Охота на изюбря - Латынина Юлия Леонидовна (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Николай Заславский обитал на втором этаже особнячка, в отдельном кабинете с секретаршей. Стол с компьютером был заставлен аккуратными стопками документов высотой в полметра. Пластиковый шкаф был забит огромными папками с круглыми дырочками на корешке, и казалось, что документы сквозь эти дырочки подсматривают за людьми.
Сердце Черяги упало. Документы предстояло проверить на вторичную вшивость, – а вы никогда не пробовали проверять на вторичную вшивость документ, изначально состряпанный с упором, так сказать, на первичную вшивость – на то, чтобы обойти налоги и пошлины?
– Мы, на всякий случай, просигналили в Шереметьево, – сказал Брелер, – но ведь если он решил уехать из страны, он не обязательно поедет через Шереметьево. Он может уехать на Украину и улететь из Киева…
– А ты думаешь, он уехал из страны?
Брелер развел руками.
– А хрен его знает, – сказал хранитель московского офиса, – он мужик вроде бы приличный, в явном грехе не замечен. С другой стороны, кто у нас других не кидает? Как гласит известный плакат: «Кидняк – основа российского бизнеса».
Черяга едва заметно поднял брови. В ответе начальника таилась некая странность. Странность заключалась в том, что подобную сентенцию о Заславском мог бы изречь любой из его сослуживцев. Брелеру же, по чину, полагалось вместо сентенции извлечь папочку, в которой было бы подробно указано, с кем Коля Заславский разговаривает по телефону, какие блюда ест в ресторане, с кем спит и каким способом предпочитает это делать… Брелер, вероятно, это почувствовал и сказал извиняющимся тоном:
– Я ведь тут всего месяц. До Коли еще руки не дошли, знаешь…
Черяга знал. Так случилось, что последний месяц служба безопасности работала сразу по двум головоломным делам, и оба раза Брелер внес более чем существенный вклад в успех расследования.
– Я как пришел, списки составил, – продолжал Брелер. – Кого в первую очередь проверять, кого во вторую. Он у меня в четвертом списке был. Опять же – заметил бы, что за ним ходят, начался бы скандал, что я, мол, за следующим замом охочусь…
Черяга кивнул. Человек, который только что посадил первого зама губернатора, и сделал это не из мести, а просто в силу избранного им рода занятий, никак не мог желать, чтобы на него нажаловались еще одному первому заму… Тот же Заславский мог поднять шум, побежать к Извольскому, представив дело таким образом, что пригретая на груди жидовская змея опять копает в прежнем направлении, причем на этот раз и под власти, и под комбинат зараз.
На столе Заславского зазвонил телефон. Черяга заколебался, но телефон звонил настойчиво, долго, и Черяга снял трубку.
– Ало! Коля! Ну слава богу!
– Коля вышел, – сказал Черяга, – я за него.
– Пашка, ты? Это Заславский. Ты вот что скажи этим, комбинатовским: они охамели. Ясно? Заплатили налоги номерками от квартир – знаешь, такие пластмассовые?
– Знаю.
– И притом – по семьсот рублей штучка. Я что – вместо детских пособий номерки будут выдавать? Передашь?
– Передам.
Заславский-старший бросил трубку.
Черяга вздохнул. Ну вот. Платить налоги пластмассовыми номерками, причем по цене, раз этак в сто превышающей рыночную стоимость номерков, конечно, нехорошо. И, по логике вещей, областная власть должна была бы не подписывать такой зачет или, подписав по недомыслию, – громко повиниться перед гражданами по телевизору. А коль скоро явки с повинной по телевизору не имеет место быть, а имеет место звонок в контору по обналичке налогов, – значит, господину Заславскому-старшему приспичило отделать себе пол особняка каррарским мрамором или оклеить стены, к примеру, вместо обоев зелеными водостойкими долларами.
