Черный беркут - Нестеров Михаил Петрович (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
Спорышев уже ни в чем не отдавал себе отчета, ничего не боялся. Вернее, это слово не коснулось его воспаленного мозга. Им владело беспокойство: его требования не выполнят, сына не приведут.
А что дальше?
Он не знал и такой вопрос себе не задавал. Его состояние было схоже с прогулкой по длинной мрачной анфиладе: он открывал дверь за дверью и, пока не откроет следующую, не узнает, что там. Может, в его представлении коридор был бесконечным, с бесчисленными дверьми. И он открывает их, открывает... За одной дверью идет борьба двух человек – кажется, они душат друг друга, из-под койки торчат чьи-то ноги, слегка подрагивают; если нагнуться, можно увидеть человека, который своей позой напоминает автомеханика... нет, скорее всего, дояра... его пальцы сжимают невидимые соски, тянут их, и ему на грудь и лицо падает молоко-вата. За другой дверью дремлющий охранник, еще одна дверь – и появляется огромная комната с декорациями улицы, забора, колючей проволоки.
Но вот странно... Двери в анфиладе были полупрозрачными; совсем непроницаемой оказалась дверь собственной квартиры, еще более беспросветной – дверь соседней квартиры. А когда он вошел в нее, оказалось, что внутри она выглядела абсолютно черной, наглухо закрытой. Но она открывается, он точно знал это. А вслед за ней еще и еще... Придется пройти через них.
Спорышев подвинул в центр комнаты стул и поставил на него девочку. Велел смотреть на него и не спускать глаз. Женщине, наоборот, запретил поднимать глаза. На мальчика, после того, как связал его, не взглянул ни разу.
Он несколько раз подбегал к входной двери, в течение секунды-двух наблюдал за площадкой в дверной «глазок». Все было тихо. Его потревожили только один раз, когда убирали трупы с площадки. Он выстрелил в дверь и убежал в комнату, вернулся к окну с девочкой на руках. Делая ей больно, он закричал:
– Убирайтесь отсюда! Если еще раз услышу шум в коридоре!.. Слышите?! Я застрелю ребенка!
Девочка плакала. Ее плач услышали в подъезде.
Вернувшись в комнату, Спорышев снова поставил ее на стул; и всякий раз, подходя к окну, брал ее на руки, прикрываясь.
Через открытое окно он услышал, как к нему по имени-отчеству обращается человек, который вел переговоры.
Куренков увидел в окне подъезда условный знак: Кавлис махнул ему рукой. А может, это был кто-то другой, поди узнай их: все почти одинакового роста, в масках. Он промочил горло минеральной водой и поднес мегафон ко рту.
– Валентин Михайлович! Это подполковник Куренков. Мне нужно поговорить с вами.
Через несколько секунд в окне показалась фигура Спорышева. Как и прежде, он стоял, прикрываясь девочкой.
– Вы привели моего сына? Я спрашиваю, вы привели моего сына?
– Как раз по этому поводу я и хотел поговорить с вами.
«Беркуты» в это время разделились на две группы: Кавлис, Михайлин, Зенин и Сапрыкин остались на месте, остальные уже смело, не боясь того, что террорист может наблюдать через дверной «глазок», поднялись пролетом выше. Ремез занял передовую позицию, держа пистолет у правого плеча стволом вверх. От дыхания маска у рта и носа покрылась мелкими каплями влаги.
– Валентин Михайлович, как я и обещал, инспекторы навигационной службы доставили вашего сына на берег. Сейчас он на пути сюда. Через пять-семь минут вы увидите его. Вы поняли?
Спорышев достаточно рискованно подставился, глядя вниз. Девочка на несколько мгновений перестала служить ему прикрытием, и если бы в здании напротив сейчас находился опытный снайпер, он без труда мог бы снять Спорышева.
– Да, да, – торопливо проговорил он и занял прежнее положение. – Но я буду ждать ровно семь минут, не больше. Потом, – он демонстративно прижал к виску девочки ствол пистолета, – потом, если его не будет через семь минут, я застрелю ее.
– Пожалуйста, успокойтесь. Времени осталось уже меньше. У меня все.
