На зоне - Сухов Евгений Евгеньевич (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
Его опять выбросило на свет. Он силился открыть глаза. Открыл. И тут же услышал голоса...
– А он живой? – с сомнением поинтересовался круглолицый крепыш в подполковничьей форме.
– Живой, ничего с ним не сделается, – удовлетворенно заверил другой – в белом халате врача. – Проваляется пару часиков в коме и будет жить дальше, как огурчик здоровенький, но без мозгов: память у него недели на две отшибет, до следующего укола. Будет жить как свинья: пожрет, посрет. Так что ничего – пусть подрыгается в судорогах, получается это дело первый раз очень болезненным. Но зато в следующий раз будет легче.
Крепыш нагнулся над неподвижным телом.
– А если все-таки не очнется?
– Организм крепкий, выдюжит. Такие, как он, еще и не такое выдерживают. Очнется!
– И что же ты тогда предпримешь? – поинтересовался крепыш.
– Буду исполнять ваши инструкции. Вколю ему небольшую дозу успокоительного, пускай отсыпается – и в четвертый барак. Значит, говорите, сволочь и очень опасен?
– Да, – сказал круглолицый. – Очень.
– Понятно, – в голосе врача прозвучали нотки сомнения. – Знаете, никогда бы не подумал, что это обычный зек, способный на подлость, на жестокость. Я ведь всяких зеков на своем веку насмотрелся. Многих по роже узнаешь за три километра. А этот лицом скорее напоминает респектабельного бизнесмена из новых русских, чем вора. К тому же, вы не поверите, он бредил по-английски! И еще на каком-то языке. Видать, все же в нашу клетку залетела птичка очень высокого полета.
– Ну раз так, доктор, и ты обо всем догадываешься, береги его. Вдруг он нам еще пригодится.
– Но неужели он такой же вор, как и другие? – продолжал недоумевать врач.
– Можешь не сомневаться, не такой. – Круглолицый улыбнулся. Доктор явно смешил его – на каких только чудиков, Дмитрий Савельевич, ты не насмотрелся в своем тюремном лазарете, но все никак не можешь перестать удивляться?!
В тюремном лазарете Дмитрий Ветлугин прослужил более двадцати лет и действительно успел насмотреться такого, чего не удавалось увидеть даже очень опытному военврачу. Зеки вели себя самым непредсказуемым образом, они глотали ножницы, вспарывали себе животы, отрубали пальцы, травились, вкалывали под кожу керосин. И все это делалось для того, чтобы вырваться из душных камер на простор больничных коек, под опеку молоденькой сестры, где вожделенный покой хоть чем-то смахивал на домашний уют. И совсем неважно, что через недельку-другую им приходилось возвращаться в зловоние и грязь, – зато воспоминаний о таком путешествии хватало на несколько месяцев.
Коренные обитатели тюрьмы, прозываемые тюремным языком «котами», резались для того, чтобы не работать: а за выпущенные кишки можно было получить инвалидность, что давало возможность возлежать на шконке и поплевывать на слова кума о праведном трудовом образе жизни.
В отличие от крепкого, коренастого подполковника Беспалого, Ветлугин был ужасно худ – ни дать ни взять оглобля, завернутая в белую простыню, лицо серое, очень напоминающее необструганное полено: у всякого, кто видел доктора впервые, возникало непроизвольное желание пройтись по его шершавой коже хорошо заточенным рубанком. Руки у врача были длинными и казались нелепой добавкой к сухопарому телу. Во время разговора Ветлугин смешно жестикулировал своими руками, так что казалось, будто они прилажены к плечам с помощью шарниров.
Доктор наклонился над кушеткой еще ниже. Он долго рассматривал лицо нового подопечного, потом длинными пальцами уверенно приподнял ему левое веко.
– Вы зря переживали, Александр Тимофеевич, посмотрите, как сузился его зрачок, света испугался, милейший! Конечно, ему плохо, но все-таки не настолько, чтобы умирать. Поживет еще.
– Вы все-таки приставьте к нему сиделку... мало ли что, – настойчиво попросил подполковник Беспалый.
– Обязательно, Александр Тимофеевич. Не беспокойтесь, медсестра Елизавета посидит с ним, – охотно согласился врач. Его плечи на миг приподнялись. – Она же и будет делать ему инъекции. Она не любопытна. Не станет допытываться, что мы колем нашим пациентам.
