Антиквар - Бушков Александр Александрович (книга жизни .txt) 📗
– Что?
Смолин жестко улыбнулся:
– Ну, не самый сложный спектакль с минимумом декораций, точнее, с минимумом реквизита… Бабулькин подъезд в том доме помнишь? Отлично. Тогда должен помнить, что на лестничной площадке есть окошечки, выходящие на противоположную сторону, так что человек, наблюдающий за подъездом, всего не увидит… Короче. Сцена такая: ты являешься к бабуле весь из себя расфуфыренный, при галстучке и букете цветов. Передаешь их от моего имени, пару минут светски чирикаешь и сваливаешь… но из подъезда ты должен выйти, трудолюбиво волоча несколько – несколько! – старательно упакованных предметов, в которых человек понимающий моментально опознает завернутые картины… Соображаешь? В принципе, это нетрудно устроить, если пошевелить мозгами и руками…
– Так-так-так… Думаешь, за бабулей еще кто-то…
– А почему бы и нет? – пожал плечами Смолин. – Мы что, самые умные в этом городишке? Если кто-то работает с размахом и вовсе не дурак… Там несколько домишек, битком набитых обнищавшим людом наподобие Кузьмича, они за подобный приработок обеими руками уцепятся… И если у кого-то создастся впечатление, что бабуля все же начала толкать картины… Акция последует очень быстро. А я сегодня же Кузьмича кое-кем подстрахую…
– И грохнут тогда бабулю, как пить дать… – хмыкнул Шварц.
– Крепко сомневаюсь, – сказал Смолин, подумав. – Это уже совершенно другая статья, знаешь ли. Собственно-то говоря, если кто-то надумал попятить картины, ему вовсе и не обязательно при этом еще и бабулю мочить. Все равно, при любом раскладе они попадут к коллекционерам, которые своих закромов не светят… Так что я за Фаину не особенно беспокоюсь… Ну ладно, в болтовне правды нет. Уяснил задачу? Вот и ладушки…
Он вылез, тихонько притворил дверцу и вернулся во двор. Присел на добротно сколоченную лавку, опять-таки оставшуюся в наследство от прежнего владельца – Смолин, собственно, ничего тут и не достраивал, времени и желания не нашлось.
Разумеется, подскочила Катька и завалилась на спину у его ног, выставив голое щенячье пузо. Смолин задумчиво ее чесал, погрузившись в нешуточные раздумья.
В происходящем имелись нехорошие, примечательные, многозначительные, неприятные и Аллах ведает какие еще нюансы. Позволявшие все же думать, что дело пахнет не чередой совпадений, а чьей-то выстроенной, вдумчивой работой…
Статья в московской «бульварке» о том красноречиво свидетельствовала. Ночью он еще чуточку поговорил с Ингой на эту интересную тему и кое-какие нюансы для себя прояснил. За московской сенсацией никак не мог стоять ретивый майор Летягин – чересчур уж фантастическая цепочка совпадений должна была выстроиться, чтобы рядовой провинциальный следак, обитающий за пять тысяч верст от столицы, нашел ходы в довольно известную небедную и популярную газету. Прежде всего, нет у него таких возможностей. И потом, зачем это ему? Хотел себя разрекламировать, болезный, свои успехи на ниве борьбы с коварной антикварной мафией? Но ведь в статье не упоминается ни одна фамилия стражей порядка, повсюду безличное определение «шантарские правоохранители». Уж если каким-то чудом честолюбивый майор нашел ходы в ту газету, то непременно озаботился бы, чтобы его фамилия красовалась на видном месте… Любой на его месте так бы и поступил.
Пойдем дальше. Автор статьи, уверяла Инга, реально существует – там, кстати, и фотография красуется. Старый автор означенной газетки, постоянный. Если бы ему сбросил информацию кто-нибудь из шантарских борзопсицев, то уж непременно озаботился бы, чтоб и его имечко мелькнуло. Но ни единого упоминания о шантарских журналистах в статье нет.
Вывод? А он простой и неприятный: кто-то со связями в столице завлекательную информацию в газетку протолкнул. И этот «кто-то» не имеет никакого отношения к людям в погонах.
