Ниязбек - Латынина Юлия Леонидовна (мир книг txt) 📗
Панков вышел из туалета, прошел через кабинет спикера и пересек холл, ведущий к раскрытым дверям зала для заседаний, увенчанным метровым панно с двуглавым гербом. И тут сердце его как-то нехорошо подскочило. Панков резко обернулся.
В трех метрах от него, там, где начиналась мраморная лестница, стоял худощавый паренек и целился в него из «стечкина». Глаза паренька были абсолютно пусты, а лицо Панкову было знакомо по фотографиям из архива Контртеррористического штаба. Этот милый молодой человек погорел на том, что пытался сделать из своей невесты шахидку-смертницу. По его предложению они должны были отправиться в свадебное путешествие на грузовике, начиненном полутонной тротила. Девушка сдала его ФСБ, и, убегая, он грохнул двоих.
Парень улыбнулся и взвел курок. Видимо, он хотел поквитаться с начальником Штаба за разрушенное семейное счастье. В эту минуту на лестнице показался Ниязбек с охраной. Аварец положил пареньку на плечо руку и сказал:
– Это не тебе решать.
Парень подумал, чуть дернул ствол вверх и выстрелил в мраморное панно. Под ноги Панкову полетели крошки от российского орла, и Панков с грустью понял, что если бы он только что не был из туалета, то непременно бы наложил в штаны.
– Пошли, – сказал Ниязбек.
Это уже относилось к Панкову. Пальцы аварца сомкнулись на его запястье, как наручники.
Панков ожидал, что Ниязбек отведет его обратно в комнату отдыха. Еще он подсознательно думал, что Ниязбек его ударит. Но через несколько секунд он понял, что аварец вообще не думает о русском чиновнике: глаза Ниязбека смотрели в одну точку, и взгляд их показался Панкову совершенно безумным.
Ниязбек скорее взбежал, чем поднялся по лестнице, и через минуту Панков вошел за ним в широко распахнутые двери кабинета президента Асланова.
В кабинете было довольно много народа. Панков заметил Дауда, мэра Торби-калы и спикера парламента Хамида Абдулхамидова.
Посреди президентского кабинета на стуле сидел невысокий мужчина лет пятидесяти, с сутулыми плечами и ранней сединой в волосах. Что-то неестественно сломленное было в его позе, но, когда он поднял голову, лицо его при виде русоволосого человека в пиджаке вспыхнуло внезапной ненавистью. Впрочем, ненависть так же быстро прошла, как возникла, и мужчина сказал:
– Это он нашел моих родных, да?
– Твои родные погибли в Харон-Юрте? – спросил Панков.
Мужчина кивнул.
– Мать, – сказал он, – и жена. И сыновья. И отец. Все – Ахмедовы. Я – Рустам. А отец – Резван.
Панков молчал. Среди двадцати четырех погибших только два трупа было женских, и оба они были до сих пор не опознаны. Всего неопознанных было шесть; получалось, что из шести пятеро были из одной семьи.
– А почему их арестовали? – спросил Панков.
– Потому что это я убил Ибрагима Маликова, – ответил Рустам.
Когда Ниязбек вошел в кабинет, он по-прежнему продолжал держать Панкова за руку, и Владислав чуть не заорал от боли: ему показалось, что сжавшиеся пальцы Ниязбека раздавят ему запястье.
– Продолжай, – негромко приказал Джаватхан.
– Ты узнал меня вчера, – сказал Рустам, поворачиваясь к Джаватхану, – я ведь тоже воевал. Тогда все туда шли. В горах безработица, а там деньги. Это круто было. Я был в горах. Потом я был с Арсаевым. А потом мне надоело. Слишком много крови. Я вернулся домой. Я сказал Вахе: «Все, хватит, у меня жена. У меня дети, я их пять лет не видел. Я хочу жить, как жили предки». А пятнадцатого за мной пришли. Я успел бежать. Сидел на горе. Ночевал там.
А наутро ко мне пришла соседка и сказала, что мою семью забрали, и что это сделал Гамзат, и что если я не приду к нему, то он убьет их всех. Я пришел к Гамзату, он сказал мне, что, если я хочу увидеть своих родных, я должен убить Ибрагима Маликова.
– А почему бомба? – спросил Панков. Рустам вздохнул.
– Я… я ведь работал на железной дороге.
