Высший пилотаж киллера - Басов Николай Владленович (читать книги без сокращений TXT) 📗
Я вздохнул.
– Хорошо, а отпечатки пальцев? Ведь в министерстве все должно быть зафиксировано?
– Оно и зафиксировано. Но только на судимых. А если нет подозрения, что ты судим, тебя никто на аккордеоне сыграть не заставит. Да никому это и в голову не придет. Я тебе больше скажу – есть такое поветрие, если за год кого-либо не поймали и в СИЗО не заткнули, это уходит как в песок. Просто прощается за давностью. Людей нет, денег нет, техники нет… В Штатах электроника, базы данных по финансовому состоянию каждого отдельного гаврика и компьютерный доступ к нему, и то меняют установочные данные, только держись. Даже такса есть, правда, немалая, но есть. Что уж про нас говорить. У нас можно одновременно жить по трем жизням, и никто никогда тебя не засечет. Система-то осталась нетронутой практически со сталинской поры…
– Хорошо, про беженцев я понял. Как еще можно изменить документы?
– Еще? Есть схема, когда меняешь документ на иностранный, а там фамилия написана, как известно, не русскими буквами. Да еще так, что и себя не узнаешь. Потом старый русский убираешь и пытаешься получить новый по заграничному. Но если в ксиве стоит штамп об отсидке, например, эта операция будет очень дорого стоить. Хотя у совсем «новых русских» именно эта схема становится популярной. Может, она дает какие-то преимущества, до которых я не докумекал?
Я проигнорировал его самокритику и попытался докумекать самостоятельно. Нет, не получилось у меня. Примитивную, бытовую уголовщину я в самом деле знал плоховато. А мошенничество – и того хуже. Мне оставалось только утешаться, что и в ментуре на мошенничествах специализируются всю жизнь, и всегда остается что-то новое.
– Так, а есть трюки с операциями на пальцах?
Он посмотрел на меня с любопытством.
– Ну, у нас в отечестве по старинке жгут их кислотой или чем-то вроде сильного проявителя, и дело с концом. Но в более цивилизованных странах, кажется, что-то делать научились. На время, правда, но все-таки получается. Недаром они решили окончательно перейти на хромосомный набор. Только это недешево, и до нас дойдет, как свет далеких звезд, с таким опозданием, что нам с тобой и рассчитывать на это не приходится.
Словоохотливость из него вдруг выветрилась. За стеклом уже темнело. Красиво было, даже уходить отсюда расхотелось.
– Слушай, Стерх, а фотографы могут знать, что пальцы от их химии становятся дефектными?
– Если фотограф настоящий, профи, то, конечно, знает. У них даже шутка какая-то на этот счет есть, только я ее забыл. Мне фотография давно опротивела, и не помогает она ничуть. Сейчас гримом меняют рожу так, что не узнаешь. Что уж говорить о пластических операциях.
– О пластических операциях, кажется, я и сам знаю, – быстро ответил я ему. – У меня жена этим занимается.
– Ну, тогда все. Дела окончены?
Я встал. Эх, вытащить бы его в зал, вычистить из него эту алкогольную дурь, такого человека можно было бы сделать. Ведь и сейчас в нем было что-то от матерой стати бойца, а вот поди ж ты…
– Так, дела, конечно, не окончены, но кое-что я выяснил. А счет ты пиши, не стесняйся, я увяз в таком деле, что бухгалтерия скупиться не будет.
Он недоверчиво хмыкнул:
– С деньгами попробую в порядке эксперимента. А если не секрет, что ты, собственно, выяснил?
Я и сам в этом не был уверен, поэтому не попытался ему даже ответить. Только загадочно блеснул глазами и пошел в сторону темного уже провала двери, ведущего в коридор.
Я не мог это сформулировать даже в лифте, когда за мной никто уже и не следил. Не мог выразить и в машине. Лишь подъезжая к дому Аркадии, понял, почему вдруг так на этом зациклился – из всех фигурантов дела под роль Комарика подходил, и то с огромным количеством оговорок, только Сэм.
Или мне следовало расширять круг поиска, чего очень не хотелось делать. Я и с этими-то людьми не знал, как быть, а если их станет больше – хоть в отставку подавай. Но из нашей Конторы, как известно, в отставку не подают.
