Убить в себе жалость - Нестеров Михаил Петрович (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
— Трогательно… Вот теперь я точно знаю, что ты блефуешь.
— Думай что хочешь.
— Вопрос: тебе не жалко моего сына? Нет, просто человека не жалко?
— А тебе? — Валентина хищно прищурилась. — За что ты убил двух невинных людей? За то, что твой сын надругался над своей жертвой, так что ли? Ничего себе причина! Ты только вдумайся в это! Вникни своими паршивыми мозгами!.. И я, как дура, решила потрепать и тебе, и себе нервы. А нужно было дождаться тебя у входа в салон и пристрелить как бешеного пса. Это моя ошибка, я уподобилась тебе и сейчас об этом жалею.
— Ты действительно совершила ошибку.
— Слушай, — Валентина, качая головой, с некоторым недоумением смотрела на Курлычкина, — я не пойму, как можно с такой скоростью переродиться. Я знаю о тебе достаточно много: пятнадцать лет оттрубил на заводе в хорошем коллективе, участвовал в соревнованиях и так далее. Ты по жизни — мужик, кто же двинул тебя по голове так, что ты все забыл? А может прав тот, кто сказал, что нет страшнее выкрестов — в любом их проявлении или форме. Ты что, отыгрываешься? Где причина, которая перевернула твои мозги?
— Я не собираюсь исповедоваться. Во всяком случае перед тобой.
— Да любой священник, любой монах кинется прочь, узнай о тебе хоть часть правды. Ты не человек и никогда им не был. Когда стоял у станка, злобствовал; когда общим голосованием, в котором ты принимал личное участие, сняли начальника цеха, ты радовался; поднимая руку за смещение с поста секретаря облисполкома — ликовал; а когда разливал бутылку на троих, был на седьмом небе — вдвойне, потому что тебе больше досталось, а другому — меньше.
— Откуда ты знаешь? Насколько я помню, с тобой мы ни разу не пили.
— Все — я имею в виду рабочих, — кто с тобой выпивал из одного стакана, сейчас, наверное, стали трезвенниками.
Курлычкин не ответил на язвительное замечание судьи и в ожидании Сипягина углубился в свои мысли; лишь на мгновение он вспомнил свою бывшую жену, которая честно рассказала по телефону, что написала заявление об исчезновении Максима. Ему было наплевать, что там замышляют в прокуратуре, они ничего не добьются своими действиями. А его вопрос-восклицание о том, что он отнесет кассету в прокуратуру, был лишь связкой в диалоге с судьей, не более.
Довольно быстро и смело он отбросил и то, что помощником Ширяевой мог оказаться кто-нибудь из прокуратуры. Если на первых порах ей помогали, то уже сейчас начнут открещиваться от нее. Они и так довольно смело поддержали идею судьи, но скорее всего ими руководил некий азарт и сочувствие бывшей коллеге. У них был беспроигрышный вариант, случись в этом деле накладки. Повезет Ширяевой, они возьмутся за Курлычкина, не повезет, возьмут за жабры саму Валентину. А свое согласие на использование видеоматериала и требование от Нины написать заявление об исчезновении сына преподнесут как оперативную работу, которая изначально была направлена против Ширяевой. Так как все говорило за то, что Валентина причастна к акту похищения. И много-много других моментов, посредством которых прокуратура всегда останется в выигрыше. И просто не верится, что Ширяева не продумала эту простейшую комбинацию.
Если залезть в самые дебри, то можно предположить, что Ширяева рассчитывала на такую мелочь, как лишнее упоминание в досье на Курлычкина его же, как она выразилась, поганого имени.
Кроме последнего, обо всем он подумал раньше, а сейчас ему не давали покоя помощники судьи, люди, судя по всему, отчаянные. Они пошли на похищение, практически в лице Ширяевой открылись в готовящемся, более тяжком преступлении. Кто бы это мог быть? Задавать вопрос в лоб — бесполезно, судья не выдаст их даже под пытками. А вдруг она и в самом деле играет в открытую? Действительно, ей терять нечего, это она правильно заметила. Ее визит, ее смелость — вот что настораживало и по-настоящему пугало. Пугало просто — как ни странно, даже исключая ее главный козырь: Максима.