– А что, там вывешивали объявления про эту бомбу? Может быть, это был приказ по министерству, что под переездом лежит ФАБ-250? Или я что-то пропустил? – спросил Панков.
– Меня… нашли люди Вахи и просили выписать заявку на ремонт. Переезда.
– Двух переездов, – напомнил Панков.
Рустам кивнул:
– Двух переездов. Я понял, что они что-то затевают. Я ничего им не сказал, но я наблюдал. Я все видел. Они дети против меня. Я три года в горах был. А эти что? Им по восемнадцать лет. Я подумал, что лучше, чем эта бомба, мне ничего не найти. Потому что, если Ваха будет искать, кто его продал, он будет искать среди тех, кто закладывал бомбу.
Рустам помолчал.
– У Гамзата был такой человек – Шапи, он со мной поехал к переезду. Он сказал, что будет меня страховать. Сказал, что его люди будут с автоматами, если что пойдет не так.
– Страховал?
Рустам покачал головой.
– Я думаю, – сказал он, – Шапи получил приказ меня убить. Он сказал, что страхует меня, но после такого взрыва это не нужно. Я подумал, что, если я сяду в их машину, они убьют меня и у них получится, что Ибрагима убили боевики. А потом они убьют мою семью, чтобы правда не выплыла наружу. Я подумал, что, если я убегу и останусь в живых, я смогу договориться насчет семьи. Я даже вернулся к Вахе. Я стал работать на него, чтобы поменять его людей на своих родных. А они убили их все равно.
– Гамзат знал, как убьют Ибрагима? – спросил Ниязбек.
– Да. Он все знал.
– Приведите Гамзата, – велел Ниязбек.
Если у Панкова и оставались какие-то сомнения в услышанном, то они исчезли, как только в кабинет ввели Гамзата. Гамзат взглянул на Ахмедова, сидевшего посреди кабинета, и лицо его посерело. Ужас вынул из Гамзата все кости, и он бы свалился на пол, если бы его не тащили под локти. Гамзата швырнули на стул и рядом посадили Гази-Магомеда. Тот, видимо, ничего не понимал и настороженно вертел головой.
– Что скажешь? – спросил Ниязбек бывшего шурина. К этому времени он уже сидел в президентском кресле. Панков сел на подоконник возле мэра.
Гамзат молчал.
– Гамзат, в чем дело? – спросил Гази-Магомед.
Никто ему не ответил.
Ниязбек приподнялся и поставил перед Гамзатом один из стоявших на столе аппаратов. Это был белый селектор с большим круглым диском и множеством цветных кнопочек, оставшийся еще с советских времен. Тогда первый секретарь Ахмеднаби Асланов, наверное, еще звонил по нему председателям колхозов, чтобы выбранить за плохой урожай.
– У тебя есть один-единственный шанс, – сказал Ниязбек. – Звони.
Гамзат молча набрал номер, сначала один, потом другой. Ему повезло на третьем. В трубке щелкнуло, крякнуло – все разговоры из Дома на Холме наверняка записывались, и потом на весь кабинет раздался бархатистый, уверенный в себе голос Ахмеднаби Асланова.
– Слушаю, – сказал президент.
– Отец, – проговорил Гамзат, – это я. Я прошу тебя. Ты должен приехать сюда и подать в отставку. Иначе Ниязбек убьет и меня и брата.
– Он этого не сделает ради своих племянников, – ответил президент.
– Он знает, что я убил Ибрагима.
– Он этого не сделает ради своих племянников, – повторил президент.
Голос его звучал абсолютно уверенно, так же, как если бы Ахмеднаби Асланов сидел в этом кабинете под трехцветным знаменем и отчитывал нерадивого министра или давал интервью об успехах республики.
Лицо Гамзата перекосилось.
– Отец, он убьет нас! – заорал сын президента.
Панков сорвался с подоконника и подскочил к селектору.
– Ахмеднаби Ахмедович, вы сошли с ума, – закричал Панков, – вам что, должность дороже сыновей?
Голос президента даже не дрогнул.
– Не давите на меня, Владислав Авдеевич! Я знаю, что вы на стороне Маликова. Вы хотите занять мое место. Это наверняка ваша идиотская подстава – убедить Маликова, что моя семья причастна к гибели его брата! Это не сойдет вам с рук! Никто не даст вам безнаказанно стравливать народы Кавказа между собой! Никто не даст вам списывать преступления экстремистов на верных соратников президента России!