И это – еще одно осложнение. Если в течение двух дней Заславский не объявится, кто-нибудь наверняка дунет губернатору в уши, что замочили его по приказу Извольского, а губернатор в области недоверчивый и мнительный, что твой Диоклетиан. Половину жизни, между прочим, провел в Узбекистане на высокой партийной должности, а Узбекистан – это вам даже не Россия, там такие бульдоги под ковром дрались с 20-х годов…
Брелер деликатно отошел в предбанник, а Денис начал дозваниваться кое-куда, отдавая распоряжения, необходимые для вечерней разборки с Камазом. К удовлетворению Дениса, дозвониться удалось быстро и легко, несмотря на паршивую междугороднюю связь, и слова вышли такими корректными, обтекаемыми – если кто посторонний разговоры и пишет, ничего по факту им потом не пришьют. Ну говорил один завод с другим заводом, а потом еще с одним местечком, – и что с того?
Денис довольно усмехнулся. Если все выйдет, как задумано, – больше ни один носатый урка не сунется к АМК…
Денис оставил телефон и принялся за методичный шмон кабинета. Если поверхность стола, благодаря усилиям секретарши, имела благообразный вид, то в ящиках царил неописуемый бардак. Документы были буквально завалены фантиками от конфет – судя по оберткам, Коля предпочитал «рафаэллу» и «грильяж в шоколаде». На некоторых папках расплылись жирные масляные пятна от унесенного в кабинет чизкейка, а в среднем ящике обнаружился и сам чизкейк, вернее половинка от него, окаменевшая и усохшая.
Денис выглянул в предбанник и позвал секретаршу Заславского.
– Это что такое? – спросил Денис, обвиняющим перстом указуя на окаменелость.
– Он никогда в ящиках убираться не велел. Истерику устраивал, – сказала секретарша. – Тараканов развел, я уж не знаю сколько, вон, смотрите, бежит!
Действительно, по пластиковой папке с бумагами бежал огромный рыжий таракан, позоря моральный облик высококлассного офиса. Черяга таракана убил и продолжил поиски. В нижнем ящике стола, помимо бумаг, обнаружились: две страницы из записной книжки, на букву «к» и «п», выпавшие из бумажного носителя от частого использования. Несколько неотшлифованных агатов. Белый коралловый кустик с обломанными веточками. Дешевенькая пластмассовая ручка с надписью «Национальный кредит», пережившая, несмотря на краткость жизни, лопнувший банк. Там же валялся старый ежедневник девяносто шестого года. Из щели между дном и задней стенкой ящика Денис выгреб две таблетки, грязные от всякого налипшего сора. Таблетки были маленькие, по полсантиметра диаметром, и весьма бы походили на аспирин или анальгин, если бы не странная маркировка: на таблеточке был вытеснен серп и молот.
Денис полистал старый ежедневник и обнаружил забавную вещь: записи в ежедневнике были сделаны аккуратно, непременно синими чернилами и чуть ли не одной и той же любимой ручкой, каждый день был педантично заполнен. Ежели, например, владелец ежедневника с одиннадцати до двенадцати ни с кем не встречался, то это обстоятельство было отражено в книжке красивым волнистым прочерком, сделавшим бы честь любой паспортистке.
Совсем другое дело – два листка из записной книжки. Они и оказались-то в ящике оттого лишь, что истлели у корешка. Края их были немилосердно обтрепаны, надписи лезли друг на друга, имена-отчества были непременно указаны в сокращенном виде, и видно было, что записывал человек тем пишущим агрегатом, который попался под руку: и синей «нацкредовской» ручкой, и красным фломастером, и даже нежно-зеленым гигантским маркером, предназначенным для оформительских работ…
Записная книжка была новая, видимо девяносто восьмого года. За два года что-то непоправимо изменилось в душе Коли Заславского, превратив его из педанта, указывающего в ежедневнике время обеда и сумму, на оный истраченную, – в человека, который записывает деловой телефон плакатным маркером и держит в столе веселенькие таблеточки с серпом и молотом.
Черяга отгреб фантики в сторону, взял из стола папку с документами, полистал и обнаружил, что его ощутимо клонит в сон. Лег он вчера в Ахтарске в полтретьего, встал в Ахтарске же в полшестого, но до сих пор как-то особой сонливости не исполнился. А вот полистал пару контрактов – и сразу стал клевать носом.
Ничего он, конечно, с первого раза не нашел. Надо будет завтра вскрывать сейф… Или сегодня? Лучше завтра – а то появится этот же самый Заславский, протрезвевший после запоя или с Кипра вернувшийся, куда он залетел на три дня, забыв переключить мобильник… Бывали и такие случаи, особливо среди «племянников».
