Жажду утоли огнем (Сборник) - Серегин Михаил Георгиевич (онлайн книги бесплатно полные txt) 📗

Не помню, кто, но кто-то из философов, близких к его излюбленному экзистенциализму, сказал, что положительной формы абсолютной свободы не существует, отрицательная же форма – это самоубийство… У меня оставался еще целый час, чтобы навести его на эту идею. Правду сказать, это не было большой трудностью, поскольку сам он уже давно, как я поняла, двигался в эту сторону, понимая абсолютную свободу искаженно, как максимально возможное проявление своей воли. Машков, фактически, был готов к самоубийству. Самое трудное оказалось солидаризоваться с ним в этой мысли… Мне пришлось блеснуть красноречием, прежде чем он мне поверил. Еще одна трудность была в том, чтобы убедить Машкова, что самоубийство, для того чтобы стать актом осуществления высшей свободной воли человека, должно быть публичным… Мне вовсе не импонировала идея взорвать себя вместе с ним здесь же, прямо в этой его лачуге и перейти незамедлительно в царство свободного духа…

Однако через полчаса Машков начал склоняться к моей мысли о том, что гораздо лучше сначала выбраться отсюда в Тарасов, прийти на площадь, предварительно объявить об акте самоубийства всенародно, желательно через газету, в затем взорвать себя в присутствии сотен людей, которым это действие послужит примером и уроком.

Я таким образом несколько исказила картину его реального бреда, подменив идею разрушения и мести идеей перевоспитания и личного примера… Новое «я», сформировавшееся в Машкове под действием разговора со мной, было слабеньким и ненадежным, в любую минуту оно могло быть задавлено прежним, мощным самосодержанием агрессивного и мстительного толка… Но мне ведь на самом-то деле не нужно было ехать с Машковым в Тарасов и становиться на площади перед тем, как взорвать себя вместе с ним. Мне достаточно было вывести Машкова отсюда, увести от запасов взрывчатки и поставить под атаку группы захвата…

На исходе второго часа мы начали собираться… Он чувствовал себя высшим существом. Во-первых, Машков уже внутренне пережил состояние своей смерти, и в его мозгу она уже произвела впечатление на все человечество, изменила его представление о свободе человека в мире. Во-вторых, я была женщина, которую он победил силой своего разума и стремлением к свободе. Я была чем-то вроде жертвенного животного, которого он, высшее существо, брал с собой… Меня такая роль вполне устраивала, лишь бы выбраться из этой ловушки, в которую я попала по собственной неосторожности…

Машков сложил в рюкзак несколько круглых цилиндрических болванок прессованного тротила и сказал, что этого вполне хватит, чтобы разнести нас с ним на куски и при этом произвести необходимый эффект. Каждое важное событие, сказал он, должно быть эффектным по форме и глубоким по содержанию… Как я ни пыталась отговорить его брать с собой тротил, Машков меня не слушал. Я и сама понимала, что мои предложения вернуться за взрывчаткой потом или достать еще где-то звучат настолько несерьезно, с его точки зрения, что способны разозлить Машкова или вызвать у него подозрения, что я собираюсь его обмануть…

Мы договорились, что я выхожу из двери первой и объясняю, что мы с ним хотим только продемонстрировать свое своеволие и больше никаких дурных намерений не имеем. Я убедила Машкова в том, что этого будет достаточно, чтобы нас пропустили беспрепятственно. При всей его талантливости он был все же сумасшедшим, и многие причинно-следственные логические связи в его мозгу были нарушены…

Я вышла из двери. Мое появление раньше намеченного срока вызвало, как я увидела, оживление среди оперативников, окруживших дом Машкова.

– Мы выходим! – крикнула я.

К сожалению, я была лишена возможности крикнуть: «Мы сдаемся!» – поскольку такое понятие, как «сдаемся», вообще не фигурировало в нашем разговоре с Машковым и подействовало бы на него шокирующе. Мне нужно было только одно – чтобы Машков увидел, что те, кто его преследуют, подчиняются нашему плану. Для него этого было бы уже достаточно, чтобы решить, что мы подчинили их своей воле, что они исполняют наши приказы…

– Не стреляйте! Мы выходим свободно и беззлобно!

Я понимала, как глупо звучат мои слова и как те, кто стоит с автоматами там, метрах в тридцати от нас, их воспринимают. Но у меня не было другого выхода. В конце концов, там среди них был Григорий Абрамович, он-то должен меня понять. Он же сам – психолог по своей природе…

Дверь за моей спиной скрипнула. Я поняла, что из дома вышел и Машков. Теперь начинается самый ответственный момент нашего с ним мероприятия. Спокойно пройти эти тридцать метров, чтобы можно было атаковать Машкова без оружия и сразу же избавить его от рюкзака со взрывчаткой. Иначе это симпатичная лощинка станет нашей общей могилой…

Машков взял меня за руку, и мы с ним сделали первый шаг в направлении зарослей крапивы…

В этот момент и прозвучал выстрел…

Что было потом, я понять не успела. Сильным движением Машков швырнул меня обратно к двери, потом прыгнул вслед за мной, сам вкатился в дверь и затащил меня, схватив за руку и чуть не вывернул ее при этом из сустава.

– Идиоты! – твердила я одно слово. – Идиоты! Идиоты!

По стенам дома застучали пули.

– Прекратите стрелять! – услышала я голос Грэга. – Это провокация! Вы ответите за это, майор Нестеров!.. Кто приказал вашим людям стрелять? Вы сорвали операцию! Вы подставили моего человека!

«Да, – подумала я, – полностью сорвали все мои планы… Теперь мне отсюда живой не выбраться… Теперь он не поверит ни одному моему слову… Конечно, это провокация ФСБ. Если бы не этот выстрел, у меня все получилось бы отлично… Впрочем, что толку теперь об этом думать? Все кончено!..»

И я, совершенно неожиданно, задала себе вопрос: «А как там Лариса Чайкина, неужели все еще не родила?.. Если у меня не вышло здесь, может быть, там я все же не ошиблась и моя идея сработает как нужно?..»

Почему-то у меня была уверенность, что хотя бы в одном мне должно сегодня повезти… И если уж не останусь в живых, так хоть помогу появиться на свет новой жизни, помогу Ларисе прожить оставшуюся ей жизнь нормальной счастливой матерью, а не пациенткой психлечебницы.