Час тигра - Зайцев Михаил Георгиевич (читать книги онлайн без регистрации txt) 📗
Я выключил видео. Понятия не имею, чьи картины я выдаю за свои, но совершенно очевидно, они имеют некоторую художественную ценность. Расстарался Арсений Игоревич, разыскал наследие некоего художника-самодельщика, судя по наполнению натюрмортов, почившего в полной нищете. Возможно, в конце жизни неизвестный художник страдал белой горячкой, уж больно бредовые абстракции висят в «Левом» зале. Или я ошибаюсь, и мастер Безбородько вообще образ, так сказать, собирательный? То есть для первой части экспозиции взяты работы одного несчастного, для второй – другого. Весьма возможно, но совершенно неважно. А важно другое – Арсений Игоревич сделал из меня Золушку. Моя агентурная легенда – классический сюжет про богатую духовно, одаренную духовно, прозябающую в безвестности личность, которая одномоментно получает все сразу: и деньги, и признание, и положение в обществе. Преступникам необходимо иметь весьма неординарные мозги, чтобы заподозрить во мне подставу, ибо подставляют меня слишком нарочито, с перебором, чересчур нагло и до идиотизма откровенно.
Вслед за видео я выключил телевизор, хотел было вытащить кассету, да передумал. Пущай видеокассета останется в видеомагнитофоне, возможно, вечером, после ресторашки, в узком, так сказать, домашнем, кругу журналист, подаривший мне эту подборку отрывков из телепередач, потребует ее прокрутить.
Журналюга, о котором идет речь, всеми силами старается втиснуться в узкий круг приближенных моей невесты Елизаветы Константиновны. В иные круги, близкие к властным, ему не пролезть, вот он и тужится стать другом дома госпожи Секретарши.
Журналист-проныра паренек презабавнейший, пишет про телевидение, но в ящик смотрит раз в неделю. Дома у него с утра до ночи работают на запись видаки, пока парень мечется внутри Бульварного кольца, нарабатывает полезные связи. А в ночь с воскресенья на понедельник мой новый забавный знакомец просматривает в ускоренном режиме все, чего показывали по телику в течение предшествующих семи дней, и выдает на-гора очередную критическую статейку. Он, лизоблюд, клянется: мол, кассеты с телеотрывками обо мне, художнике, откладывал еще до нашего знакомства, дескать, я, как личность неординарная, заинтересовал его сразу, с первого взгляда.
Справедливости ради следует отметить, что не один льстивый парнишка от журналистики, но и все прочие мои новые знакомые весьма и весьма забавны каждый по-своему. Объединяет их всех лишь два параметра – мечта о лучшей доле и страсть к сплетням. В их обществе достаточно навострить уши, и, ежели повезет, можно разжиться очень и очень ценной информацией.
Мне повезло – на даче у хорошенькой девушки из аппарата Госдумы, куда я был приглашен вскоре после разыгранного, как по нотам, якобы случайного знакомства с Елизаветой Константиновной, обсуждали множество всякой чепухи, и в том числе инцидент с генералом, с Арсением Игоревичем.
Накануне генеральскую тачку на подступах к столице тормознула ГАИ во время оперативной проверки спецномеров и спецсигналов, в смысле – правомерности наличия на авто этих самых спецзнаков. Случился скандал с мордобоем – сотрудники ГАИ вели себя грубо, и денщик Арсения Игоревича (я так понял – Герасимов) метнул одного гаишника за обочину, другому сломал челюсть, третьему руку. Пострадавший за обочиной вызвал подмогу, и едва-едва не дошло до перестрелки.
Инцидент на дороге обсуждали бурно, каждый из обсуждающих хвастался собственной осведомленностью, кто-то знал, где находится генеральская дача, кому-то вспомнилось, что лет этак десять тому Арсений Игоревич здорово пил и чуть не лишился из-за пьянства погон, а девица – хозяйка дачи – утверждала: типа, точно знает, что генерал не подшивался и завязал с алкоголем, воспользовавшись психотренингом, практикуемым так называемыми «анонимными алкоголиками»...
Я встряхнул головой, прогнал мысли о генерале, журналисте и тусовке, близкой к властям, сосредоточился на сегодняшнем эпохальном событии. На сие событие следовало настроиться сообразным образом.
