Штрафбат. Миссия невыполнима - Кротков Антон Павлович (читаемые книги читать .TXT) 📗
Примечательно, что этот садист прекрасно играл на скрипке и очень любил Моцарта, с трогательной нежностью относился к своему любимому псу – немецкой овчарке по кличке Нелли и был хорошим отцом своим маленьким детям, ждущим возвращения папочки из командировки дома в Йоханнесбурге…
Говорили, что заветной мечтой Хенка было заполучить в своё распоряжение какие-то новейшие газовые бомбы, чтобы уничтожать врагов, а их имущество забирать в качестве трофеев. Одним из кумиров Хенка являлся Джек Уэлч, легендарный американский топ-менеджер, который прославился своими безжалостными методами управления. Уэлч с такой лёгкостью тысячами увольнял переставших быть нужными работников, что получил устойчивую репутацию безжалостного человека и мрачноватое прозвище «Нейтронный Джек» – как известно, нейтронная бомба, в отличие от атомной, уничтожает только живую силу противника, оставляя целыми здания и оборудование.
Нефёдову грозные речи Хенка очень напоминали его прошлую службу в штрафниках. Там тоже особисты не уставали повторять пилотам, что за любой просчёт в бою виновного ждёт расстрел.
Борис проводил такие инструктажи на складном стульчике, который по случаю приобрёл на местной барахолке. Как только начиналась пустопорожняя говорильня, Нефёдов надевал солнечные очки и закрывал глаза. Следующие двадцать минут можно было спокойно подремать.
Но однажды случился конфуз. Нефёдов так глубоко заснул, что выдал себя храпом. Один из штабных чуть ли не на цыпочках подкрался к нему и с фальшивой участливостью громко поинтересовался:
– Выспались?
Резко разбуженный Борис, пытаясь восстановить ориентировку, ответил невпопад:
– Лично я – да.
– Ах да! – радостно воскликнул смуглый штабной и торжествующе посмотрел на патрона…
Этого итальянца все звали Партизан, что означало «сбитый лётчик». Говорят, что в воздухе его преследовал какой-то рок. Возможно, он и был когда-то неплохим пилотом, но, едва прибыв в эту страну, сразу был сбит. После второго парашютного прыжка из горящего бомбардировщика долго выбирался в одиночку из джунглей – «партизанил», как было принято говорить у легионеров. Что-то там нехорошее у него приключилось со здоровьем. В общем, хлебнул молодец лиха. После этого мужик сломался и покатился по наклонной.
В легионе было только два человека, которые не хотели и не могли летать. Иных отказников предавали страшной смерти за саботаж и дезертирство. А этот не только уцелел, но даже получал свои деньги, не летая на боевые задания. Оба они, помимо того, что занимались в штабе какой-то канцелярской работой, преданно служили Хенку. Такова была их плата за жизнь. Когда Борис только узнал этого итальянца, то решил, что перед ним больной или алкоголик: не летает и вообще ведёт себя как-то странно – куда-то вечно спешит, смотрит, словно исподтишка, здоровается отрывисто, всегда на нервах, будто настороже. Загадочный человек! А потом Борису объяснили, что это стукач. Он единственный из европейских наёмников носил полную форму местного офицера, очень гордясь чином полковника…
Застав Нефёдова врасплох, итальянец, словно охотничья псина, обнаружившая дичь, принял стойку, не сводя преданных глаз с хозяина. Хенк одобрительно кивнул своему холую, после чего многозначительно взглянул на командира легиона. Он уже мысленно обращался к Хану с официальной просьбой: «Господин Азам, подготовьте ваше предложение по строгому наказанию виновного в нарушении дисциплины». Однако следующая реплика провинившегося пилота смешала все эти планы.
– Хоть я и дремал, но всё прекрасно слышал, – лениво пояснил Борис, обращаясь через голову мелкой сошки напрямую к командованию. – Всё было сказано правильно… Но можно сделать дополнение?
Обескураженный, Партизан растерялся. Он был заурядный неловкий стукач без призвания. Тогда Хенк сделал ободряющий жест:
– Конечно, прошу вас.
Присутствующий здесь же Макс Хан сложил руки на груди. Сардоническая улыбка искривила его губы. Немец уже предвкушал очередной фортель своего старого знакомца.
– Одних бомб и напалма мало! – убеждённо отчеканил Нефёдов и обвёл присутствующих торжествующим взглядом фанатика, готового обрушить на головы неверных самое бесчеловечное оружие на свете.
– Что значит – мало?! – насторожился Хенк, ожидая от непредсказуемого типа очередного подвоха.
– Вот бы «иерихонские трубы» применить…
– Что?! – теперь уже повысил голос ошарашенный президентский советник.
– В смысле… самодельные сирены установить на самолёты, – самозабвенно играя дурачка, с энтузиазмом жестикулировал Нефёдов. – Их можно смастерить из пустых металлических банок. Необходимые чертежи я могу подготовить сам. Тогда бы партизаны и их деревенские пособники ещё издали слышали жуткий вой сирен и сходили с ума от ужаса, зная, что приближается крылатая армада – кара господня! Я где-то читал, что психологическая война наносит неприятелю не меньший урон, чем бомбы и снаряды…
Хенк не знал, как ему реагировать на столь идиотское предложение – заранее предупреждать противника о предстоящем авиаударе, давая ему возможность подготовиться. Публично назвать данное «ноу-хау» полным бредом стало бы грубой политической ошибкой, ибо майор Эрнест другими своими идеями, лётным мастерством и личной храбростью уже завоевал немалый авторитет среди лётчиков. Его имя даже упоминалось на совещании у президента.
Поэтому снова повернувшись к командиру легиона, южноафриканец с постной миной попросил Хана внимательно изучить перспективную идею и найти способ поощрить проявившего творческую инициативу офицера. Через несколько дней Нефёдову выписали премию и наградили местным орденом за «Храбрость и верность». Обычно его вешали на грудь тем, кто служил в элитных подразделениях. Борис был первым «скунсом», вообще получившим какую-то награду. Так что в какой-то мере это был достойный финал анекдотичной истории… А между тем служба Бориса после перевода из авианаводчиков проходила в не менее сложных условиях…
С первых же дней пребывания в новом коллективе Нефёдова неприятно поразило, как опасливо действуют лётчики эскадрильи. Не раз он становился свидетелем того, как сослуживцы изобретают всякие причины, лишь бы вообще не подниматься в воздух или чтобы вернуться с полпути на базу, бросив напарника на произвол судьбы.
Едва начав служить в новой эскадрилье, Борис стал свидетелем отталкивающей сцены. Один из самолётов эскадрильи потерпел крушение. Видимо, из-за усталости металла произошло разрушение его пропеллера. Это в свою очередь вызвало взрыв мотора. Экипаж пошёл на вынужденную. Но при посадке на поле фюзеляж бомбардировщика разломился. И всё-таки было заметно, что находящиеся в кабине лётчики ещё живы, хотя и получили тяжёлые травмы. В это время поблизости по просёлочной дороге двигалась колонна неприятельской пехоты. Борис попытался организовать спасение коллег. В воздухе помимо него находилось ещё три самолёта. Они могли встать в круг и держать под огнём вражеских солдат. А в это время Нефёдов собирался сесть рядом с разбившимся «Мародёром» и принять на борт его экипаж. Но, несмотря на все призывы Бориса по радио, остальные «скунсы» просто сбежали. «Мы не спасатели, – откровенно пояснил потом один из них Борису. – Этим ребятам в упавшей машине не повезло. Но это их судьба. Но почему кто-то ещё должен погибать за компанию с ними. Нам за дополнительный риск не платят…»
Ни о какой взаимовыручке и речи не было. Каждый был только сам за себя. От подобных повадок Нефёдова просто воротило. Эскадрилью не зря прозвали «Проделки скунсов». Правда, сами её лётчики утверждали, что название им дано в честь известного комикса – за независимость. Их, мол, недолюбливает начальство за то, что они частенько игнорируют его глупые приказы. Но зато, дескать, «крылатых скунсов» боится и ненавидит враг…
Все эти разговоры были ложью от начала и до конца. Лётчики эскадрильи действительно часто не выполняли или нарушали отданные им приказы. Но делали они это не из желания проявить творческую инициативу в решении боевой задачи, а только лишь из страха в подленькой надежде пересидеть в безопасности очередной день опасной командировки, пока кто-то другой с риском для жизни подчистит оставленное ими дерьмо.
