Сердце Льва — 2 - Разумовский Феликс (е книги .TXT) 📗
Вот к такому-то Голиафу блатняцкого мира Матата и повел заробевшего Андрона. Ладно, миновав охрану, поднялись на крыльцо, коротко позвонили.
— Шолом, — быстро, словно пароль, произнес Матата, и превратник, рослый сионист с внешностью сикария (воины-фанатики во времена римско-израильского конфликта, 1 век нашей эры), выдал им матерчатые, словно в Эрмитаже, бахиллы.
— Аллейхем.
Белые тапки с самого начала — это впечатляет. Что же будет в конце?
Следом за привратником прошли в гостиную, сновом хором, словно заклинание, сказали: «Шолом».
— А, привет, привет, — коротко махнул рукой тощий старикан в спортивном адидасе и сделал знак двум хорошеньким блондиночкам-изенбровкам. — Гуляйте, цыпочки. Не до вас пока.
Рассмотреть его лицо было невозможно, в целях гигиены оно было закрыто плотной марлевой повязкой. Голос его из-под материи звучал глухо, как из гроба.
— Оревуар, — блондиночки синхронно поднялись и, совершая бедрами куда больше движений, чем требуется для ходьбы, неспешно удалились во внутренние покои — ядреные, ногастые, с крепкими ягодицами, словно арбузы. Да, Абрам Рувимович понимал толк в женщинах и подобно престарелому Давиду проводил остаток дней в их приятном обществе. Только куда царю до вора — если бедная Ависага Сунамитянка оставалась девственницей, то ложесна блондиночек, да и не только их, содрагались под обрезанной твердью удалого Рабиновича. Даром что ли было выпито столько жень-шеня, гадостного на вкус элеутерокока, мерзкого, словно жеваные сопли, пантокрина. А ежедневный тренаж, километровые пробежки, сотни килограммов перекинутого железа. Вот уж воистину, здоровье в порядке — спасибо зарядке.
— Тэк-с, Владимир Владимирович, это и есть-таки тот молодой человек? — Жид между тем проводил блондиночек взглядом и цепко, пронизывающими рыжими глазами, уставился на Андрона. — Азохенвей, как на Бернеса машет! Вы, молодой человек, случаем не поете? Нет? Ну тогда давайте, давайте, рассказывайте.
Да, Абрам Рувимович был интеллигентом в душе и вором по призванию — всех окружающих, вплоть до педерастов, он называл на вы и строго по кликухам. Всех кроме Матачинского. Как товарищ Сталин звал по отчеству лишь начгенштаба Шапошникова, так и старый вор держал лишь Пуделя за Владимира Владимировича. Вероятно, было за что. А вообще он был оригинал и большой интернационалист — это несмотря на вытатуированную под мышкой шестиконечную звезду Давида с надписью: «Мы библейский народ. Жизнь, разум, власть на земле». Он был дружен со всеми, с сицилийской мафией, с техасскими гангстерами, с якудзей, с колумбийским кортелем, даже с арабами из преступного клана рифаи, тем паче, что они частенько прислывали дюжину-другую кобр для приготовления змеиного, чрезвычайно тонизирующего коктейля. Кстати, может быть именно поэтому Жид и находился нынче в прекрасном настроении — три дня назад прибыл контейнер из Каира, и хотя как водится половина гадов издохла, но остальная половина была хороша. Так что Абрам Рувимович лично выжимал из змей все соки — сцеживал кровь и желчь, смешивал с медом и водкой, делал целебный коктейль. Густо, в целях профилактики ишааса, натирался змеиным ядом, жарил белоснежную, бесподобную по вкусу плоть. Даже, священнодействуя, стряпал фаршированную кобру. Что-то среднее между рыбой фиш, краковской особой и гусиными шейками гелтеле. Цимес, пальчики оближешь. Вот так, отлично понимал старый вор толк и в женщинах, и в еде, и в людях, и в ментах. Много видел разного на своем веку, хорошо знал жизнь. Молча выслушал он рассказ Андрона — и про службу родине, и про молодого Козлова, и про гадостные домогания его, задышал под повязкой и сурово сказал:
— Он, сука, мент, легаш, падло, очень пожалеет. Вот ведь блядский выкидыш, сучий потрох, забыл основной закон — гонит волну. Не хочет мент поганый следовать естественному пути дао. Из-за таких вот пидарастов и существует в мире радикализм, экстремизм и прочий беспредел. Ну ничего, мы его выебем, высушим и на ноль помножим. Будет нарушать сложившуюся гармонию.
