Рискнуть и победить (Убить демократа) - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Сталин, Гитлер, далее везде. С позитивом трудней. Разве что Господин Великий Новгород времен Марфы Посадницы. Николай Иванович очень любил это время.
Я завел движок.
— Поехали, Игорь Борисович. А то вы на передачу опоздаете.
— Заглушите. У нас есть еще несколько минут. Ладно, я скажу прямо. Он хотел потребовать от Президента России провести расследование причин взрыва «Регаты» и возможности причастности к нему российских спецслужб.
Однако!
— Это могли быть бандитские разборки, — сказал я первое, что пришло в голову.
— Вы плохо представляете себе, о чем идет речь. Огромный автомобильный паром.
Водоизмещением больше ста тысяч тонн. Сотни машин, полторы тысячи пассажиров. И затонул в открытом море, в двухстах милях от берега.
— Загнать в трюм «рафик» с взрывчаткой. Часовой механизм или радиовзрыватель. И все дела.
— Вы в этом, похоже, разбираетесь лучше меня. И лучше Комарова.
— А заявление написать?
— Он писал. Даже в Москву ездил. Без толку.
— Ничего удивительного. Для такого обвинения нужны доказательства.
— Вы не поняли меня. Он никого не обвинял. Он хотел потребовать самого тщательного расследования, чтобы подтвердить подозрения или окончательно их рассеять.
— Чьи подозрения?
— Вопрос «Кому выгодно?» задавал себе не только Николай Иванович. В Таллине тоже об этом думали. И до сих пор, вероятно, думают. Эта мысль была для него невыносима. Он очень доверчиво, как-то даже по-детски, воспринял демократические идеалы новой России. Мы много говорили об этом. Он предлагал мне включить этот запрос в нашу предвыборную программу.
— И вы отказались?
— Я в это не верил.
— Антонюку и жириновцу он тоже предлагал?
— Исключено. Они для него не существовали.
— Губернатору?
— Возможно.
— И тогда он решил, что заставит себя слушать, — заключил я. — Вам и сейчас его подозрения кажутся бредом?
Мазур только развел руками.
— Cui prodest? Это наводит на очень серьезные размышления.
— Есть еще кое-что, что наводит на размышления, — заметил я.
— Что?
— Убийство Комарова.
— Боюсь, что вы правы.
— Еще один вопрос. Показывал ли вам Николай Иванович какие-либо документы, которые могли иметь отношение к взрыву? Пусть не прямое, а косвенное.
— Документы? — переспросил Мазур. — Нет. Я же говорю, что у него не было и не могло быть никаких документов.
— Некто неизвестный передал Николаю Ивановичу пачку документов в большом коричневом конверте. Я не знаю, что это за документы, но думаю, что они были причиной смерти Комарова. Вы видели их у него?
Мазур подумал и уверенно покачал головой:
— Нет. Я не видел у него никаких документов. Можете положиться на мое слово.
Никаких. И ничего он мне о них не говорил. А теперь, прошу вас, поедем. Если можно, быстрей. Мне не хотелось бы опоздать. Это очень ответственная для нас передача.
Без трех минут пять я высадил Мазура у проходной телестудии. А перед этим спросил:
— Вы где служили, Игорь Борисович? Десант? Морская пехота?
— Нет. Во внутренних войсках. Под Сыктывкаром. В лагерной охране.
Так вот откуда у него привычка так курить. Что «зек» в зоне, что «попка» на вышке. И снег тот же. И дождь тот же. Надо же, на всю жизнь сохранилась. Или он так курит, только когда волнуется?
— А почему вы спросили? — поинтересовался Мазур.
— У вас завидная выдержка, — объяснил я.
— Выдержка? — переспросил он. — Да когда вы впихнули меня в машину, я попросту о…л!
— Как?! — поразился я.
— Да так. Просто о…л, и все.
А вот тут и я. То же самое.
— Откуда у вас такой синяк? — уже выйдя из машины, спросил он. — Когда я садился, его вроде не было.
— Был, Игорь Борисович, был.
От проходной к нему уже бежал Эдуард Чемоданов, возмущенно поблескивая своими левоэсеровскими очочками.
— Вы меня режете! Через двадцать минут эфир! Бегом в гримерку!
Они проскочили проходную и потрусили через асфальтированный двор к приземистому зданию телецентра, стоявшему чуть поодаль от вышки.
Оба с бороденками.