Глава 54
Я поднимался по лестнице на второй этаж, когда задребезжал мой сотовик. Я открыл его с самыми дурными предчувствиями. Так и оказалось.
– Алло, докладывает «наружка» Самуила Бреера.
Я поразился. По этому телефону не могли звонить простые оперативники, это было для меня верной смертью.
– Послушай, «наружка», как ты на меня вышел, напрямую?
– Нет, я позвонил диспетчеру, и мне сказали, что эту информацию лучше передать вам. – Он не мог знать моего чина, поэтому решил пока соблюдать служебную вежливость. Против этого я ничего не имел, хотя по чину он, наверное, был выше меня. Чин-то у меня сняли, а после отсидки накинуть хотя бы прежний не спешили. – И еще мне сказали, что вы сразу все поймете, потому что в курсе.
– Я в курсе. И что у вас?
– Он вытащил какой-то конверт с вечерними газетами.
– В нем бомба?
– Что? – В голосе наружника зазвучала паника. – Откуда вы знаете?
– Ниоткуда, это я пошутил.
– Ну и шутки у тебя… – Он понял, что я не генерал. Ладно. – Теперь Бреер поднимается наверх.
Я подумал. Нет, ничего не получалось. Не было повода поднимать панику. Тогда я подумал еще раз. Все было по-прежнему невинно, но теперь хотелось все проверить.
– Слушай, «наружка», ты смотрел в его почтовый ящик?
– Конечно. Но там было очень много газет, письма я не разглядел, а не то…
Так, теперь понятно, почему он озаботился об этом позвонить. Он просто пропустил это письмо и теперь решил переложить ответственность на другого, и лучше на кого-то, кто не начальник, потому что в России начальники занимаются тем, что продают подчиненных, поэтому нужно сигналить не наверх, а вбок. Мне, например.
– В инструкции о наружном наблюдении черным по белому написано, проверка почтового ящика обязательна. А теперь ты…
– Ты мне уставы не читай. Я их лучше тебя знаю.
Но до конца грубить он не решался. Вдруг я найду способ отпихнуться от этого его упущения, и тогда он снова окажется со своей залепухой на руках. Он ждал, как повернется дело.
– Потому и знаешь, что не выполняешь. Выполнял бы, давно перевели бы на какую-нибудь толковую работу. – Это я так, ворчливость изображал. Начальственность изобретал.
И не хуже самих наружников я знал, что внешнее наблюдение, как бы низко оно ни котировалось, – это талант, и притом редкий. От хорошего наружника и в самом деле невозможно было уйти, таких типов мне показывали. Впрочем, от очень хороших наружников никто и не уходил, их просто не замечали, они умели раствориться не то что на улице, это многие умеют, а в голом поле или на пустынной аллее парка. Как говорил Основной, на хорошего наружника даже сторожевая собака не лает, и такие люди действительно есть.
Пока я думал об этом, решение пришло.
– Ладно, выручу тебя, съезжу. Но ты, если еще раз лопухнешься, получишь и за письмо вкупе.
Он промолчал, а я вернулся в машину, попросил Воеводина выпустить меня и поехал к Сэму.
Машину «наружки» я не заметил, да и не приглядывался. Они к тому же, почти наверняка, подготовились к моему появлению. Поднявшись наверх, я позвонил в знакомую дверь и прождал так долго, что даже начал немного беспокоиться.
Сэм принял меня почти не удивившись.
– Я почему-то так и подумал, что вы скоро будете, – сказал он вместо приветствия.
– Почему? – вместо своего приветствия спросил я.
Он вздохнул. Его, вероятно, глубоко ранила моя невежливость.
– Входите. – Я вошел. – И посмотрите, что я выудил из своего ящика сегодня.
Он сходил на кухню и вынес надорванный конверт. Письмо было написано на клочке бумаги с картинкой горного пансионата. Но эта картинка могла и не иметь никакого отношения к тому месту, где отдыхали Барчук с Клавой и где Клава умерла.
Я прочитал письмо вслух:
– «Милый Самуил Абрамович. Я тут случайно обнаружила нечто, что напомнило мне о Веточке. Это может напомнить и вам одну особенность, которая, кажется, здорово поможет тому молодому человеку, который на последней неделе расспрашивал о Веточке всех в Прилипале. Мне очень хочется ее с вами обсудить. Не уезжайте никуда до моего возвращения, ладно? Клава».
