Саранча - Латынина Юлия Леонидовна (книга регистрации TXT) 📗
— Говорят, Семен, ты скупаешь долги завода?
— Про меня много что говорят.
— С отсрочкой — не выйдет, — сообщил Молодарчук. — Пятьдесят — сейчас. Пятьдесят — потом.
— Я не плачу за курицу, которую еще не ощипали, — ответил Колун.
Молодарчук снова срыгнул, озабоченно прислушался к внутреннему состоянию и полез из-за стола. Колун остался его ждать, равнодушно потягивая минералку. Бандит знал, что мент сейчас пойдет в туалет и там срыгнет большую часть дармового обеда. А потом вернется за новой порцией.
Мент появился через три минуты, довольно утирая рукой мокрый рот. На белоснежной скатерти его уже ждал изрядный десерт.
— Спиридон-то, знаешь, что вчера учудил? — спросил мент. — Барыгу собственного подстрелил. За белого медведя его принял.
Колун молчал.
— Брать я его должен, Семен Семеныч, — устало сказал мент. — А то он, неровен час, такое отмочит, что до самой Москвы пробьет…
— Я с ним сам побеседую, — мягко сказал Колун.
Они поглядели друг другу в глаза. Оба знали, что арест Спиридона мог стать для Колуна катастрофой. Слишком много грязных заказов Спиридон исполнял для крестного отца области, и слишком мало было шансов на то, что, попав за решетку, Спиридон не начнет петь, что твой Паваротти. В какую сторону повернутся мозги у Спиридона, если они у него еще остались, — не знал никто.
— Сам так сам, — согласился Молодарчук с неизбежным требованием. — Как наследство-то будем делить?
Колун достал из кармана ручку и нарисовал на салфетке два кружка. На одном он написал: «Хаменка», на другом — «Вагонзавод». Посереди волнистой линией провел речку Тару.
— Вот так, — сказал Колун.
Жирная черная линия, прочерченная им, пересекала Хаменку и Вагонзавод пополам. Районы, прилегающие к «Заре», оказывались во владении Колуна.
— Вот так, — возразил начальник облУВД. Линия, прочерченная им, оставляла «Зарю» в будущем владении ментовки.
— Так, как я нарисовал, — сказал Колун, — плюс тридцать процентов за векселя.
— По рукам, — отозвался Молодарчук.
Весьегонское кладбище на окраине Тарска располагалось сразу за шоссе безо всякой ограды. На автобусной остановке стояла старушка с дешевыми пластиковыми цветами. День был будний, зарплаты у покупателей маленькие, и старушка была одна.
Могила Игоря оказалась в дальнем конце главной аллеи, позади роскошных обелисков, украшенных медальонами сравнительно молодых людей с характерным прищуром глаз и короткой стрижкой. Валерий замедлил шаг, вглядываясь в даты рождения и скупые посвящения товарищей по оружию. Обелисков было немало — года три-четыре назад в Тарске шли нешуточные бои, прежде чем Колун остался без соперников.
Цветов на могиле Игоря было явно меньше, чем вчера: видимо, их успели подрастащить, на месте будущего памятника стоял большой деревянный крест с венком и с эмалевым медальоном. С медальона на Валерия смотрел тот Игорь, которого он видел последний раз месяц назад: испуганный молодой паренек со взъерошенными волосами и удивленным взглядом.
Позавчера, когда на кладбище было шумно и людно, Валерию не хотелось оставаться на похороны. Сегодня он пришел проститься с Игорем. Его ребята деликатно рассылались в отдалении, шныряя между могилами и проверяя кладбище на благонадежность: а вдруг еще кто, помимо покойного Лесько, вздумает шмальнуть в назойливого московского гостя. Но все было тихо, только вегер шумел в верхушках розовых сосен да журчал под уклон ручеек из талого снега, пробивший себе руслице вдоль утоптанной в лед дорожки.
Валерий чувствовал, что Чердынский был прав: его слегка шатало, на свежем воздухе голова мгновенно наполнилась какой-то звенящей пустотой. То ли рану все-таки обработали некачественно, то ли он элементарно простыл, катаясь в мокром снегу под пулями незадачливого киллера.
Где— то у дороги хлопнула дверца, послышались возбужденные голоса, и, повернув голову, Сазан увидел, что к могиле идут двое: Виктория Львовна в черной дешевой шубке и поддерживающий ее под локоток Санычев.
Валерий неторопливо встал и отошел за соседний памятник
Виктория Львовна наклонила изящную головку с тяжелым пышным шиньоном, и Валерий заметил у нее на висках несколько седых волос. Наверное, еще неделю назад этих седых волос не было. Она поискала взглядом какую-то табуреточку, потом всхлипнула и буквально упала в руки директора. И разрыдалась в три ручья.
— Ну что вы, — забормотал Санычев, — Виктория Львовна… Вика… Нельзя же так… ну жизнь не кончилась… ты еще молодая, красивая…
Женщина плакала, закрыв глаза. Лицо ее вдруг стало совсем некрасивым и старым. Директор обнял ее за плечи.
— Вика, перестань… Господи, я клянусь тебе, мы найдем этих упырей… Я все сделаю, я обязательно…
Громко хрустнула ветка. Директор обернулся и увидел прохаживающегося за соседней оградой Лешку Муху. Валерий выматерился про себя и шагнул из-за памятника.
— А, это вы, — сказал Санычев.
— Валера, что с тобой? Ты плохо выглядишь, — озабоченно проговорила Виктория Львовна.
— А что вы, собственно, здесь делаете? — спросил Санычев.
— То же, что и вы. Кстати, вы где машину оставили, Демьян Михайлович?
— У церкви. А что?
— Просто не вижу с вами охраны. Для директора, у которого только что застрелили зама, это непозволительная роскошь.
Санычев пожал плечами.
— У меня есть охранник. Он остался в машине.
— Если он остался в машине, он не охранник, а хрен собачий. Между прочим, у вас тут в Тарске наблюдается любопытная закономерность — киллеры у вас не хуже, чем везде, а вот охранники определенно урюпинской сборки…
— Отойдем на минутку, — сказал директор.
Они отошли на середину аллеи, оставив Нетушкину у могилы сына. Директор тоскливо оглянулся, глаза его с теплым вниманием скользнули по стройной фигурке. Валерий с раздражением вспомнил слова Мирославы о том, что Демьян Санычев любил водить в заводскую гостиницу девиц. Как успел выяснить Муха, Санычев развелся еще на Урале, через пятнадцать лет весьма несчастливого, шумного и бездетного брака. С тех пор он успел наплодить двух деток, матери которых жили в подаренных им квартирах в центре Тарска и получали ежемесячную стипендию.