Как два козла.
II
Cui prodest.
Как говорил таких случаях один незнакомый, но глубоко симпатичный мне охранник по имени Степаныч: «Голуба-мама!»
Странно как-то эта «шестерка» стоит. Все «москвичи» и «жигулята» телевизионщиков сгрудились у проходной, а эта в сторонке. Будто специально выставлена для угона.
Вохровец ее захочет — не увидит. Даже когда открывает ворота. Как сейчас, перед «газелью» с синим тентом и надписью на боках «Продукты».
«ВАЗ-2106». Светлый беж. Не по здешнему климату цвет. В тумане ее даже днем не сразу разглядишь. А уж вечером, да если туман… И тут меня словно садануло под дых.
И включился хронометр.
Какие цифры бегут на дисплее, я не знал. Знал только, что они мелькают, как сотые доли секунды на олимпийском табло в финале спринтерского забега.
И идут на убыль.
А в конце — ноль.
Я перемахнул через борт «газели» и плюхнулся на железный пол между картонными ящиками и молочными флягами. А когда «газель» въехала на территорию и остановилась на грузовом дворе с тыльной стороны телецентра, соскочил и вбежал в здание.
Сердце у меня молотило, как… Где тут что?
Ну не учили нас штурмовать телецентры!
Ткнулся в одну дверь. Заперто. В другую. Лестница. Взлетел на второй этаж.
Длинный тусклый коридор с одинаковыми дверями по сторонам. Одна открыта. Мотки киноленты, стол с экраном. Монтажная? Никого. У двери тележка на резиновом ходу с плоскими жестяными коробками. Синий халат на ручке. Азбука выживания: все, что движется, съедобно, попал в сортир — маскируйся говном. Натянул халат поверх плаща. Маловат, но тут не «Ле Монти». Рванул по коридору, толкая перед собой тележку.
Еще одна лестничная клетка. Проскочил. Стоп, кто-то там был. Точно. Девица в белом халате. Курит. Странное что-то курит. Испугалась, спрятала сигарету за спину. Травку, что ли? Похоже на то. И морда наглая от испуга. Ну, Амстердам.
— Миленькая, где здесь гримерка?
— Да тебе никакая гримерка не поможет. — Вот зараза. Но снизошла:
— Прямо, направо, в другом конце от эфирной. Новенький, что ли?
Знать бы еще, где эта эфирная.
Еще коридор. Такой же длинный и тусклый. Прямо фильм ужасов, а не телестудия.
Да где же эта проклятая гримерка?
Гримерку я так и не увидел. Зато увидел, как из-за угла вывернули Мазур и Чемоданов и трусцой двинулись мне навстречу. Я быстро отвернулся, наклонился к коробкам. Пропустил их и покатил следом. Благо пол был покрыт ковролином, а они слишком спешили, чтобы оглядываться.
Впереди загорелось табло над большой дверью: «Микрофон». Это, видно, и была эфирная.
Мазур и Чемоданов перешли на рысь. Я подтянулся метров на пять.
Где-то здесь. И сейчас. Если я хоть что-нибудь понимаю в. жизни. Не эта дверь. И не эта. И не… Эта.
Приоткрыта. Чуть. На три пальца.
Мазур и Чемоданов пробежали мимо.
Отсчет — ноль.
Дверь дернулась. Я с размаху всадил в нее тележку. Захлопнулась. Коробки покатились по коридору. Мазур и Чемоданов скрылись в студии. Я рванул дверь на себя и нырком ушел вниз. Пока катился по полу, позади шмякало — пули шли в ковролин. А сверху чпокало.
Чпок-шмяк.
Восемь.
Девятым был щелк.
Самый паскудный звук, когда его издает твой «Макаров» или «калаш». И самый прекрасный, когда не твой.
Кач — фляк — сальто. У Мухи это лучше, конечно, получалось. И у егоровского Мини неплохо. Но и у меня получилось.
Он бы ушел, если бы сразу бросил пушку. Но он решил, что успеет сменить обойму.
Почти успел.
Я выбрался из-под сразу ставшего тяжелым тела и кинулся в коридор. Елки!
Коробки. Наткнется кто — сразу заглянет в комнату. А мне ни к чему, чтобы раньше времени поднялся переполох. Сначала нужно самому разобраться, что к чему. Втащил коробки вместе с тележкой. Запер дверь изнутри. Вот теперь можно и осмотреться.
