Крысиные гонки (СИ) - Дартс Павел (читать книги регистрация .TXT) 📗
— Так что, что там, в записке-то?? Кому? — послышалось со всех сторон.
Катя прочла записку. Какие-то слова были размыты, но, в общем, прочесть можно было. В записке кому-то сообщалось, что «родственница ваша в порядке», но что «со здоровьем у неё могут начаться проблемы». И предлагалось «делать, о чём речь была»; иначе «трудно будет её здоровье сберечь».
И всё. Ни подписи, ни адресата.
Текст записки, в общем-то, ни о чём, но чем-то нехорошо-угрожающим тянуло от, в сущности, безобидных строк.
— И что? — высказалась уже оправившаяся Леонида Ивановна, — Что ты, Катерина, всякую ерунду на совет тянешь? Нам обсуждать больше нечего, кроме как бумажки всякие? Туалетные.
Катя внимательно посмотрела на неё, и, проведя по бумажке рукой, сказала:
— Я для вас, Леонида Ивановна, как я только что слышала, «прошмандень»? Я разговаривать с вами не стану, я с людьми разговариваю…
— Катя, Катя!.. — увещевающе забасил Отец Андрей, а Катерина продолжила:
— Дело в том, что я почерк узнала.
— Да-а?.. И чей?
— Старосты. Бориса Андреевича. Я на всю коммуну всё лето паёк получала, под роспись. По ведомости; ведомость он заполнял. У него характерный такой почерк — буква «р» и буква «б» с такими… завитушками. Вот. Его это почерк. Соответственно и записка — от него.
— И что? О чём?
Придвинувшийся Вадим взял листок и внимательно его изучил. Ничего не сказал, положил на стол. Тут же листок пошёл по рукам.
— При чём тут это-то? Записки какие-то, родственники!.. — не удержалась опять Леонида Ивановна. Тут же сама себя одёрнула — ну куда лезешь?? Сиди, делай вид, что не при делах!..
— Странно мне показалось, что записка кому-то — от старосты, и находится у нас, возле церкви…
— Дааа…
— Его это почерк, БорисАндреича! — подтвердил и кто-то из женщин, — Я тоже его почерк знаю. Мне, когда мы в Демидовку за товаром ездили, он список давал — мы и для деревни привозили…
— И что? Катя — договаривай; какие твои мысли?
— Что тут «договаривать»? — раздалось из полумрака комнаты, куда отошёл Вадим, — Ясно что. Борис Андреич с кем-то ведёт переговоры. Иносказательно. Поскольку записка обнаружена у нас — стало быть, с общины. Не развёрнута, говоришь, была? — значит, не успели передать.
— И?..
Всё-таки медленно до людей доходит, отметил внимательно слушавший и молчавший Вовчик. А Катька — молодец. И Андрюшка — так дважды молодец! Надо будет поощрить пацана. Настоящий контрразведчик — бдительный! А я — дурак! Болван. Ведь думал же про это — что не только мы происходящим в деревне интересуемся; но и они — происходящим у нас! Выспрашивают, выведывают. Возможно — агентов своих подсылают, а как же! Явно ведь переписка с кем-то из общины. А я, олух, ушами хлопаю!
— Что «и..?» — продолжил Вадим, — «На базарчик» давно уже никто без разрешения и в одиночку не ходит. Переговоров не ведёт. Никакого общения с деревенскими, кроме как в группе. А тут — явная угроза: что «со здоровьем родственника возможны проблемы». Агентурная передача, что тут думать!
— Я-то тут при чём?? — всё же не выдержала и сорвалась Леонида Ивановна. Все уставились на неё — и все отметили, как она изменилась: теперь это была не вальяжная, полная своей значимости бывшая работник РОНО; это была пожилая испуганная тётка, с растрёпанными волосами, красным лицом и трясущимися губами, — У меня никаких родственников в деревне нету!! И со старостой я последний раз общалась я уж и забыла когда, наверное, ещё летом! Почему эта!.. на меня эти клочки!.. какие-то!..
— А я не на вас, — пояснила Катерина как ни в чём ни бывало, — Я просто к сведению. Что с кем-то староста ведёт в общине переговоры. А вы, между прочим, в числе немногих на базарчик ходили…
— И ваши, и ваши девки ходили!! — с привизгом.
