Комбат против волчьей стаи - Воронин Андрей Николаевич (библиотека электронных книг TXT) 📗

«Вообще, все эти фильмы — выдумки. Конечно, приятные, но выдумки. И несведущий народ, те, кому никогда не доводилось держать в руках автомат, пистолет, или гранату, смотрят на все это, затаив дыхание. Смотрят, переживают, вздыхают, задерживают дыхание и шепчут: „Доползи. Доползи. Надо добежать, ведь там свои, их надо спасти“».

Но досмотреть дурацкий фильм американского режиссера Комбату не дал настойчивый звонок в дверь.

— Что за чертовщина! Кто это так настойчиво ломится?

Рублев выключил плиту, так как чайник вскипел и неторопливо направился в прихожую к входной двери.

Он не стал спрашивать, кто за дверью и зачем пожаловал, не стал припадать к дверному глазку, а просто положил ладонь на дверную ручку, легко нажал ее вниз, а пальцами левой руки повернул ключ. Дверь открылась.

Прямо перед Рублевым стоял, тяжело дыша, Андрей Подберезский.

— Андрюха, ты что так дышишь? Собаки цепные за тобой что ли гонятся? Или что?

— Да нет, Борис Иванович, — переводя дыхание, произнес Подберезский и просто рукавом вытер вспотевший лоб.

— Тогда заходи, — Рублев на всякий случай выглянул, словно бы хотел убедиться, что по лестнице не бегут с рычанием и лаем огромные лохматые псы, оскалив желтые клыки. На лестнице было тихо, на площадке горела лампочка.

— Чего так поздно? — уже зайдя в комнату и предлагая гостю раздеться, спросил Рублев.

— Погоди, погоди, у тебя есть, Борис Иванович, сигареты?

— Конечно, есть, Андрюха. И чай есть, только-только закипел. Проходи на кухню, да не снимай ты свои башмаки, не разводи антимонию.

Подберезский, огромный, как двустворчатый шкаф, повертел головой на крепкой шее и прошел в кухню, а затем с трудом втиснул свои широченные плечи между холодильником и столом.

— Погоди, не рассказывай, — подняв вверх руку сказал Рублев, — сейчас я тебе налью чайку, выпьешь, затем поговорим.

— А водка у тебя есть? — жадно спросил Подберезский.

— Водка есть, если сочту: нужным, то и себе налью. Согласен?

— Так точно, — буркнул Подберезский, нервно затягиваясь сигаретой, той которую Комбат оставил на краю пепельницы.

— Ну, говори.

— Слушай, Иваныч, слушай, помнишь у нас в батальоне, там в Кандагаре был такой рыжий? Саша Шмелев.

— Саша Шмелев? — Комбат наморщил лоб, пытаясь вспомнить фамилию.

Но в батальоне за те два года, что они базировались возле Кандагара, сменились сотни людей и запомнить всех, естественно, он не мог.

— Саша, говоришь, Шмелев?

— Ну да, он командовал расчетом птурсов, их еще всех взорвали прямым попаданием, весь расчет, один Сашка остался.

— Погоди, погоди, Андрюха, не гони, где их взорвали?

— На перевале, когда нас сбросили с парашютами ночью, а взорвали их утром.

— Что-то не припоминаю, — Рублев сжал пальцы, словно это нехитрое движение могло помочь вспомнить какого-то рыжего Сашу Шмелева, скорее всего сержанта, уцелевшего после прямого попадания.

— Ну и что дальше?

— Да ты еще все смеялся над его фамилией, шмель, шмель. А кликуха у него была Пехота.

— Ты бы так сразу и сказал, — расплылся в улыбке Рублев. — Сашка Пехота, а то рыжий Шмелев, командир расчета птурсов. Ну, конечно, помню, у него еще шрам на лбу был и татуировка на все плечо.

Конечно, помню Пехоту.

— Так вот, Иваныч, слушай, у него большие неприятности, — Влез куда-нибудь?

— Влез. Погоди, я тебе все с самого начала. Ты полковника Бахрушина давно видел?

— Недели две тому назад разговаривал с ним по телефону. А что такое?

— Пехоту милиция повинтила, избили по страшной силе, он вырвался, убежал, а они его опять догнали и, боюсь, что убьют в участке.

— А собственно говоря, в чем дело? Может есть за что?

— Да нет, Иваныч, ты же знаешь Пехоту, он, вообще, спокойный. По ерунде встревать не станет.

— Так что случилось с ним? Что?

