяжем всю банду.

Я деланно рассмеялся.

– Шеф, сейчас за оружие не сажают. Находят таких громил, что только в смирительной рубашке их держать, с целыми арсеналами на хазе, под полой, в карманах – да как угодно. А появится адвокат, и через час клиент на свободе.

Шеф кивнул.

– Ну, этих мы не выпустим. За оружие уже будет три года. Начнем следствие. А если кого-нибудь расколем, то пойдут под бандитизм. Тут уж можно порезвиться, от суда не уйдут.

Я все-таки в такой благоприятный исход не верил.

– Ну, ты как хочешь, а мне кажется, у них не будет не то что бандитизма, а даже статьи. Адвокат на суде скажет, что это была игра, инсценировка артистических натур – и больше ничего. Свидетели отопрутся, на жертву, если такая и объявится, накинут узду компромата какого-нибудь, хоть из песочницы детского садика отроют, и все. Дело закроют. Ну, в крайности, свалят на стрелочника.

Шеф вдруг раздражился.

– Да знаю я все. Но что-то делать надо?

– Нужны трупы, на месте.

Он посмотрел на меня почти с ненавистью.

– Ты что же, хочешь ждать, пока они жертву эту захарят, а потом разрубят, и тогда мы в белых смокингах?..

– Нет, Шеф, не так. Жертву спасать – наш прямой долг. Я спать не смогу, если что-то выйдет не так, честно. Но нужен труп, хоть один. И он будет, если вперед пустить меня.

Он посмотрел на меня, как на полоумного.

– Ты что, в ниндзя играть задумал? Один против всех?

– Никаких тайн, я появлюсь в открытую. Они увидят одиночку, решат, что от меня смогут избавиться, и я уложу хоть одного. Вот тогда все будет чисто для любого суда.

Шеф думал долго. Мы успели поменяться машинами, и я уже примерялся нырнуть в салон новой «Волги», когда он сказал:

– Значит, так, ты в Малине не будешь. Это приказ.

– Шеф, я это все раскопал…

– Тебя там не должно быть. Предупреждаю.

Я влез в машину, но он наклонился к открытой двери, сурово, начальственно посмотрел на меня и добавил:

– Замечу – замету, как соучастника. Пойдешь второй срок мотать.

Хлопнул дверью. Ну, в эту угрозу я не верил ни мгновения. Но придумать что-то теперь следовало. Например, получить приглашение от ментов, которые пойдут на это дело.

И лишь подъезжая к особнячку Аркадии, я решил с ментами тоже не связываться. Они нас не любили почти так же, как мы их. Поэтому они скорее всего заложили бы меня еще до операции.

Я посигналил, объяснил Воеводину, что теперь буду на новой машине, а когда он растащил створки – въехал в наш дворик, раздумывая, как хорошо, что гордость из меня начисто вышибла зона и я действительно знаю, как сохранить задницу, отступив. Хотя не сомневался, что должен увидеть, как менты напортачат, проводя операцию в Малине. В том, что они напортачат, я тоже не сомневался.

Глава 35

По машине, припаркованной в самом углу дворика, я понял, что Березанский еще тут. Кстати, из-за этой машины мне пришлось маневрировать чуть не четверть часа, пока он не выскочил, увидев мои мучения в окошко, и не поставил ее более приемлемым образом. Но я не успел его даже поблагодарить, он убежал наверх, лишь махнув рукой, что, мол, все в порядке.

Я поднялся к себе, таща пук бумаг, которые мне дал Шеф, и вдруг Воеводина передала мне предложение спуститься к обеду, который сегодня состоится чуть позже обычного. Я быстро вымылся, переоделся и спустился.

Березанский выглядел утомленным, Аркадия тоже, но ее даже утомление странным образом красило. Если бы я был поэтом средневековья, я бы вообразил за этой усталостью некую утонченную работу духа, а если бы был ловелас прошлого века, то представил бы, что она занималась любовью несколько часов кряду и измоталась.

Снова посуда, еда, от которой представить себя во Франции не очень трудно, и тихие голоса людей, о которых я почти ничего не знаю, но которые все время приглядываются ко мне с таким любопытством, что приходится носить маску равнодушия или надменности.

– Вы выяснили что-нибудь сегодня? – спросила Аркадия.

Я посмотрел на Березанского. Было бы разумным потолковать с ним, узнать, что он знает. Веточка вполне могла доверить ему что-то. Но я почти был уверен, что стоит мне обратиться к нему прямо, он побежит консультироваться у Аркадии. Пусть уж лучше Аркадия сама дозревает и поведает что-нибудь из того, что могло мне пригодиться.

Но произвести на него впечатление было необходимо. И я рассказал, не опуская некоторые живописные подробности, как метелил Жалымника, а потом гонялся за ним по всей Москве. Искоса посмотрев на адвоката, я понял, что на него это произвело необходимое – или требуемое – впечатление. На Аркадию, впрочем, тоже.

– То, что вы сделали, – она поколебалась, – и то, как вы это сделали, было необходимо?

– Думаю, да.

С этим словами я отправил в рот изрядный кус поджаренного филе индейки. Березанский был взволнован, он даже пытался понять, что происходит, поглядывая на Аркадию. И чего он так уж волновался, или у него есть на это особые причины?

– Но ведь вы можете оказаться жестоким по отношению к безвинным людям? – настаивала Аркадия.

Я и сам так думал, вообще почти никогда не был свободен от сомнений и колебаний. Но для дела требовалось ответить так:

– Ха, безвинные люди… Все возмущаются жестокостью профессионалов, но совершают ее, когда доходит до собственных профессиональных обязанностей. Интересно, почему? Потому ли, что видят свои проблемы иначе, чем остальные? Врачи, оперируя практически без наркоза и ржавыми ножами, твердят, что болезнь хуже, чем все, что бы они ни делали. Экономисты, вроде Гайдара, лишают несколько десятков миллионов человек всего, что они заработали в продолжение всей сознательной жизни, считают себя честными людьми потому, что полагают экономический тоталитаризм, или как вы это называете, большей бедой, чем свою безоглядность…

– Гайдар не экономист, – угрюмо произнесла Аркадия, – он действовал как политик.

– А я, – я ее не слушал, вернее, делал вид, – молочу молодчиков, которые могут оказаться преступниками, потому что преступность кажется мне более страшным злом, чем несколько синяков на морде подозреваемого.

Они помолчали. Потом Аркадия отставила тарелку и блеснула глазами.

– Вы в чем-то обвиняете нас… вернее, меня?

Я не ожидал такого оборота, но решил его использовать.

– Вы знаете о моей проблеме, но помалкиваете, потому что полагаете это необходимым. Может, вы и имеете на это право, но тогда не надейтесь, что вы можете осуждать меня или хотя бы изображать потрясение, когда дело доходит до практических шагов, заполняющих бреши в моем представлении об этом деле, возникшем, в частности, по вашей же вине.

Аркадия покрутила головой.

– Сложно, но… весомо, – она посмотрела на своего адвоката, ища поддержки. – И, может, даже справедливо. Или играй по-честному всю партию, или не изображай невинность, когда кто-то пускает в ход кулаки.

Я с удовлетворенным видом дожевал свое филе, налил полную кружку ароматного кофе – нужно будет потом спросить Воеводину, где она такой покупает? – и ушел, не попрощавшись.

Вообще-то, будь у меня больше времени, я бы, наверное, не оставлял Аркадию с таким грубым представлением о моих взглядах на этот предмет. Но Аркадия, как умная женщина, должна была сообразить, для кого я так говорил. К тому же нам предстоял ужин на двоих или ночь в этой вот самой комнате у камина…