Когда стреляет мишень - Серегин Михаил Георгиевич (мир книг TXT) 📗
Свиридов нащупал крупный осколок и, невероятным изгибом пальцев поднеся его к веревкам, начал свою кропотливую работу...
Через несколько минут ему удалось освободить руки, и он, морщась от боли, перерезал оставшиеся путы на ногах и, встав на колени, сделал несколько телодвижений, разминая затекшие члены.
Но это еще было не все. Даже освободившись, он продолжал оставаться пленником этого стремительно несущегося к его смерти состава.
Влад взялся за поручень и резким рывком распахнул окно купе. Порыв леденящего ветра ударил ему в лицо. Сразу же закоченели израненные пальцы.
Скорость поезда составляла не меньше восьмидесяти, а то и девяноста километров в час, определил Свиридов. Конечно, будь он совершенно здоров и в норме, он, без сомнения, не побоялся бы прыгнуть с несущегося поезда. В бытность обучения и работы в «Капелле» их учили прыгать с поезда вплоть до скоростей в сто десять километров в час.
Без единой царапины.
Но сейчас, без сомнения, это было невозможно. Свиридов чувствовал, что рана в плече нарушила точнейший баланс всех систем его натренированного тела, понизила чувствительность и координацию движений.
Да и просто – по рукам и ногам уже плыла, набрякивала гибельная ватная слабость. Нельзя. Нельзя прыгать – тело не соберется, ноги не вынесут его на откосе, и тогда только смерть – быть может, долгая и мучительная, с переломанным позвоночником и изуродованными руками и ногами.
Нет.
Но как же тогда? Ведь поезд вот-вот пересечет роковую черту, и тогда – все? К чему тогда вся эта борьба, мучительные усилия удержаться на плаву, не стушеваться, выиграть?..
И тут он вспомнил слова Якубова. «Майор Бах сообщил мне, что в Мельбурне в вашу правую руку вшили...». В правую руку! Он сказал – в правую руку! Вероятно, эту информацию, о которой не имел понятия сам Влад, майор Бах сообщил Налиму в порыве откровенности. И на старуху бывает проруха.
Свиридов поднес к глазам свою правую руку и начал внимательно, миллиметр за миллиметром, осматривать кожу.
Нужно удалить этот чертов чип, который делает его рабом спецслужб.
Но как?
Влад закрыл окно и обернулся. На глаза ему тут же попалась маленькая кучка окровавленного стекла, еще недавно бывшая стаканом...
Фокин очнулся от легкого похлопывания по плечу. Он открыл глаза и, с трудом разлепив веки, ощупал гудевшую, как надтреснутый колокол, голову и только потом повернул ее, чтобы поглядеть на того, кто воззвал его к жизни.
Перед ним с легкой улыбкой на лице стоял Николай Алимович Якубов.
– Ну что, как твое самочувствие, Иван Сергеич? – спросил он.
– Да как оно может быть, черт возьми? Хреново! – Он приподнялся с дивана, на котором лежал, и еще раз ощупал здоровенную шишку на тыльной части черепа. – А где... Каледин?
– А вот это и я хотел бы узнать, – проговорил Николай Алимович.
Фокин тяжело приподнялся на локте и недоуменно взглянул тому в лицо широко раскрытыми глазами:
– То есть... как это?
– Мы на секунду потеряли контроль над одним из людей Кардинала, он шлепнул тебя прикладом по голове... началась новая заварушка, во время которой Алексея как ветром сдуло, – с выражением искренней тревоги и участия произнес Налимыч.
Фокин долго смотрел куда-то в угол, а потом пробормотал:
– Ну что ж... я надеюсь, все это скоро разъяснится.
– Ну конечно, – ответил Якубов. – Ладно, пока лежи здесь, сейчас я пришлю тебе поесть и выпить.
– А это что, «Центурион»?
– Ну да. Номер «люкс». Лежи, приходи в норму.
И Николай Алимович вышел из комнаты, а Фокин с хриплым вздохом вытянулся на диване и тяжело, неотрывно смотрел на закрывшуюся за шефом службы безопасности дверь...
– Иван Севастьянович? Это Якубов.
– Ну что, Николай Алимович, начинаем операцию?
– Вы знаете, товарищ майор, – с еле улавливаемой иронией проговорил Налим, – график несколько сместился. Дело в том, что все произошло несколько раньше. Мы взяли Кардинала.