– Я слышал, что наш препарат может обладать побочными действиями, – негромко произнес начальник колонии.
– Что именно вы имеете в виду?
– То, что он негативно воздействует на мозг.
– Ах вот вы о чем! Не думаю. Скорее, этот препарат очень сильный нейролептик, который лишь подавляет функции головного мозга. У пациента могут возникнуть нарушения, связанные с длительной потерей памяти, но потом, в течение месяца-двух, она полностью восстанавливается. Период восстановления у всех разный. Люди с сильным характером восстанавливаются быстрее.
– Я бы вам, Дмитрий Савельевич, хотел сказать, что в нашем ведомстве не огорчатся, если у него даже совсем пропадет память. Как и у остальных шестерых, что лежат в соседних палатах. Лишь бы живы остались.
– Понимаю. Ну, это, знаете ли, как получится, – неопределенно пожал плечами врач.
Дмитрий Ветлугин не любил, когда начальство навязывало ему свою волю. Но это был как раз тот случай, когда нужно встать навытяжку, выставив грудь колесом, и браво проорать: «Будет сделано!»
Круглолицый визитер ушел, не попрощавшись.
– Лиза! – громко позвал Ветлугин.
На голос врача в палату вошла крупная полная женщина лет тридцати. Высокая и крепко сбитая, она была похожа на прототип советских скульптурных спортсменок, все еще красующихся в провинциальных городских скверах. Из-под тонкой ткани белого халата огромными шарами выпирали два гигантских холма. На могучих бедрах халат так плотно натянулся, что грозил лопнуть. Даже не притронувшись к ней, можно было бы смело утверждать, что баба она мягкая и теплая, как мешок гагачьего пуха. Единственное, что портило ее, так это взгляд: пытливый и изучающий – такие глаза бывают у вертухаев, стоящих на караульных вышках. Видно, в тюремных стенах даже аппетитная медсестра мнит себя строгим надзирателем.
– Да, Дмитрий Савельевич, – произнесла женщина. Голос у нее оказался очень мягкий, что опять не увязывалось с ее металлическим взором. Наверняка у домашнего очага она была и покладистой женой, без разговоров исполнявшей все желания мужа, и заботливой сердобольной мамашей. Но сейчас ее взору больше подошел бы автомат Калашникова и кирзовые сапоги, чем хрупкий шприц и домашние шлепанцы.
– Видите этого больного? – показал Ветлугин на человека, лежащего без движения на койке.
– Вижу, Дмитрий Савельевич.
– Как только он очнется, сделайте ему инъекцию. Вот ампула. Я думаю, вас не нужно предупреждать, что вы не должны отвечать ни на какие его вопросы.
– Разумеется, Дмитрий Савельевич. Как долго я должна находиться с ним?
Ветлугин удивленно посмотрел на женщину.
– Прежде вы не задавали подобных вопросов. Сколько потребуется, Лизавета Васильевна, – холоднее обычного произнес Ветлугин.
...Некоторое время Варяг прислушивался к доносившимся откуда-то издалека звукам. Он долго не мог понять, что это: собачий лай или чей-то плач? Наконец он сумел разлепить глаза и прямо над собой увидел белую простыню. Странно, почему она вся в трещинах? А еще через секунду догадался – потолок! Тогда где же он – в комнате или в склепе?
Владислав ощущал невероятную слабость – не было возможности даже пошевелиться. Руки и ноги отказывались слушаться, словно принадлежали кому-то другому Наконец, скосив глаза, он обнаружил источник шума: высокий худой мужчина в белом халате, очень нескладный, что-то строго выговаривал полной женщине. Помещение очень напоминало больничную палату. А может быть, даже морг. Нет, на морг не похоже.
Мужчина в белом халате произнес пару резких фраз и удалился.
– Где я? – как можно громче произнес Варяг. Но женщина продолжала заниматься своими делами.
– Ответьте, где я? – крикнул Варяг.
Женщина взяла со стола книгу и принялась переворачивать страницы. Варяг вдруг осознал, что она ничего не слышит. И его крики для нее звучат не громче, чем писк раздавленного воробья под ногой у слона.