Может, Куренкову показалось, но он заметил, как дрожит голова Спорышева. Да, несомненно, тот предвкушал встречу с сыном и должен был на некоторое время расслабиться. Пожалуй, Кавлис был прав: нельзя было начинать штурм, когда якобы отвлеченный переговорами террорист мог в любой миг убить заложника, тем паче, что он демонстрировал свою готовность.
Куренков несколько отвлекся и даже пропустил тот момент, когда Спорышев скрылся из вида.
«Ну вот и все...» – подумал он, закрывая глаза и подавая условный знак.
Кавлис поймал движение головы подполковника, и в звенящей пустоте подъезда раздался его тихий голос:
– Давай, Леша.
Кое-кто из зевак, стоявших за оцеплением, уже некоторое время наблюдал за передвижениями в подъезде. В полутьме через немытые стекла мелькали смутные тени, а одна отчетливо обозначилась в середине окна. После коротких переговоров подполковника с террористом она исчезла. Самый наблюдательный мог заметить, что предшествовал этому знак подполковника. Но таких было мало, разве что пара-тройка журналистов связали между собой эти два момента. Тем не менее над толпой повисла напряженная тишина. Всех охватила смутная тревога в ожидании скорой развязки. Первым это почувствовал Куренков, который с бьющимся сердцем ожидал выстрела.
Ремез занял место на верхнем пролете: если бы он стоял снизу, ему пришлось бы разбегаться для удара и тратить драгоценные мгновения. А так он просто сбежал по ступеням и с ходу сильно ударил ногой чуть пониже замка. И сразу же отступил в сторону, давая возможность Михаилу Зенину первым ворваться в квартиру. Вслед за ним, держа пистолет на уровне глаз, последовал Кавлис. За ними – пара с верхнего пролета.
Едва ступив за порог, Зенин разрядил половину обоймы, стреляя в пол и громко крича:
– Бросай оружие! На пол!
Ремез добавил шума в коридоре, быстро нажимая на курок. Пару выстрелов сделал Кавлис.
Зенин, уступая ему дорогу, продолжал выкрикивать команды и еще дважды выстрелил. Михайлин с Сапрыкиным вплотную двигались за командиром, но не стесняли его движений. Однако все вместе они выглядели единой устрашающей массой, парализующей сопротивление террориста.
Николай уже миновал прихожую и находился сейчас как раз под аркой большой комнаты. Натренированный взгляд вобрал картину целиком, он уже видел главное действующее лицо этой драмы, видел пистолет в его руке и женщину со связанными руками за спиной. Она сидела в центре дивана с широко раскрытыми глазами. Чуть поодаль – мальчик лет восьми. Его рот так же, как и у женщины, был заклеен полоской лейкопластыря. А вот и девочка, которой во время переговоров прикрывался псих.
Куренков оцепенел, когда услышал вместе с предостерегающими криками, доносившимися через открытую дверь подъезда и окно на третьем этаже, громкие хлопки выстрелов. Это вызвало у него своеобразную реакцию: подполковник невольно склонил голову к плечу, будто так слушать было удобнее.
Выстрелы и громкие команды вперемежку с грязной бранью слились воедино. Куренков ожидал услышать два, максимум три выстрела, а тут разворачивались крупномасштабные боевые действия, словно террористов было по меньшей мере десяток. И сердце, вдруг замершее в груди, подсказало, что зря он согласился на проведение операции отрядом майора Кавлиса. Прошло всего две-три секунды с начала штурма, а пуль было выпущено столько, что ими можно было изрешетить и террориста, и заложников, и всех омоновцев, которые тоже застыли, не смея шелохнуться. Куда, вернее, во что они там стреляют?! Куренков невольно шагнул к подъезду, бросив взгляд на «Скорую», стоявшую на углу.
Девочка находилась почти рядом с террористом, она стояла на стуле в шаге от него, причем на линии огня. А псих от грохота выстрелов присел и снова невольно прикрылся девочкой. Руки его находились на уровне висков, в сумасшедших глазах нездоровый блеск, отчаяние, испуг. Однако он быстро приходил в себя – настолько, насколько вообще пригодна подобная штурмовая акция. Пистолет в его руке перемещался вперед и влево, к голове девочки.