Чувствовалось, что упившемуся кровью гадов и густо натертому змеиным ядом Абраму Рувимовичу очень хочется поговорить. И он вещал, несколько занудно, но складно, в менторской манере, помогая себе жестами и движениями бровей.
— Ведь что главное в этой жизни, если это конечно жизнь? Так я вам скажу — это гибкость. Вова Бланк мне еще в Шушенском говорил — компромисс, батенька, компромисс и еще раз компромисс. И вооруженный пролетариат возьмет власть. Умный был, гад, хотя и поц. И вот извольте пример. В тысяча девяносто дай бог памяти сорок восьмом году целый вагон украинских воров отказался войти в Черногорскую зону Хакассии. Сучья, видите ли. Уперлись рогом, ни в какую. А начальник конвоя и приказал их всех облить водой из пожарного шланга. Это при сорокаградусном-то морозе. Ну и чего добились? Все стали Карбышевыми. А мы вошли… И видали в гробу и их, и Карбышева, и начальника конвоя. Гибкость и еще раз гибкость. И чувство середины. Дед деда моего деда говорил: нет ни белого бога, ни черного черта — только серые ангелы. А он был не кто-нибудь, сам толмач Шафиров. Его царь Петр Алексеевич приблизил к себе за мудрость, Екатерина по-женски жаловала за благочестие, Брюс жутко уважал за оригинальность мыслей. А вот князь Меньшиков, падла, не любил, сука, антисемит проклятый, за что и был наряжен в дубовый макинтош на строгаче в Березове. Не понял, с кем имеет дело. И вообще, горе тем, кто не уважает Рабиновичей из славного рода Шафировых. Все это знают. Эй, Сема, проводи людей…
На том аудиенция и закончилась.
— Тапки взад, — грозно прокартавил сикарий-вратарь, хлопнули массивные двери, и взволнованный Андрон с насупившимся Матачинским направились к родному бараку. Подальше от дворца обрезанного Карлионе, философа, большого жизнелюба и тонкого водителя людских душ. Андрон шагал свободно и легко, глубоко вдыхая свежесть вечера — от жопы пока, похоже, отвалило. Вопрос, как видно, решился положительно. Однако, несмотря на ликование и радостный настрой, где-то в самой глубине души его засело удивление — и где ж это он раньше слышал про серых ангелов? А, ну конечно же, это Тим читал ему фигню про чародея Брюса, про тайное царское общество и железного кабсдоха на крыше. И каким концом все это контачит зоновского Жида? Странно, очень странно.
Пудель шел вразвалочку, нахмурившись, шмыгал носом и плевал сквозь зубы — ну и телки же у этого Жида. Класс, как на развороте в плейбое. А тут сношай неловко свиную отбивную. Эх, жизнь.
Зажигались звезды на небе, зажигались лампы вокруг зоны, кончался день. Еще один безрадостный, злой, с тошнотворной баландой, окриками конвоиров, злобным собачьим лаем, вонью и вошканьем бытия. И хрен с ним…
А на следующий день случилось вот что. Солнечным прекрасным утром выспавшийся и довольный Козлов шел себе по цехам необъятной промзоны. Настроение было самое радужное. Славно скрипели сапоги, пахло, как в детстве, сосной, а капитанские погоны напоминали крылья — в майорско-подполковничьи высоты. До которых уже рукой подать. Крепкой, мускулистой, выжимащей раз двадцать пять двухпудовую гирю. И вдруг зашатался, поехал, загремел штабель свеженапиленных бревен. Грохочущей, все сметающей на своем пути лавиной. Капитана спасло чудо и отменная реакция — он спрятался за подвернувшийся автокран. Что-то на случайность это было не похоже.
— Ну, суки, всех урою! — взбаламученный, себя не помня, Козлов рванулся из цеха, стремительно, словно на крыльях, долетел до оперчасти, ворвался в свой кабинет, щелкнул выключателем и… получил удар током. Не какие-нибудь там двести двадцать — словно теми раскатившимися бревнами. И все по голове, по голове, по голове. Судорожно выгнувшись, он застыл на мгновение и грузно, всей тяжестью тела, рухнул на косо срезанный затылок. Скрюченные пальцы его дымились. Впрочем, ему еще повезло, недели через две оклемался. Не головой — телом. Под себя ходить перестал. Зато стал ходить по палате, вприсядочку, с песней:
