Группа особого резерва - Нестеров Михаил Петрович (книга жизни txt) 📗
Полковник отдал команду жестом руки. Ее продублировал Зверев:
— Огонь!
И Курдюмов тотчас утопил гашетки, расположенные на рукоятках перемещения прицела. Он держал их пять секунд, за которые каждый из четырех стволов перемолол по восемьдесят патронов. Не успели отзвенеть последние осколки стекол, а четверка Верестникова уже входила в здание. Верестников и Голев заняли углы в широкой прихожей, машинально поводя стволами «калашей». Следующая пара установила контроль над коридором.
Коридор — это всегда «туннель смерти», как и другие узкие места. Там огонь противника может сыграть решающую роль. Но полковник не сомневался — живые и раненые сейчас на противоположной стороне здания, а может, уже на улице, на пути к ангару.
Зверев поднял вертолет, контролируя теперь все подступы к ангару.
Верестников и Голев поднялись на второй этаж. Смаковничий и Басов страховали их. Они вошли в каждую комнату и вернулись на первый этаж. На очереди подвал. Они обследовали его с той же скрупулезностью и верой в то, что противнику некуда деваться и они настигнут его. Попутно приходили к выводу, что команда Марковцева слабо вооружена — всего два дробовика, и эта информация исходила от надежного источника. Хотя он все еще мог преподнести сюрпризы. Сергей был из тех людей, которым нравились только те подарки, которые они сами и дарили.
Марк запретил Кате и Адаму следовать за ним. Он вышел на середину огромного самолетного ангара, как бы говоря: «Меня еще не загнали в угол». Невозможно было догадаться, о чем думал он. Катя же вдруг успокоилась. Она поверила в собственные лживые мысли: «Меня они не тронут. Я женщина». Неоправданно, неожиданно для себя покосилась на Адама Хуциева и незаметно покачала головой: «Ему-то точно хана».
В голове всплыл диалог между ней и Марковцевым. Речь шла о деньгах и риске (о чем же еще?). Он: «Ты можешь не рисковать». Она: «Но тогда рискую потерять деньги. Как бы я к тебе ни относилась, я не до конца доверяю тебе. Что делать, я даже себе порой не верю, обманываю себя. Ты со своим пилотом можешь промазать мимо цели — тысячи на две-три километров. С меня тогда на земле шкуру снимут». Он: «Я могу снять с тебя шкуру на борту самолета». Она: «Это самый слабый момент».
— Марковцев! — Катя попросту сбежала от неузнаваемых мыслей — как будто жизнь уже начала потихонечку прокручиваться назад. — Что будем делать?
— Делить патроны, — отрезал Марк. — На троих у нас четырнадцать штук.
— Сергей…
— Да?
Она решила подбодрить его. Что толку подбадривать себя? Или Адама? От них ничего не зависит.
— Что ты будешь делать сегодня вечером?
— Напьюсь и буду жалеть себя.
— Ну здорово! А я думала, ты из этого сделаешь тайну.
И тут Катерина поняла, почему из нее прет эта несусветная глупость. Она невольно обходила все, что крутилось вокруг слов Марковцева: «Хусейна убили». Только сейчас она начала осознавать, какой это удар для нее. И была вынуждена снова вернуться к Адаму: «А для него?.. Но что со мной? Что-то вроде защитной реакции?»
Марк снова и снова перемалывал в голове тактику противника. Она была настолько простой, что слабых мест в ней не находилось. Обстрел из крупнокалиберного пулемета — высадка штурмовой группы. Обстрел из крупнокалиберного пулемета — штурм здания. И дальше произойдет то же самое. У пулемета «двадцатьчетверки» — неисчерпаемый боезапас. Сергей Марковцев сам прошел афганскую войну и точно знал, что вертолетчики недолюбливали «гувы» (гондола универсальная вертолетная): для такого шквала огня, как четыре с половиной тысячи патронов, попросту не находилось целей. Плюс пулемет страдал от перегрева, часто отказывала система самоподтяга патронной ленты. После двухсот выстрелов пулемет начинал «плеваться». Он часто заклинивал. Расстрелять без отказа хотя бы пятьсот патронов для вертолетчиков было удачей. И с той поры, насколько знал Марковцев, штатный боекомплект установки, а это почти полторы тысячи патронов, был урезан втрое. То есть порядка пятисот выстрелов. А сколько отстрелял «якушев-борзов»? Даже если брать по минимуму, то три очереди по три секунды — это шестьсот патронов.
Что еще?
Марк вспоминал технические подробности.
Непрерывно отстреливаемый боекомплект патронов… у последней модификации «якушева» семьсот или семьсот пятьдесят.
Марк еще не понял, чему радуется. Да, пулеметная лента подошла к концу, но на борту другое вооружение — неуправляемые ракеты, несущие смертельный огонь.
Он нашел слабое звено там, где, казалось, его найти было невозможно. В голове родился план, который мог и принести спасение, и погубить. Но другого варианта не было.
Марк бросился к Кате. Обняв ее за плечи, он поцеловал ее.
— Плохо дело, — констатировала девушка.
— Ты хорошо переносишь жару? — спросил Марк.
— При чем тут жара?
— Скоро в ад попадешь. — Сергей закрыл глаза и произнес короткую молитву: — Господи, я никогда у тебя ничего не просил. Только не подумай, что мне это не нужно. — Заключительную часть обращения к богу он прошептал так тихо, что Катя не расслышала.
Он прикинул, что времени у них — минута. Он мог только догадываться, где сейчас находится штурмовая группа, на ее местонахождение указывал вертолет. Он сместился вправо и вперед и завис теперь в двадцати метрах от ангара; пулемет опущен на максимальный угол, что позволяло ему расстрелять верхнюю и застекленную часть стены. Он снова прикрывал боевиков, и они подошли вплотную к двери. Они не откроют ее до тех пор, пока вертолет своим огнем не расчистит им путь.
Только бы не опоздать, подумал Сергей.
— У тебя есть пять секунд, чтобы попрощаться со своим самолетом, — он хлопнул Адама по плечу.
— К черту сопли! Ты лучше скажи, что дальше?
— А если я скажу, что не знаю?
— Это будет честно.
— Хорошо. Уходим к той двери. — Сергей указал на дверь, вмонтированную в ворота, противоположную той, за которой укрылись боевики. Их прямолинейная тактика не вызывала ни изумлений, ни вопросов по той причине, что была оправданной для этого случая, была беспроигрышной.
Марк не спешил открывать дверь, стоя справа от нее. Он вскинул ружье и прицелился в одну из оконных секций на крыше ангара. Как раз в это время на окна, залитые солнечным светом, упала серая тень «двадцатьчетверки». Марк с дробовиком был смешон перед этим летающим танком.
Адам повторил его движение и, прицелившись на затемненные окна, покачал головой:
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Взгляд Адама скользнул ниже, упал на то, что находилось под этой секцией…
Он хотел было что-то сказать, но Марк отдал команду:
— Огонь!
Он выстрелил первым и, передернув затвор, повторил выстрел. К нему присоединился Адам.
За дверью боевики Верестникова напряглись, услышав выстрелы внутри ангара. «Отстреляли оба ружья, — усмехнулся полковник. — Но в кого он стреляет? Вышибает выстрелами дверь в конце ангара?» Но не эта мысль, претендующая на каламбур, а сама размеренная поступь операции заставила Верестникова поторопить пилота вертолета:
— Давай!
Он махнул рукой, адресуя этот жест Звереву и Курдюмову.
Прошло четыре, пять секунд. В ангаре прозвучало еще несколько выстрелов, а Зверев со своим стрелком медлил.
— Давай же!
Теперь, установив точно, что Марковцев и Хуциев вооружены, входить в ангар без «артобстрела» было рискованно. Эта накладка стала первой за все время операции.
Курдюмов почувствовал себя в лифте, который вылетел из шахты. Вот-вот полетит вниз, и хорошо, если снова попадет в шахту… Закаленный в боях, он покрылся холодным потом. И напрасно жал на гашетки — пулемет заглох.
— Сука! — выругался он. — Заглох, падла!
Этого стоило ожидать.
Зверев в отличие от товарища остался спокоен. Все шло гладко. Именно гладь вызывала в груди легкую тревогу. Как военный вертолетчик, он знал о ненадежности «чейнгана». В него был заложен мизерный ресурс — всего двенадцать тысяч выстрелов на отказ. Но хорошо, что сегодня он выдал стандартную цифру: больше пятисот выстрелов.