— Насколько я знаю, его сын сцепился с торговцами наркотой, те его побили, пацан прибежал домой, Пехота посмотрел-посмотрел, да и пошел разбираться. Естественно, торговцев наркотиками, а там были какие-то негры, вьетнамцы, ну вся эта шваль, которой сейчас расплодилось в Москве выше крыши, он погонял. Погонял хорошенько, а тут, как я понял, милиция, они прикрывали этих торговцев. И давай его колошматить. Конечно, мужик он здоровый и не подарок, за себя постоять умеет. Ментов он двоих или троих отделал. Но их же было штук восемь, вот они его и взяли.

— И где он сейчас?

— Сын рассказывал, что увезли.

— А кто тебе звонил, Андрюха?

— Никто не звонил. Пацан приехал ко мне, они недалеко от меня живут. Матери как раз не было дома, она где-то в командировке с ревизией. Малому деться некуда, я говорю, разберусь. Сунулся в милицию, а они меня послали подальше, сказали, что друг мой сам настоящий наркоман, что у него нашли чуть ли не сто граммов наркоты. А откуда у Пехоты наркота, он последние три года даже пива не пьет, а курить, вообще не курил.

— Вот как, говоришь, пей чаек, Андрюха, пей.

— Да не могу, Комбат, пить чай, друг в беде.

— Да-а, понял, — сказал Комбат, — а я что могу сделать?

Борис Рублев рассуждал, глядя сквозь чисто вымытое стекло кухонного окна на ночной город.

— Как это что? У тебя авторитет. Я подумал, может, ты полковнику Бахрушину позвонишь. Ведь вы с ним приятели.

— Приятели-то, приятели, даже можно сказать, друзья, — буркнул Комбат, — но беспокоить серьезного человека.

— А зачем вообще тогда друзья есть? Они же Сашку убьют.

— Ну, если его там в Кандагаре не убили, если он перевал прошел, в ущелье лазил, я думаю, и в милиции его не убьют.

— Да, убить-то может и не убьют, а вот посадить могут. А пацан сейчас один.

— Пацана жаль, — сказал Комбат, — пойду одеваться, а ты пей чай. Надеюсь, ты с машиной?

— С машиной, с машиной, Иваныч.

— И отделение знаешь?

— Знаю, да что толку. Я там одного сержанта спросил, так он говорит, что Пехоту перевезли.

— Куда? — уже из прихожей спросил Комбат.

— Куда-то в управление по незаконному обороту наркотиков.

— Ладно, разберемся, — спокойным голосом очень серьезно сказал Комбат, — вот погоди, оденусь и разберемся.

Одевался Рублев быстро, по-военному, словно бы ему через минуту надо было идти в атаку. Он похлопал по карманам, ключи, сигареты, зажигалка, документы были на месте.

— А Бахрушину? — напомнил Подберезский.

— Сейчас позвоню, — Комбат взял трубку телефона, оперся спиной о стену и быстро набрал, неуклюже тыкая пальцем в маленькие кнопочки телефонный, номер полковника Бахрушина.

— Ну, ну, давай, — словно бы подзадоривая телефон, пробормотал Борис Рублев. — Странно, дома его нет, длинные гудки.

— А еще какой-нибудь телефон есть? — спросил, нервно куря сигарету, Подберезский.

— Конечно, есть и не один. Сейчас позвоню в машину, хотя какая к черту машина, сегодня же выходной у людей.

— Ну, позвони, позвони, Иваныч, дело не терпит отлагательства, забьют мужика.

— Не забьют, Андрюха, не боись, я тебе уже говорил, бормотал Рублев, тыча пальцем в кнопки телефона. — так, рабочий, — сказал он, прикладывая трубку к уху — короткие гудки. Значит, на месте не сидит, разъезжает. Странно, что он делает в выходной день?

— Работает, работает. Набирай еще раз.

Сброс, затем повтор, Борис Рублев выполнял все операции четко так, как он обращался с автоматом или пистолетом, со всеми вещами, от которых зависела его жизнь.

Наконец, телефоны соединились.

— Добрый вечер, — бодрым голосом сказал Борис Рублев в трубку, услышав недовольное ворчание Леонида Васильевича Бахрушина.

— Кто это? — переспросил Бахрушин. — А, Борис Иванович! Сколько лет, сколько зим! Куда запропастился? Я уже сам хотел тебе звонить, — совершенно изменившимся голосом быстро заговорил в трубку Бахрушин.

Комбат даже представил себе, как рука полковника Бахрушина вытряхивает из пачки сигарету.

— Чего беспокоишь? Стряслось что-нибудь?

— Да, Леонид Васильевич, неприятность.