Я взялся за трость. Тоненькую, легкую и удобную тросточку мне подарила невеста, Елизавета Константиновна. Опершись на трость, я поднялся с узкого диванчика, похромал к зеркалу, что висело в уголке гостиной. Кабы я был Елизаветой, ни в жисть бы не повесил у себя в гостиной зеркало в рост, дабы лишний раз в нем не мелькать. Впрочем, квартиру невесты обустраивали дизайнеры, и, возможно, она просто-напросто постеснялась попросить спецов по интерьерам обойтись без зеркал. Хотя нет, вряд ли постеснялась, она не из стеснительных, скорее всего, ей по барабану отражения в зеркалах и то, что она подчеркнуто не обращает внимания на свою отталкивающую внешность, вернее всего, не поза, а кредо.
Она не обращает, а я обращаю, я вынужден, я художник. Из зазеркалья на меня глядел господин средних лет в темно-темно-синем элегантном костюме, при галстуке-бабочке, с тростью, наперекор фамилии с бородкой клинышком, с тоненькой ниточкой усов, короткой стрижкой «ежиком» и с черной блестящей перчаткой-протезом. Господин в зеркале здорово изменился по сравнению с гражданином, выигравшим миллион в телеигре. Нечто среднее между этим господином и тем гражданином присутствовало на открытии персональной художественной выставки, трансформация Золушки проистекала постепенно, и вот она завершена. Хорош господин Безбородько Владимир Иванович, хорош, гусь, невольник и баловень Судьбы, еще недавно жалкий инвалид и провинциал, марающий холсты, а ныне всеми признанный гений палитры и удачливый альфонс с Большим будущим с большой буквы.
Я почувствовал, как распахнулась дверь за спиной, оглянулся – на пороге гостиной стояла моя невеста.
Елизавету Константиновну нарядили в бледно-розовое платье. Злые языки пренепременно отметят сочетание моих сине-голубых тонов и ее бледно-розовых, мол, гей и лесби женятся, или еще грубее – пидор и ковырялка, точнее – шикарный пидор и аскетичная ковырялочка. Платьице у нее скромненькое, обуженная юбка ниже колена, блузка-жакет, перекрась платье из розового в черный, и можно идти на похороны.
– Долго же ты прихорашивалась, дорогая, – я вскинул руку, посмотрел на циферблат стильных мужских часов престижной модели. – Мы не опоздаем?
– Успеем, – она глянула мельком на свои часики, на уродливый, но точный хронометр марки «Победа». – Машины ждут, пойдем вниз.
Как сумел быстро, я похромал к невесте, взял ее под руку калечной лапой, шепнул на ушко:
– Улыбнись, дарлинг. Ты должна выглядеть счастливой.
Она метнула на меня едкий взгляд медузы Горгоны и улыбнулась, как медуза. Обычно бледная бородавка на ее пергаментной щеке покраснела, она волновалась. Еще бы! Впервые, ха, замуж идет.
Под ручку мы вышли из гостиной. Пара уродов. Я – элегантный калека и она – мымра с грубым лицом в нежно-розовом строгом платье. За дверями гостиной нас встретили аплодисменты.
– Прекрасно выглядите вместе! – рукоплескал и талантливо лицемерил свидетель скорого бракосочетания с моей стороны, журналист-проныра, упомянутый выше.
– Владимир, вы обаяшка! – аплодировала свидетельница невесты, толстуха с жизнерадостным рылом и замысловатой прической. – Лизонька, ты сама юность!
Хвала Будде, обошлось без обрядов похищения и выкупа невесты и без прочих условностей. Брачующиеся, свидетели, мои новые и ее старые знакомые гурьбой выкатились к лифтам, заранее застопоренным, в три заезда все спустились вниз, на выходе из парадного выпили шампанского «Мадам Клико», расселись по лимузинам. Впереди ехал милицейский «мерс» с мигалкой. Примчались к Дворцу бракосочетания за минуты, но долго парковались, ибо возле дворца нас ожидали представители чиновничьего сословия, решившие лично присутствовать во время нашего акта сочетания браком. Все чиновники прибыли, естественно, на авто, и иномарки буквально запрудили подъезд к дворцовому крыльцу.
Других пар, кроме нашей уродливой, сегодня в загсе больше не было. Акт изменения гражданского состояния длился долго и муторно, еще больше длилось последующее фотографирование с гостями, скороспелые тосты и первые, робкие возгласы: «Горько». Пришлось целовать ее вытянутые трубочкой, плотно сжатые губы. Чмокнул неве..., то есть теперь уже жену и подумал: возможно, лобызания ей еще противнее, чем мне, но ради ребенка, ради того, чтоб убрать сына из-под удара, она старается.