Отсюда плавненько и закономерно вытекает несколько достаточно простых умозаключений: на доске и в самом деле появилась новая фигура, так что все события следует рассматривать именно с этой точки зрения, поскольку, как широко известно, лучше перебдеть, чем недобдеть…
И еще один эпизодик, предельно загадочный и весьма даже тревожащий…
«А порой из рук в руки потихонечку переходят целые пригоршни золотых монет с профилями давным-давно умерших коронованных особ. Как эта благодать попадает в Шантарск – отдельная песня…»
Именно так, дословно. Смолин помнил наизусть. Хитрушка тут была в том, что он один порою поставлял клиентам золотишко, не обычными поставщиками сюда привезенное, а доставлявшееся верным человеком из кое-каких бывших братских республик. Не бог весть какие обороты – уж безусловно не пригоршни, тут щелкопер приврал качественно – да и покупались монеты на месте самым законным образом у их нынешних обладателей. Вот только эти невеликие количества примерно раз в два месяца путешествовали через границы, не отражаясь в казенных документах. Два-три десятка монеток можно при определенном нахальстве примитивно провезти в кармане – конечно, если путешествуешь исключительно поездом через «благополучные» границы, где нет привычки догола раздевать всех поголовно путешествующих…
Но пикантность-то ситуации как раз в том, что эта сторона дела до сих пор оставалась тайной. Во время постигшей Шантарск эпидемии милицейских рейдов в антикварные лавки ни разу, ни у кого золото не изымалось, хотя порой и присутствовало в сейфах и ящиках столов, – поскольку на безлицензионной торговле золотом никто и пойман не был, в отличие от холодняка. А значит, история приобретала дополнительный сюрреализм. Столичный щелкопер мимоходом зацепил то, чем милиция пока и не интересовалась. В том, что все произошло по глупому совпадению, что обормот присочинил для красного словца, случайно угодив в десятку, не верилось совершенно, многовато совпадений, однако, то есть это и не совпадения вовсе…
Вову Багдасаряна, как раз и занимавшегося этими увлекательными вояжами, Смолин знал настолько давно, что ничуточки в нем не сомневался: в жизни не сдаст, не заложит, случайным людям ни при какой погоде не проболтается. А вот Врубель, законченный алконавт… Не так давно Вова, знавший Врубеля лет двадцать, уступил его настойчивым просьбам и взял с собой в ближнее зарубежье. Врубель там кой-чего прикупил, успешно здесь распродал, и всё бы ничего, но с его манерой пить с первым встречным и развязывать при этом язык, как шнурок…
Тяжко вздохнув, Смолин в последний раз поскреб розовое пузо собаки и поднялся с лавочки, заверив:
– Подожди немного, сейчас жрать принесу…
Заслышав тихое шевеление на втором этаже, он неспешно поднялся в мансарду – без особой неловкости (с чего бы вдруг?), но с определенно присутствовавшим любопытством. Наступало самое интересное время, прекрасно знакомое любому мужику с немалым жизненным опытом. Под названием «наутро». В таких вот случаях наутро случается не то чтобы самое интересное, но, пожалуй, самое непредсказуемое: поди угадай заранее, как будет вести себя очередная подруга, ненароком задержавшаяся в твоей постели до утра, причем впервые – вариантов тут масса, господа мои, и не все они мирны и безобидны, иногда столь удручающие случаются… Вплоть до энергичных заявлений типа: «Так, шкаф мы передвинем вон туда, здесь будет мой трельяж, а детскую оклеим обоями в цветочек и с Винни-Пухами»…
Ничего экстраординарного он не увидел и уж тем более не услышал: Инга сидела в постели, прикрываясь простыней с тем характерным утренним сверхцеломудрием, которое женщинам отчего-то в таких ситуациях свойственно. И взирала на него с неким немым вопросом – и это было знакомо, ага, мужик должен нечто изречь или сделать так непреложно, что это моментально всё расставит на свои места и внесет полную ясность. Ну что ж, не самый худший расклад, говоря откровенно. Гораздо более напрягает, когда подруга первая берет слово и изрекает какую-нибудь дурость, вроде: не правда ли, милый, волшебные узы этой ночи связали нас отныне нерасторжимо? Плавали – знаем…
А потому Смолин, более битый жизнью, нежели глаженный ею по головке, поступил просто: подошел, сел рядом на постель, совершенно безмятежно улыбнулся девушке и спросил:
