Бабушкин внук и его братья - Крапивин Владислав Петрович (чтение книг .TXT) 📗
– Иди к нам.
Котенок посидел, раздумывая. Но, видать, были у него свои дела. Он опять сиганул, как белка, в кустистую крону соседней сосны. Мы не обиделись. Пошли.
Вячик разулся и шагал босиком. Мы посмотрели на него – и тоже. В траве было много старой хвои, она пружинила под нами и щекотала ступни. Иногда попадались сухие шишки, но кололись не больно.
Мы с полчаса ходили среди сосен. Можно было разглядывать каждый ствол, словно музейное чудо, – так хитро они были изогнуты и заплетены. «Завязаны». Ивка и Вячик переглянулись и полезли вверх по стволу, закрученному штопором. Вернее, не полезли, а почти побежали – как по винтовому трапу.
– Мартышки, – сказала им вслед Настя. – Вот сломаете шеи.
А они смеялись, мелькали руками-ногами и ухитрялись на бронзовых изгибах сосны обгонять друг друга.
Мы стояли втроем, задрав головы, и смотрели.
– Правда не загремели бы вниз, – озабоченно сказал Арбуз.
Но я был уверен, что не случится ничего плохого. Здесь не случится.
– С такого загогулистого ствола трудно сорваться.
Настя была совсем рядом. И вдруг шепнула:
– А Николка, знаешь, что сказал мне вчера? «Эти сосны, – говорит, – только кажутся такими. А по правде, – говорит, – они прямые…»
Стало хорошо оттого, что она вот так тепло шепчет мне в ухо и что волосы ее перепутались с моими, когда она вплотную приблизила голову. Хотя, если по правде, прежней трепетной влюбленности в Настю у меня не было. Давно уже. Друзья-приятели, вот и все. Поэтому и подозрительность моя к Вячику была почти что придуманная… Но сейчас опять сделалось так, как в сентябре, когда мы только познакомились за одной партой…
Арбуз перебил мои размышления о всех этих чувствах. Оказывается, он расслышал Настин шепот.
– Нам физик в школе рассказывал про искривление пространства. И что предметы в искривленном пространстве могут нам казаться не такими, как на самом деле… А тут ведь, когда была секретная зона, всякие такие вещи как раз и открывали…
– А почему тогда мы сами не искривленные, как сосны? – спросила Пшеницына чуть капризно.
– Может, тоже искривленные, только не замечаем.
Было досадно, что Арбуз вмешался в мое лирическое настроение. А про хитрости здешнего пространства (и других пространств тоже) я и так догадывался. В фантастических книжках про это много чего понаписано.
– А вон те точно уж искривятся, если не слезут, а брякнуться вверх тормашками, – заявила Настя. И опять задрала голову: – Где вы там?!
«Мартышки» уже спускались. Быстро и ловко.
– Я нашел там дупло, – шепнул мне Ивка.
– Пустое?
– Не совсем… Алька, очень странное дело…
Он впервые назвал меня Алькой, а не Сашей. Наверно, потому что так меня звали остальные. И я обрадовался этому, но мельком. Больше я встревожился – из-за его странного шепота.
– Ивка, что случилось?
– Да ничего плохого. Наоборот…
– А что наоборот-то?
– Та женщина-врач, про которую я говорил… ну, которая должна помочь Арунасу…
– Что? Она в дупле сидит? – не выдержал я.
Ивка охотно засмеялся.
– Нет! Я забыл номер ее телефона, и мама записала на бумажке. Я ее сунул вот сюда… – Он хлопнул по нагрудному кармашку с носатым полумесяцем. – А она куда-то подевалась, вылетела…
– Это не беда. Мама позвонит – спросишь снова.
– Да, но все равно это как-то… царапало. Будто плохая примета, – признался честный Ивка. И тут же заулыбался опять: – А там, наверху, я сунул руку в дупло – и в нем какой-то билетик. Достаю – а это тот самый клочок с номером! Удивительно, да?
– Не очень, – серьезно сказал я. – Здесь особое место. Могут быть всякие чудеса. – Хотя, конечно, правильнее всего было подумать так: бумажка затерялась в кармане под складкой шва, а когда Ивка нагнулся, упала в дупло.
Ивка все еще улыбался, счастливый такой, и к щеке его прильнула тонкая сосновая чешуйка. Щеки были уже потемневшие от солнца, а эта розовая пленка – будто проплешинка незагоревшей кожи. А к носу приклеилась длинная ленточка – словно полоска тончайшей бумаги. Пока Ивка говорил, она трепетала при каждом слове.
