Обреченные - Нетесова Эльмира Анатольевна (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗
«Виктор Гусев и Силантий работали вместе. Казалось, жизнь понемногу стала налаживаться. В землянке у каждого появились матрацы и одеяла. Даже подушки. У мальчишек у каждого свои штаны и рубахи, не с плеча старшего.
На гвоздях полотенца белей снега. В землянках семьи почти каждый день пили чай с галетами. Хватало и сахара и варенья. Ведь все, кроме младшего, работали с утра до ночи. Но однажды под утро вскинулась Дуняша в страхе. Дед Силантий позвал ее.
— Подай-ка, Дуняшка, гробовое мое, что на смерть сготовил себе.
— Зачем оно вам, папаня? — не поняла баба.
— Время мое приспело. Зажился я. Пора душе на покой, — сказал тихо, с грустинкой. И добавил:
— Жаль, что на чужбине сойду. А уж как хотелось рядом с Пелагеей, на своем месте, где отец и дед, где мать моя покоится. Да только не подарила судьбина и такой малой радости.
— Папаня, да что вы такое сказываете? Сколь добра людям сделали, вам жить и жить…
— А разве жисть — награда? Кто тебе сказал, что смерть — горе? Смерть от мук земных избавляет. Мне она давно не страшна. Перед Богом нет врагов народа. Есть грешники и праведники. Бога никто не обманет. Он один сумеет отделить виноватого от невиновного и вернуть имя человечье. Если оно понадобится на том свете. Вы ж не обессудьте, что могилу мне нонче копать тяжко будет. Земля мерзлая. Да только не волен я, что Бог в зиму призвал, — заметно слабел голос старика.
— Виктор! Витюха! Отец кончается! — всполошила Дуняшка мужика. Тот кинулся к отцу, живой, хотел отругать бабу и услышал:
— Не брани ее. Она не пустое сказала. Конец мне приходит, сынок. Ухожу нынче. Ты семью береги. И людям помогай, как учил я тебя. Но лечи не пуза ради, не за деньги, Бога для. Как я это делал. Пусть руки твои чистыми будут. Тем душу сохранишь. Конец-то ко всем приходит. О том не забывай. Бога не минешь…
— Тять, что болит? — наклонился мужик к отцу.
Старик улыбнулся пронзительной светлой улыбкой и дрожащей рукой в последний раз перекрестил сына, благословив его перед вечностью. Едва рука завершила крестное знамение, Виктор услышал последний вздох Силантия.
Похоронить его решили на виду всего спецпоселения. Рябой мужик в военной форме привез крест и гроб, долго досадливо крутил головой. Быть может впервые в жизни жалел ссыльного.
Лишь ранней весной сдали жители спецпоселения первую партию бочек. Их погрузили и увезли на тракторных санях. Потом бочки перевозили на баржах и катерах. Их поток казался нескончаемым. Виктор Гусев по приказу рябого человека остался бригадиром вместо отца.
Старший сын Гусевых, незаметно подтянувшийся за зиму, теперь ловил навагу на ставном неводе вместе с такими же, как сам подростками и сдавал ее приемщику рыбокомбината. Как складываются его дела на ловле, ничего не рассказывал дома. Лишь иногда, глянув на молчаливого, взъерошенного парнишку, понимал отец, что не все гладко складывается у того. Иногда Васятка приносил домой навагу. Чтоб хватило семье на один ужин. Больше брать не рисковал, боялся. Да и отец не одобрял. Называл такое воровством.
— А у кого я украл? У власти? А она эту рыбу в море выпускала, иль растила, кормила ее? Нет! Я у моря взял! А у него украсть нельзя. Оно само улов, как подарок дает. И то не всякому. У моря не воруют. Его всем Бог дал. И я не для продажи. Домой принес. И в том греха не вижу! — спорил он с отцом.
Виктор умолкал, доводы сына были убедительны. И все же предупреждал, чтоб назавтра Васька не приносил домой рыбу. Увидит кто-нибудь, доложит властям, горя не оберешься. Упекут в тюрьму. До конца жизни не очиститься. Васька лишь усмехался и словно не слышал отцовских советов.
