Танец с саблями - Филатов Никита Александрович (версия книг .TXT) 📗
Запрещенных вложений не было. Да и сам родственник не выглядел ни укрывателем, ни соучастником.
Впрочем, первое впечатление зачастую обманчиво. Исходя из этого, злополучного братца на всякий случай пару часов продержали в заплеванном и темном «аквариуме» дежурной части, после чего доставили в уголовный розыск:
— Рассказывай. Только честно, а не то…
И бедолага, путая от волнения и страха русские падежи и склонения, по существу заданных вопросов пояснил следующее. Действительно, брат его, отслужив срочную ещё до перестройки, в девяносто втором снова попал под мобилизацию. На этот раз уже независимой Грузии потребовались солдаты для абхазской кампании.
А так как парень два года оттянул не в строительных войсках, а в морской пехоте Северного флота, надели на него красивый цветной берет президентской гвардии. Особо и не спрашивали — война есть война, пусть и не обьявленная! Тем более, что подраздлеление элитарное, платили неплохо…
Но как-то, в очередном бою под Сухуми, от роты гвардейцев осталось семнадцать автоматчиков. Выжившие потихоньку снялись с позиций, сели в круг на лесной поляне и единогласно, «советом стаи» решили идти по домам. Кто куда, а ныне задержанный парень — к родному брату, в Россию. Устроился грузчиком на мелкооптовую базу, хотел жениться… Никакого резона проливать кровь в чужой междоусобице ему не было, а уж за границей, думал он, рука грузинских «органов» не достанет. Ан нет — достала!
— Так что это за статья-то? — ткнул пальцем в нужное место на бланке озадаченный начальник отделения.
— Дезертирство, я их маму! — Газетная вырезка на грузинском языке в руках сидящего напротив мужчины дрогнула и чуть не вывалилась на пол:
— Как это переводится… Вот: «самовольное оставление части в условиях боевых действий».
— И сколько могут дать?
— Расстрел могут — запросто.
— Ни фига себе!
— А ты думал что? — отозвался из угла молоденький опер:
— Даже если живым останется… Сначала «опустят» в тюрьме, а потом всей армии носки будет до пенсии стирать.
Гортанная реплика брата-посетителя подтвердила, что предположения в полной мере соответствуют горькой действительности.
— Слышите, гражданин… вы вот что! Вы посидите пока в коридорчике, ладно? — вмешалась женщина-следователь, а когда дверь закрылась, произнесла:
— Как хотите, но жалко парня!
— Правильно и сделал, — от души поддержал её молодой оперативник. — Я бы тоже на его месте…
— Может, отпустим?
— А договор? О межгосударственной, мать её разэтак, правовой помощи? — поинтересовался начальник розыска. — Тем более, что уже и телетайп им в Тбилиси отправили.
— Эх, знать бы с самого начала, из-за чего сыр-бор! Искали бы мы его до морковкина заговенья, — опер мечтательно закатил глаза под потолок.
— Да уж, нашли бы, что коллегам ответить… — кивнула следователь и повторила:
— Жалко парня.
— Жалко… Делать-то теперь что?
— Неужели будем выдавать? — по-женски всплеснула руками собеседница.
— Не хочу, — откровенно признался начальник районного уголовного розыска. — Предлагайте!
— Подумать надо.
Так и думали — всю первую половину дня… Перебирали варианты, просчитывали возможные служебные неприятности, соотнося их с отдельно взятой человеческой судьбой.
За эти занятием их и застал прибывший из ГУВД по своим журналистским делам майор Виноградов…
— Вот, такая ситуевина. Что скажешь?
— Да уж… Не знаю, братцы! — честно развел руками Владимир Александрович.
Собственно, никаких особо ценных мыслей и рекомендаций от него никто и не ждал, но все равно по лицам коллег промелькнуло обидное разочарование:
— Ладно, Саныч. Дописывай, чего тебе там надо…
Замигала лампочка на телефонном пульте. Начальник розыска придавил пальцем нужную кнопку внутренней связи и рявкнул:
— Слушаю!
— Это дежурный. Проверяющий из ГУВД у вас?
— Какой проверяющий? — не понял главный районный сыщик.
— Ну, как его… майор Виноградов?
— Тоже мне, нашел проверяющего. Это же наша гордость! Российский Сименон, золотое перо милицейского Главка… — хмыкнул хозяин кабинета, покосившись на Владимира Александровича и его многочисленные выписки:
— Он тут про нас целый роман готовится создать, в стихах, а ты — «проверяющий»!
— Его к телефону. Переключить? — для престрелого милицейского офицера все, кто приезжал «сверху» были начальством. И относился он к ним соответствующим образом — на всякий случай.
— Давай!
Виноградов, с трудом дотянувшись через стол, принял трубку:
— Слушаю.
— Саныч, это ты? — как всегда, заместитель редактора «Криминального обозрения ГУВД» забыл представиться и пришлось узнавать его по голосу.
— Допустим. Чего надо?
— Слушай, тебе надолго там?
— Ну, это как сказать… — пожал плечами Владимир Александрович. И уточнил:
— Смотря в чем дело.
— Понимаешь, тут накладочка…
В хозяйстве, которым заведовал собеседник, постоянно случались «накладочки» разного уровня необратимости. Газета Главка давным-давно образовала в умах и душах её сотрудников гремучую смесь из милицейского отношения к службе и присущей журналистам, как творческим личностям, безалаберности — поэтому в ходе технологического процесса подготовки очередного номера там и сям постоянно гремели локальные взрывы.
— Короче!
— Саныч, выручи, а? Ребята из Пулково сообщили — у них какое-то задержание в международном аэропорту, скандальчик. Понаехало прессы… А наших нету! Это, по-твоему, справедливо?
— Нет, не справедливо, — согласился Виноградов. — Надо кого-то послать!
— Некого! — простонал заместитель редактора.
— Ну уж… — ехать в другой конец города не хотелось.
— И машины нет! — а это уже больше походило на предсмертный всхлип:
— Выручишь?
Действительно, собеседник не врал — весь автотранспорт пресс-службы вчера откомандировали на операцию «Урожай», гоняться по полям области за расхитителями корнеплодов.
А Виноградов, как-никак, был на колесах…
— Ладно, еду.
— Давай, родной! Потом отзвонись, я вечером дома.
… По пути в международный аэропорт Пулково-2 машину Владимира Александровича дважды останавливали инспектора ГАИ — первый раз за дело, а второй просто так. И потерял бы он массу времени и ещё больше денег, если бы не милицейская солидарность — даже среди самых свирепых ребят с полосатыми жезлами обижать «своих» считается дурным тоном. Вполне достаточно показать коллегам служебное удостоверение… Хорошо!
Впрочем, может быть, из-за этого ощущения безнаказанности сотрудники органов внутренних дел разбиваются в дорожно-транспортных происшествиях чаще и страшнее, чем законопослушные граждане-автолюбители.
Но, как бы то ни было, вскоре майор уже протискивался через толпу журналистов к двери с лаконичной надписью «Таможня»:
— Пропустите… Прошу прощения!
— Виноградов? И ты здесь?
— А, привет! Извините, девушка… Разреши?
— Не будь гадом, Саныч! Поделись информацией-то?
— Ребята, потом… Сам только что приехал, видите же!
Майорское удостоверение подействовало безотказно — на всякий случай имелась и репортерская аккредитационная карточка, но её лучше было приберечь для других случаев…
Оказавшись внутри, Виноградов почувствовал, что в переполненной людьми досмотровой комнате долгое время уже никем не произносилось ни слова. Напряженная тишина густо обволакивала присутствующих, почти одновременно повернувшихся к Владимиру Александровичу.
— Это кто? — процедил расположившийся у окна холеный бугай в серебристом костюме. Второй такой же подпирал могучей спиной противоположную стенку — и вид у обоих был до неприличия наглый.
— Кто надо! — огрызнулся из-за стола знакомый Виноградову капитан РУОПа. Впрочем, он вовсе не выглядел хозяином положения, так же как и склонившийся над заполненным бланком рапорта старший сержант в милицейской форме.
Пятым в комнате был красный от возбуждения и обиды дежурный инспектор таможни, а в дальнем углу нервно выстукивал пальцами по столу мелодию хачатуряновского «Танца с саблями» господин средних лет. Причем, глаза его выражали почти животный ужас и одновременно — некое тайное знание, что все образуется само собой.
