Смерть знает, где тебя искать - Воронин Андрей Николаевич (электронная книга .TXT) 📗
– Добрый день, Варвара, – с уважением отозвался шофер. Белкиной польстило, что хотя бы ее имя помнят.
В салоне явственно пахло спиртным.
– Э, – Варвара тронула за плечо оператора, тот от прикосновения сильнее вцепился в камеру и пробурчал что-то невнятное, но наверняка обидное. – Он пьяный, что ли? – изумилась Варвара.
Оператор сбросил с лица рукав куртки, которым прикрывал глаза от света, и, сев, пробурчал, недовольно глядя на журналистку:
– Не пьян, а выпивши.
– Не вижу разницы.
– Пьяный – работать не может. А ежели человек выпивший, он работоспособен. Вот я и есть – выпивший человек.
– Это в рабочее время?
– Белкина, еще одно слово, и я выйду из машины, потому как меня вытащили из-за праздничного стола как раз в тот момент, когда сказочно красивая женщина готова была сказать мне “да”.
– “Да” – это насчет чего же? – полюбопытствовала Варвара.
Оператор посмотрел на журналистку с легким превосходством, мол, какие могут быть вопросы? Какая женщина сможет отказать классному телеоператору лечь с ним в постель.
– Естественно, вопрос касался секса.
– Приличные люди днем этим не занимаются. Кстати, как и выпивкой.
– Еще как занимаются, я например, – зевнул оператор. – Мне сказали, что у тебя срочная работа, и я, дурак, поверил. Оказывается, ты, Варвара, из журналисток переквалифицировалась в лектора общества анонимных алкоголиков и старых дев. Можно подумать, сама не пьешь и мужчин к себе не подпускаешь!
– Пьяных – нет.
Варваре хотелось выругаться матом и прогнать полупьяного оператора. Но положение дел это не исправит. Где сейчас найдешь замену?
"Вот в каких условиях приходится работать, прямо-таки в приближенных к боевым”.
– Поезжай на Киевский вокзал.
Микроавтобусик качнулся и покатил по улице. Оператор забросил в рот сразу три подушечки жевательной резинки и мерно задвигал челюстями.
– Выпивки – море, компания – классная, женщины – предел мечтаний. И я, вместо того чтобы сидеть за столом и обнимать блондинку, качу черт знает куда!
– Заткнись! – незлобно бросила Белкина, достала зеркальце и принялась накрашивать губы.
– Заткнуться можно, но лучше мне от этого не станет. Женщина ждать не станет. Я ее завел, а теперь она с другим удовлетворится, – нечестно.
– Ты лучше проверь камеру, а то, знаю я вашего брата, потом выяснится, что аккумулятор сел, а на кассете всего пять свободных минут под запись осталось.
Оператор покачал головой.
– Со мной такого не случается. Один раз я такой пьяный был, что ничего не помнил. Сам назавтра удивлялся, когда запись смотрел. Хоть бы камера дрогнула, хоть бы один кадр запорол! Идеально было снято. А я, между прочим, такой нулевой был, что если бы за камеру не держался, то упал бы. Это мне потом рассказывали…
– Что снимал?
– Ночную службу в кафедральном соборе.
– Святотатство. Нашел чем хвастать!
– Это, Варвара, называется профессионализм, – продолжал хвастаться оператор, любитель спиртного. – Меня за пьянку с государственного телевидения выгнали. Теперь жалеют, когда встречают, говорят: “Ты, Николай, пьяный снимаешь лучше, чем некоторые трезвенники”.
Уже на стоянке, возле вокзала, Варвара предупредила оператора, собравшегося было вынести из машины камеру и штатив к ней.
– Камеру открыто не неси, мы засаду устроим, – так и не вспомнив, как зовут шофера, Белкина добавила:
– Подожди тут, я сейчас, разведаю.
Она спустилась в подземный переход. Тут же ей на глаза попались двое дюжих омоновцев. Они стояли на пути людей, спускавшихся в переход, и даже не думали посторониться, хотя мешали движению.
«Уроды! – подумала Белкина. – У обоих написано на лицах, что они тут хозяева, а все остальные – незваные гости!»