Когда в мае к берегам Камчатки пошла на нерест корюшка, Васька стал с работы приходить позднее отца. Даже на ужин сил не хватало. Валился на матрац и засыпал в ту же секунду, не сполоснув лица. В волосах сына, на щеках и руках, сверкали яркими звездами рыбьи чешуйки. Рыбой пропахли руки и волосы, даже одежда…
Корюшка пахла свежими огурцами и во всем спецпоселении, в каждой землянке, любили эту рыбу. Но есть ее долго не привелось. И в конце мая, когда косяки корюшки стали совсем плотными, и Васька, пользуясь белыми ночами, почти не приходил домой, кто-то сообщил властям, что подростки иногда приносят с моря рыбу, какую должны сдавать приемщику на рыбокомбинат. Ваську Гусева забрали прямо с лова. Семья об этом узнала лишь на утро. Не одного его. Вместе с ним в Усть-Камчатскую зону пошли еще четверо подростков отбывать громадные сроки. Виктор Гусев знал, что донос на его сына настрочил кто-то из своих — ссыльных. Но кто именно — не знал. Казалось бы изучил всех. Многих лечил от болезней. За что и получил стойкую кличку Шаман. Ни копейки денег не брал за помощь, благодарности не слушал. Помогал, как велел отец, не пачкая рук и сердца. Но был уверен, что именно за это и наказан кем-то. Понимал, время откроет имя. Но от этого легче не становилось.
Васька… Как-то сразу сникла, постарела Дуняшка. От ветров иль слез, лицо морщинами покрылось, побледнело. Плечи ссутулились. Баба теперь разучилась улыбаться. Свое горе, ссылку перенесла, не опустив головы, а сыновье горе — подкосило. Виктор и сам переживал не меньше, но жену успокаивал. Уговаривал держаться и терпеть. А ночами не спал. Страх подступал к самому горлу. О своем Ваське он осведомлялся у Волкова, который время от времени посылал запросы о ссыльных в зону. На свидание с сыном разрешения не давал. Время тянулось мучительно долго. И лишь спустя полтора года пришло запоздалое письмо от сына. Его он писал несколько месяцев назад. Виктор Гусев читал письмо, благодарил отца Харитона, научившего его мальчишку грамоте. Священник все вздыхал, жалея, что такой толковый, способный мальчонка, вынужден жить в муках неизвестно за что.
В тот год в спецпоселении построили засольный цех и люди сами стали ловить, солить и коптить рыбу. А когда была сдана первая продукция, земляночное спецпоселение назвали Усольем.
Гусевы в то лето ходили из землянки на работу, не поднимая головы. Не сразу дошло до них, что началась война. Не интересовала их жизнь своей общины. Не враз поняли, что, им как и всем ссыльным, разрешено построить дом. Настоящий, из бревен, как там, на материке, в котором уже много лет живут другие люди. Дом семье Гусевых помогала строить вся община. После работы, при свете костров, выводили ссыльные стены первых трех домов — отцу Харитону, семье Никанора и Гусевым.
Когда была покрыта крыша и застеклены окна, Виктор вместе с Дуняшкой и сыновьями решили обмазать дом снаружи и внутри. Пока обмазали, побелили, привели в порядок полы, время подошло к осени.
Лов рыбы бригада ссыльных начинала с раннего утра и заканчивала поздней ночью, когда усталые люди, вымотавшись за день, валились прямо на песок. Не до ужина, не до разговоров. Спать… План бригаде дали такой, что выполнить, его можно было лишь сверхчеловеческими усилиями. А потому, пришлось ссыльным сколотить наспех бригаду рыбачек из своих женщин. На возраст не смотрели. Брали всех, кто мог тянуть сети. Кого мало-мальски носили ноги. В дождь и в мертвую зыбь, не глядя ни на что, ни на кого, ни на грудных детей и на больных стариков, выходили ссыльные на лов. Две пузатые лодки, два невода, два десятка человек и два приемщика. Последние были чем-то вроде кнута:
— Шевелись, гадье, пропадлины проклятые! В стране война. Люди родину защищают! А вы как дохлые мухи, на ходу спите! — кричал один на бригаду Гусева.
— Живей, стервы! Быстрей заводи невод к берегу! Чего раскорячились? Не выполните план — лишим вас права отовариваться в поселке. Сумели обосраться — умейте вкалывать, суки треклятые! — кричал второй на баб.
К вечеру, продрогшие до костей, (да и не мудрено, постой в холодной воде по пояс с утра до вечера!) бабы плелись к костру хоть немного обсушиться, согреться. Всю рыбу забирал приемщик, ничего не оставлял на ужин. Улов увозили на барже сразу на рыбокомбинат. На последнем катере уезжали приемщики.
Мужчины быстро втянулись в ритм. Но бабы… Первой упала в воду ничком Дуняшка. Обессилела. Запуталась ногами в неводе. И выронила его. Перед глазами сверкающие шары закрутились. Они пахли рыбой, потом. Бабу рвало. Женщины не сразу заметили. Пока Дуню подхватили, она уже наглоталась морской мути и лежала на песке бледная, недвижная, беспомощная.