В трубке воцарилось молчание. Потом голос Баха со взволнованной хрипотцой осведомился:
– Когда?
– Да буквально полчаса назад. Сейчас он в «Центурионе». Двадцать человек охраны.
– Вот это да! Но... но это точно он? Кардинал?
– У вас же есть образцы его крови полугодичной давности. Так что легко проверить. Анализ ДНК и все такое.
– Уф-ф, – майор Бах, вероятно, все еще не мог поверить, что вот оно, свершилось: самый неуловимый террорист пойман, – а где Каледин?
– А вот этого я тебе сказать не могу. Смылся под шумок или как – сейчас сложно судить однозначно. Зато Фокина можешь забирать хоть сейчас. После поимки Кардинала держать его на свободе больше не имеет смысла.
– Так мы и поступим, – сказал Бах. – Сейчас беру ребят из спецназа и еду.
– А ты помнишь о...
– Я все прекрасно помню.
– Ну смотри. А то, кажется, тут уже журналистская братия наклевывается.
Закончив разговор, Якубов с приятно улыбающимся лицом не пошел, а скорее покатился по коридору, как колобок, умасленный, аппетитный и в высшей степени удовлетворенный своим существованием.
Навстречу ему попался повар Судаков – тот самый, что пострадал от неумеренного чревоугодия Афанасия Фокина прошлой ночью. В руках он держал внушительный поднос с закрытым прибором на одну персону.
– А в каком номере Тихомиров? – спросил он.
– Я же сказал, в одноместном «люксе»! – отозвался Николай Алимович и собрался было спускаться по лестнице, но тут услышал брошенное в спину:
– Так я там и был. Наверно, какая-то ошибка.
Якубов резко обернулся.
– А ну-ка пойдем, – скороговоркой выдохнул он, – разберемся, куда ты там ходил.
Он опрометью прошел по коридору – куда более высокий и длинноногий Судаков не успевал за ним – и ворвался в помещение, где буквально пять минут назад он оставил больного и охающего Фокина, свято поверившего в то, что он стал жертвой одного из людей Кардинала...
Номер был пуст.
Якубов поднял глаза и увидел приотворенную створку окна. И все стало ясно: Афанасий не поверил Николаю Алимовичу и, почуяв недоброе, ушел через это окно.
И за это время, что истекло с того момента, как Николай Алимович оставил его, мог уйти уже довольно далеко.
Налим судорожно схватил мобильник...
Свиридов сошел с поезда на одной из станций примерно в семидесяти километрах от Московской кольцевой автодороги. Прежде всего ему требовалось восстановить силы и «подштукатурить» – как иной раз выражался Афанасий Фокин – свои порезы и повреждения.
Он зашел в здание маленького вокзала и, наскоро перекусив и перевязав кровоточащую руку и плечо, стал размышлять, что же делать дальше. Впрочем, долгого размышления это не требовало – надо было возвращаться в Москву.
У него есть с кем и о чем там поговорить.
...Свиридов приехал в Москву вечером того же дня. Этот вечер был вьюжным. Когда Влад вышел из попутки, на которой он и добрался до столицы, его едва не снесло порывом ветра, взвихряющего и колко бросающего в лицо мелкую снежную пыль.
Куда идти?
Свиридов не сомневался ни минуты: на квартиру ни к себе, ни к Фокину идти нельзя. Хотя вряд ли его могут ждать: ведь Якубов был убежден, что посылает его на верную гибель...
И тут он вспомнил. Катя. Они оставили ее в фокинской квартире сегодня утром, и с тех пор она там.
Если там...
Влад больше не колебался. Он поймал такси и доехал до квартиры Фокина. Посмотрел на окна третьего этажа, которые, по его расчету, и должны принадлежать жилплощади Афанасия: света в них не было.
Влад вскарабкался по пожарной лестнице, не обращая внимания на то, что правую руку опоясала тупая боль и по ней потекло. Прошел по обледеневшему карнизу и перекинулся через перила балкона.
Ну что же, Афанасий его простит...
Влад натянул рукав пальто на кулак и ткнул в в угол стекла в балконной двери. Оно треснуло с глухим булькающим звуком, который тотчас же отнесло порывом ветра. Влад протянул руку и отпер шпингалет.