Варвара, проходя мимо, специально толкнула одного из них плечом и даже не извинилась. Возле входа в метро, в инвалидной коляске сидел парень без ног, в камуфляже, с военной ушанкой на коленях. Ветеран афганской войны следил за омоновцами. Улучив момент, когда они оба не смотрели на него, Морозов выхватил из шапки три самых крупных купюры и ловко, одним движением, свернул их в три тонкие трубочки. Когда омоновцы вновь посмотрели на него, инвалид уже вытаскивал из пачки сигарету, поправляя в пачке мизинцем тонкие трубочки, свернутые из крупных банкнот.
"Ловкий парень!” – подумала Белкина, проходя мимо Морозова.
В подземном переходе торговали всем, что только может понадобиться человеку, пробегающему по городу. Средства против тараканов соседствовало рядом с гигиеническими прокладками, сигареты – с упаковками мужских трусов, жевательная резинка – с презервативами.
Белкина присмотрела нишу между встроенными киосками.
"То, что надо для засады”, – подумала тертая жизнью журналистка.
Взгляд споткнулся о надпись на пачке презервативов. Надпись была сделана по-польски, а худо-бедно, Белкина этот язык знала. Производители резиновых изделий сообщали, что их продукция имеет “банановый вкус”.
«Извращенцы проклятые! – усмехнулась Белкина. – Нет, чтобы написать „Банановый аромат“ или „запах“!»
Второй киоск торговал женским бельем и колготками. Тут Варвару ждало следующее открытие: среди лифчиков и кружевных трусиков выставленными на продажу вновь оказались презервативы в нежно-розовых и голубых упаковках. В общем-то, ничего странного не было в том, что средства контрацепции продаются вместе с женским бельем, они хоть и предмет чисто мужского гардероба, но к женщинам отношение имеют самое непосредственное. Но надпись, сделанная на них на чистом русском языке, настораживала: презервативы предназначались для анального секса.
«Презик, вообще-то, – чисто мужская штучка. А уж если дело касается анального секса, траханья в задницу; то это уже исключительно мужские забавы. Логичнее было бы продавать их в киоске, торгующем мужским бельем. Но у бизнеса свои правила, – рассудила Белкина, – и случайного товара среди женского белья оказаться не может. Раз продают, значит, покупают.»
Предположение, что такую гадость могут покупать женщины, отпало у Белкиной сразу же. Затем она улыбнулась, парадокс нашел объяснение:
"Ну конечно же все правильно, – рассудила журналистка, – посмотрела бы я на гомика, который в отделе, где полно мужиков, попросил презерватив для педерастов. Его бы, не отходя от кассы, отмудохали так, что на месяц охоту трахаться отшибло б. А женщины в этом смысле – народ мирный, к педикам равнодушный и даже сочувствующий – общность судьбы”.
И тут же, в подтверждение догадки Белкиной, у киоска появился молодой парень с выбеленными волосами, не очень высокий, но стройный, чрезвычайно опрятный. От него густо пахло хорошим одеколоном, длинные ресницы слегка подкрашены тушью. За спиной у него висел маленький рюкзачок в виде плюшевого Мишки.
– Мне вот это, – парень быстро ткнул пальцем в презерватив и тут же отдернул руку, словно укололся или обжегся.
– Если берете сразу три пачки, то обойдется дешевле, – предупредила продавщица.
– Дайте шесть.
Отливающие нежной голубизной пачечки гомик сжал в кулаке, снял рюкзак и устроил своего плюшевого Мишку на мраморный подоконник киоска. Расстегнул молнию, которая стягивала рот медвежонку.
«Трогательная сцена!»
Белкина с легким отвращением наблюдала за тем, как гомик засовывает плюшевому медвежонку в рот пачки презервативов.
«С одной стороны, они трогательные ребята, но то, чем они занимаются, у меня энтузиазма не вызывает. Наверное, наши чувства взаимны, им так же противны женщины, как мне гомики. Не в смысле, конечно, разговоров или работы, среди них дураки попадаются реже, чем среди нормальных мужиков. Каждому свое.»
Варвара выбралась из подземного перехода. Водитель с оператором поджидали ее возле микроавтобуса. Тренога штатива пряталась в футляре, на камеру оператор набросил куртку.
Белкина вытащила из багажного отделения большой кусок легкой плащевой ткани, на которой под трафарет белой краской было набито: “Строительные работы”. Этот занавес она использовала каждый раз, когда приходилось снимать из засады.