— И наши, да. Наши «девки». Не ваши. Не просто «девки». А «ваши». Да, ходили…
Грамотно! Вовчик восхитился. Грамотно как Катька Леониду колет — как бывалый опер! А я, лох, сижу и ушами хлопаю…
— На таких мелочах в Чечне агенты и сыпались! — добавил из полумрака Вадим.
С Леонидой Ивановной случилась истерика. Она кричала, что все сволочи; что все только зла ей желают — она давно это чувствует!! Что ни про какую записку она ничего не знает и знать не желает; что «эти прошмандовки» специально её погубить хотят — так как она одна «за мирное решение конфликта»; а «эти твари» сильно в деревне насолили, и пощады им не будет, — но почему мы, мы-то почему из-за них должны страдать??! Да пусть никоновские придут на пригорок — не убьют же они всех, не-за-что!! А этих шалав — пусть забирают, мы-то при чём! И Отец Андрей — не должен!.. не должен он! С пистолетом — как бандит!! А она — она хотела чтоб договориться! — а тут с идиотскими подозрениями!! Татарин ещё этот влазит!! А серёжки у неё не золотые нисколько, она может предъявить, если найдёт, конечно; не помнит, куда сунула — потому что не ценные они! И вообще никто не обязывал сдавать непременно всё золото; не было такого обязательства! — кто что мог и хотел, тот то и сдавал! Она знает — не все сдавали; а она сама — сдала: кольцо, и кулончик с цепочкой, да-да! Зачем только с вами, с идиотами связала-ась!!
Смотреть на неё было противно и жалко; и все поневоле отводили глаза, чтобы не видеть это отвратное зрелище — как извивающийся полураздавленный червяк! Не было ей, Леониде, что предъявить с полным основанием; но все, включая пару тёток, что поддерживали её ранее, остро почувствовали, что не то, не то она говорит, что должен бы говорить правдивый человек, которому скрывать нечего! Обидно говорит, и подло.
Отец Андрей встал.
— Значит, вот что, братие и сёстры. Время у нас сейчас очень суровое, и досконально разбираться во всех деталях мы себе позволить не можем — время поджимает. Основное надо решить. Из основного… что ж. Никого мы «отдавать» никоновским не станем, и вообще — окажем посильное сопротивление, как подобает христианам; и, если понадобится, «умрём за други своя». А Господь нам, я уверен, поможет! Что же касается, вот… Леониды Ивановны… то — из Совета она исключается, — моим единовластным решением…
— Изолировать надо! — подсказал Вадим.
— Вплоть до полного прояснения обстановки Леониду Ивановну объявляю под домашним арестом! Из дому не выходить. В разговоры не вступать…
— А если я не подчинюсь?? — выкрикнула та.
— …если не подчинится, будет замечена на дворе и вообще… посадим под замок! В кладовую с корнеплодами, там холодно и замок надёжный. Можем хоть сейчас!
— Я знала! Я всегда знала! — вы меня всё время ненавидели! Сжить со свету старались, с этими вот!.. — но её уже не слушали.
— Сказано: «- Не будет жить в доме моем поступающий коварно; говорящий ложь не останется пред глазами моими»! Идите! — сурово распорядился священник, — Нынче время дорого. Вот — Адель вас проводит. Чтоб прямо в дом — и из дома ни ногой! Володимир! Вы, как военный руководитель, пожалуйста, постам доведите до сведения, что если оная особа будет замечена среди людей или вообще хоть как-то проявит себя без разрешения — сразу сообщать!
— Будет сделано, — буркнул Вовчик. Ну, хоть так. Допрыгалась, педагогша. Жаль сейчас времени нет колоть её по-полной, хотя психологически — самое бы то! Как там, в «Моменте истины» сформулировано? «Качать на горячем», что ли…
Леонида Ивановна трясущимися руками ещё одевалась, когда в дверь заглянула Гузель:
— Там Волошин пришёл. Ну, из новеньких; что с женой и сыном прибыл. Что-то рассказать хочет.
ОТЧАЯННЫЕ ПРОЕКТЫ СПАСЕНИЯ
Общинники с Совета разошлись, кто куда: сменить стоящих, мёрзнущих на постах; готовить кушать; общаться с детьми, с домашними, пересказать им новости; — ну и молиться…
Вовчик прошёлся по территории, заглянул в церковь; постоял у стены, где древний бес по-прежнему был завешен тканым полотном. Из церкви приятно тянуло чем-то древним, забытым; доносилось негромкое пение.