Я осторожно снял с Ивки эту невесомую наклейку. Дунул. Розовая ленточка затрепыхалась и отлетела неожиданно далеко. И не упала. Будто бабочка, поднялась выше и скрылась. Может, правда превратилась в бабочку?
Мы побрели дальше и наконец оказались у заброшенных построек.
– Ну что, пойдем на дорогу? – нетерпеливо сказал Вячик.
Мне тоже хотелось туда, на заросшую дорогу среди пологих склонов. И дальше – где дорога выходит на простор под небом и круглыми желтыми облаками.
И все туда хотели, даже Ивка, который там раньше не был.
Чтобы не страдать опять в колючках, мы не полезли в проход между трансформаторной будкой и сараем. Обогнули сарай слева.
И вышли на знакомый захламленный двор с сорняками и ромашками. Правда, мне он показался не совсем знакомым – не такой широкий, как в прошлый раз. А среди ребристых железных сооружений я заметил гипсовую скульптуру, которая косо стояла в лопухах. Это была девочка с кувшином. Она поливала из кувшина пухлого малыша, тот приплясывал. Но из кувшина, конечно, ничего не лилось, а у малыша была отбита нога – та, которую он приподнял в пляске (я сразу подумал о Мите, которому еле спасли ногу).
Девочка и малыш были замершие, как и полагается скульптуре. И само время здесь словно замерло.
Дыру в заборе и тропинку мы нашли сразу, но дальше начиналось непонятное. Тропинка запетляла и вывела нас… к соснам Завязанной рощи.
– Вот так штука, – озабоченно сказал Вячик.
Мы вернулись. К началу тропинки. Да, она была та самая, что вчера. Мы все с прошлого раза помнили толстую раздвоенную рябину, которая росла здесь.
А может, тропинка раздваивается, а мы не заметили?
Мы пошли снова. Но нигде не было развилки. А тропинка на этот раз (именно на этот раз) описала немыслимую петлю и привела нас к соснам, однако уже на другое место. Потому что над соснами мы увидели верхушку непонятного сооружения. Какое-то завихрение из тонких лестниц.
Мы – бегом туда. Задрали головы.
– Ну и конструкция, – сказал Арбуз.
– Это же рельсы! – догадался Ивка.
И правда, это были рельсы. Но рельсовое полотно было очень узким – уже, чем у детской железной дороги в городском парке. И к тому же шпалы и рельсы не лежали на земле. Они взвились вверх гигантской перекрученной петлей. Немного похоже было на аттракцион «Американские горы».
Нижний край опирался на решетчатое сооружение. Высотою оно было метра два.
– Смотрите, а рельсы-то на шпалах с обеих сторон, – сказал Вячик. – Можно по ним ехать и внутри петли, и снаружи.
– Тут нету «снаружи» и «внутри», – солидно разъяснил Арбуз. – Это знаете что? Это кольцо Мёбиуса. Нам про него физик рассказывал. И показывал. Голландский математик Мебиус взял однажды бумажную ленту, перекрутил ее один раз и склеил концы. И получилось, что у этого длинного листа не две поверхности, а одна.
Я про такое кольцо тоже знал. И не раз удивлялся: простая вещь, а все равно непонятно – вроде бы две стороны у ленты, а на самом деле одна…
– А здесь по такой поверхности проложены рельсы, – продолжал Арбуз лекционным тоном. – Наверно, для какого-то опыта с пространством и временем. Может, это переход в параллельный мир.
Арбуз был умный, хотя с виду мог показаться туповатым. Странно только, что он не понимал рассуждений своего брата Николки. А может, Николка с ним и не делился?..
– Зачем это? – шепотом спросил меня Ивка, глядя на громадное рельсовое кольцо. Наверно, он стеснялся, что ничего не понимает.
– Тут была какая-то лаборатория, Ивка. И, наверно, полигон для опытов. Изучали всякие хитрости устройства вселенной. Пространство – оно ведь не одно, их много. И у каждого свои хитрости. Наверно, пускали по этим рельсам паровозик, и он эти всякие измерения обегал одно за другим…
– Какой паровозик? – удивленно сказала Настя.
– Экс-пе-ри-мен-тальный, – сообщил я. Мы с Ивкой переглянулись: конечно, оба вспомнили о паровозике Сони.
