Черный амулет - Жиров Александр (книги онлайн полностью бесплатно .txt) 📗
– Можешь подождать часок, пока откроется кабинет УЗИ. Сама все увидишь на мониторе.
– Вот черт. – Катя закусила губу, чтобы не расплакаться. – Только этого не хватало. Как все не вовремя!
– Катенька, я еще ни разу не слышал от женщин, чтобы нежелательная беременность была кстати.
Она уже оделась и причесывала пышные рыжие волосы перед зеркалом, которое висело над раковиной. Не сдержалась и пустилась в ненужные, в сущности, объяснения:
– Я серьезно, Коль. У меня дед с бабкой пропали.
– Как пропали?! – Одинцов наморщил лоб, в точности как великий русский писатель. – Что значит «пропали»?
– А вот так. То и значит. Они в деревне жили. Дед с рыбалки не вернулся. Ни лодки, ни весел, ни деда, понимаешь?
Даже удочку не нашли… А бабка вообще неизвестно куда делась. Она дальше магазина никогда не отлучалась… И собака странно себя ведет.
Гинеколога охватил мистический ужас.
Он вспомнил фильм «Собака Баскервилей».
– Какая собака?
– Да Тузик наш. Он возле бабушкиного дома на цепи сидит. Был большой, лохматый и очень добрый. А теперь большой, лохматый и очень злой. Рычит, никого к себе не подпускает и лает куда-то в сторону озера. Может, по деду тоскует?
Дед с рыбалки всегда с той стороны приходил.
– Ну и ну… – Николай Одинцов развел руками. – А милиция?
Катя забросила на плечо сумочку и собралась уходить.
– Что милиция?! – крикнула она и повторила: – Что милиция?! Ищет милиция. Там на тысячу квадратных километров два милиционера. Старший лейтенант и сержант. Папа вчера оттуда вернулся. На него смотреть страшно. Осунулся, глаза красные, лицо серое. Это же его родители исчезли, представляешь? Родная мать! Родной отец!
Неожиданно она повернулась и бросилась в обход гинекологического трона, на котором только что лежала, к столу врача.
Одинцов вскочил, как ужаленный. Катя уткнулась лицом в белый халат у него на груди и разрыдалась.
– Катенька, – гладил ее трясущиеся плечи гинеколог, – Катюша, успокойся, все будет хорошо, все образуется, бабушка с дедушкой найдутся.
– Не-е-е-е-ет, – подвывала Катя в ответ. – Не найдутся, им по семьдесят с лишним лет…
Волна нежности и сострадания душила Николая Одинцова. Из тщедушного очкарика он в собственных глазах превращался в супермена. В защитника всех униженных и оскорбленных на земле.
Дверь гинекологического кабинета распахнулась. На пороге выросла длинноногая крашеная блондинка. И застыла с открытым ртом.
– Разве вы не видите, что у больной истерика? – заорал супермен Одинцов. – Немедленно закройте дверь!
– Жуть какая, Коленька! – всхлипывала Катя. – Ну кому это нужно?!
– Может, они тяжело болели и решили уйти из жизни сами? – предположил похожий на писателя гинеколог. – Вот как эти… Ну, коммунисты французские…
Как их? Дочка Маркса – Лаура, кажется.
И ее муж, Поль Лафарг. Помнишь?
От такой несусветной глупости Катя Кондратьева даже плакать забыла.
– Не помню, – призналась она. – Чтобы помнить, нужно было когда-то знать.
Ее слезы расплылись на груди гинеколога огромным серым пятном.
– Ну как такое можно не знать? – Николай Одинцов был неподдельно огорчен. – В тысяча девятьсот одиннадцатом году Лауру и Поля Лафаргов нашли мертвыми. Сорок три года они провели вместе, сражаясь за интересы рабочего класса.
Ей исполнилось шестьдесят шесть, ему – шестьдесят девять лет. Они решили, что старость помешает им бороться за интересы рабочего класса, и отравились.
Катя даже улыбнулась. Сейчас, с блестками слез в длинных ресницах, эта улыбка делала ее неотразимой. Она дотянулась рукой до длинного носа своего однокурсника и легонько щелкнула.
– Дурак ты, Колька, – вздохнула она. – Каким был, таким и остался. Я ж тебе русским языком объясняла, что дед Костя с рыбалки не вернулся. А бабушка вообще неизвестно где…
Гинеколог отважился протестовать:
– А что? Я прекрасно помню, ты еще на третьем курсе рассказывала, какой у тебя дед замечательный! Фронтовик, заслуженный колхозник, ветеран КПСС…
Сколько ему, ты говоришь?
– Семьдесят пять.
– Ну вот. Видишь? Это уже старость, куда ни кинь. Решил не быть никому обузой. Избрал достойный мужчины уход из жизни. Не на деревенской перине скончался в страшных мучениях, а ушел как воин. Как защитник отечества и ветеран колхозного строительства. Может, и бабка так? Только она какой-то свой, чисто женский путь избрала, а?
Катя всмотрелась в похожее на писателя Гоголя лицо.
– Боже, какой идиот! – сказала она. – Ты мне, знаешь, о чем напомнил? Об одном дикарском обычае. У меня друг есть.
Мулат, из Африки. Он рассказывал: в его племени еще лет пятнадцать назад существовал один обычай. Если жена заявляла, что муж из-за старости не выполняет супружеских обязанностей, племя устраивало праздник. Били барабаны, все плясали, пели и пили вино. А старик должен был на центральной площади совершить ритуальное самоубийство. Броситься на торчащее из земли копье.
Гинеколог не только внешне походил на Гоголя, но и, очевидно, душой. Коля Одинцов с детства был очень впечатлительный. От услышанного его передернуло. Одно дело Лаура и Поль Лафарги, которые цивилизованно, по обоюдному согласию, приняли яд. Другое дело – первобытная африканская жестокость. Он уже не казался себе суперменом.
– Катька! – вскричал Одинцов. – Уж не от своего ли черного друга ты залетела?
Одинцов был совершенно прав, поэтому в гинекологическом кабинете прогремела звучная оплеуха. Удар был такой силы, что молодой специалист Одинцов не удержался на ногах. Он шмякнулся на стоящий позади стул. Схватился за щеку.
– Сволочь! Расист! – в бешенстве завопила Катя Кондратьева. – Вот рожу!
Рожу ребенка всем вам на зло!
Она резко повернулась и устремилась к выходу. Ногой распахнула дверь в коридор.
Оттуда раздались сдавленный крик и стук упавшего тела. У гинеколога Одинцова округлились глаза. За дверью Катя обнаружила длинноногую крашеную блондинку. Девица медленно поднималась с пола, держась за голову. И одновременно – за правую ягодицу.
– Катерина, – раздался из кабинета стон Одинцова. – Что ты вытворяешь?..
– А пускай не подслушивает, тварь невоспитанная! – рявкнула Катя Кондратьева и ринулась к лестнице.
9
В Петербургском государственном цирке один-единственный кабинет не был оклеен афишами, как обоями. Кабинет начальника отдела кадров. За двухтумбовым столом сидел толстый-лретолстый мужчина, в котором лишь богатое воображение могло узнать прапорщика Сергея Иванова.
Ничто не выдавало в его нынешнем облике бравого вояку из великой эпохи.
Пожалуй, ни в одной армии мира не существовало военной формы, в которой уместился бы сейчас Сергей Михайлович.
Посетителям представал нормальный современный российский чиновник. В меру бюрократ, в меру хитрый, в меру коррумпированный. После многолетней службы в должности старшины роты Иванов моментально освоил новое дело. Не зря говорят, что армия – школа жизни.
«Ни хрена себе, – промелькнуло у него в голове, когда он увидел вошедших. – Мы с Васькой черномазых на уши ставили, а Васькин сын с ними дружбу водит!»
– Присаживайтесь, хлопцы, – приветливо махнул рукой Иванов. – Тебя, Борька, не узнать. Совсем большой. На отца похож.
– Дети всегда внешне похожи на отцов, – улыбнулся Борис, устраиваясь на стуле.
– Я другое имел в виду. Ты мне Василия того, молодого, напомнил. Тебе сейчас сколько?
– Двадцать.
– А папе было двадцать четыре, когда мы познакомились. Зато мне тогда было именно двадцать. Так что вижу тебя, а вспоминаю нас. Тогдашних, навсегда оставшихся в прошлом. Какое было время, черт возьми… – Сергей Михайлович мотнул головой, отгоняя героические воспоминания. – Но давайте ближе к делу, хлопцы. Насколько я понял, ты, Борис, хлопочешь о трудоустройстве своего друга.
– Да. Он из Бенина. Страна небогатая. Присылают такую стипендию, что можно ноги протянуть.