Все ее слова были без намека на обман, ему бы не понадобился детектор лжи — уличать бесполезно: где надо, судья говорила спокойно, когда нужно — повышала голос или говорила откровенно злобно. Даже, казалось бы, полушутливое условие, в котором фигурировали мусорные контейнеры, виделось угрожающим.
Принимая решение, Курлычкин вдруг подумал о том, что Ширяева очень умело поставила его в невыгодное положение. Он смело допустил, что в короткий срок сумеет выйти через Мигунова на исполнителей. Этих двух недоносков лишат жизни, и судья убедится в этом (контейнер — это, конечно, несерьезно), затем наступит тот самый ответственный момент, который она, по ее же словам, тщательно проработала. И если она действительно окажется такой умной в стратегическом плане, что ее не смогут остановить десятки "киевлян", то здесь и обнаруживается та самая, грубо говоря, нерентабельность: есть трупы, но нет пока "товара" — Максима, а за сына он готов оторвать все головы в бригаде, исключая собственную. То есть Ширяева понуждает Курлычкина совершить решающий шаг, тогда как сама стоит на месте.
Вроде бы все сходится, четко просматривается не совсем честная игра судьи — не это ли тот самый козырь в ее рукаве? — однако тут важно учитывать главное, что Курлычкин незамедлительно сделал, найдя отгадку на этот вопрос: кажущиеся неравными шансы, уравнивал сам Курлычкин, главный в игре Ширяевой. Он — ее цель; пока судья успешно продвигалась и в скором будущем надеялась шагнуть сразу через два трупа. Или через один — Максима. Тут перевес был явно не в пользу исполнителей, за которых "просила" судья.
Она действительно все точно рассчитала; за недомолвками отчетливо проступала истина. Чтобы исключить малейший риск или хотя бы свести его до минимума — пусть даже вопреки принципам, чувствуя легкое умопомешательство, — следовало принять предложение Ширяевой. Наперекор всему — собственной строптивости, личной логике, которая утратила былую крепость, своим непоколебимым воззрениям…
К тому же Ширяева права: эти два ублюдка действительно могут принести много неприятностей, их действительно пора убирать — днем раньше, днем позже, какая разница. Нет этих отморозков, и в голову не придут соответствующие мысли.
А как же тот человек, которого Мигунов называет юристом? И до него дойдет очередь. Неважно кто он, на самом деле юрист или просто носит это прозвище.
Собственные размышления подействовали надлежащим образом — подтолкнули к активным действиям, облегчили задачу, слегка освободили душу. Но вот ненависть к Ширяевой осталась. Напрасно она подумывает о мщении, придется ей удовлетвориться напоследок только падалью. Кто знает, может быть, все сегодня и закончится. Курлычкин покривил бы душой, если бы отказался узнать, что предприняла Ширяева, чтобы, по ее выражению, исчезнуть прежде, чем ее положат в мусорный контейнер.
Интересно…
До сих пор, во всяком случае в этом разговоре, она руководствовалась логикой, умением убеждать, но и дальнейшие действия также должны быть логичны — только уже при полной демонстрации своих практических возможностей.
Весы: на одной чаше Максим, на другой два человека, которые час от часу становились опаснее. Максим перевесил их, но незаслуженно оказался внизу, подчиняясь простейшему механизму весов. Несправедливо. И в голове не должно быть места сомнениям.
51
Иван оставил калитку открытой и пошел по тропинке вдоль забора. Миновал баню, вплотную примыкающую к забору, закрыл створку колодца, поднял с земли банку и повесил ее на штакетник. Никакого порядка, проворчал он.
— Хозяева! — позвал он на случай, если они вдруг подъехали. — Есть кто?
Он отворил калитку, ведущую с огорода, аккуратно прикрыл ее за собой, закрыв на вертушку. Шурша гравием, устилающим дорожку, Иван подвинулся к двери и — застыл на месте.
Потому что снова уловил глухой голос, доносившийся словно из-под земли.
Ивану стало не по себе. Он оглянулся на сарай: теперь оттуда доносились странные звуки, будто по металлу бьют деревяшкой. И снова невнятный голос; теперь Иван различил отчетливое: "Эй! Сюда! Помогите!"
