Падение «Вавилона» - Молчанов Андрей Алексеевич (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .TXT) 📗
Ну молоток! Ну и прыжок! Акробат!
Я с немалым трудом, отведя кисть в сторону его большого пальца, освободил свою руку, и мы грохнулись на пол, очутившись в стандартной позиции схватки в партере. Я лежал на спине, отпихивая Сергея коленями, он же, взгромоздясь на меня сверху, пытался провести удушение. Мы никуда не спешили, действуя с методичностью хирургов, проводящих привычную операцию. Он знал все хитрости моего противодействия, а я угадывал на два хода вперед нюансы его атаки. Это напоминало шахматную партию в одном из ее скучно выверенных тупиковых вариантов.
И все-таки в какой-то миг он ошибся… Впрочем, нет. Он просто не знал русской борьбы самбо, в отличие от японского дзюдо имеющей богатый арсенал болевых приемов на ногах противника.
Несколько выпрямившись в коротком рывке, я ухватил его лодыжку, подтянул к себе, зажал под мышкой и, уместив лучевую кость своей руки на ахиллесовом сухожилии Сергея, удовлетворенно откинулся на татами. Ему пришлось вывернуть голень и привстать, обернувшись ко мне спиной, но я тут же провел болевой прием на колено.
Все.
С оцепеневшими от боли скулами, он кулаками застучал по татами, требуя прекращения поединка. Мы поднялись с толстой соломенной циновки.
— Весьма неплохо, — обескураженно почесав лысину, сказал Накаяма. — Рад познакомиться. — И протянул мне сухую жесткую ладонь.
После японец пригласил меня в свой офис, где я изложил ему следующую версию своего пребывания в Америке: дескать, родился здесь, а ныне, пребывая в подвешенном состоянии, претендую на получение гражданства.
— Пока у тебя нет права на работу, — ответил японец, — контракт подписать не смогу. Черные наличные — не моя стихия. Тем более у меня в клубе две трети учеников — полицейские. Так что пока ходи, занимайся, поддерживай форму. Бесплатно. И быстрее получай документы.
Я принял душ и вернулся в раздевалку, где застал своего недавнего соперника, носившего русское имя.
Разговорились. Сергей родился здесь, в Нью-Йорке, покойный отец его — солдат Красной Армии — во время войны попал в плен к немцам, но на родину, в уготованный ему сталинский лагерь, не вернулся и после долгих скитаний очутился в Америке, где женился, вырастил детей и в чьей кладбищенской земле ныне покоился.
Я сказал, что начало такой биографии по некоторым параметрам совпадает и с моей незадачливой судьбинушкой, что вызвало у собеседника вполне понятный интерес, удовлетворить который более или менее правдиво мне хотя и с трудом, но удалось.
У Сергея была квартира в Манхэттене, но мама его, как и я, проживала в Бруклине; после сегодняшней тренировки он собирался навестить родительницу, а потому предложил подбросить меня к дому на автомобиле, на что я с естественной радостью согласился.
Когда машина выехала на середину Бруклинского моста, я оглянулся на вечерний Манхэттен, на черные громады его зданий, усеянных миллионами белых огней, и тут показалось, будто мне видится какой— то сон — долгий и странный, и тряхни я сейчас головой — очнусь на казарменной койке в убогом поселке Северный с его допотопными серыми домишками и сырой степной далью, наверное, ныне заснеженной, с редкими островками осклизло-похужлой, разъеденной морозами прошлогодней травы…
Меня охватила тоска.
Я вдруг отчетливо понял, что Родина с ее неказистыми пейзажами, грязными дорогами, глинистыми лужами, с ее нескладным полуголодным народом где-то там, далеко, в иной недостижимой теперь реальности, а блистающий мир вокруг чужд мне и даже неприятен; он был лишен какой-то первозданной сути точной геометрической выверенностью своих линий, он являл собой компьютерную рассчитанную комбинацию, способную вмиг перемениться, перетечь в иную форму, но неизменно остаться неодушевленной и даже враждебной человеку структурой…
Красивый Манхэттен был гигантским детищем механики и математики. Причудливым плодом их холодного созидательного торжества, существующим за плоскостью человеческой природы, вне ее и над ней, огромным разросшимся кристаллом, словно выпавшим из иного космоса.
И, может, оттого я так заскучал по России…
Но — увы! Волею судеб я очутился вне закона и границ своей страны, которую горячо любил, но любови этой надлежало остаться напрасной и неразделенной, ибо в просторах отчизны мне отводилось лишь узкое пространство тюремного застенка, и мысль о нем здорово и здраво остужала горячечный пыл моей ностальгии.
— Спорт — спортом, — сказал Сергей, — а каковы генеральные планы?
— С планами полный туман, — признался я.
— Знаешь, — сказал он, — возможно, по получении тобой документов, я способен внести интересное, думаю, предложение… Ты специалист по рукопашному бою, лицензии получишь без труда, тут я тебе подсоблю… Тем более хотел бы у тебя многое перенять…
— Это пожалуйста, — отозвался я. — А о каком предложении идет речь?
— Видишь ли… Я — большая, в общем-то, шишка в полиции города Нью-Йорка. И могу заняться твоим трудоустройством. На определенном поприще.
— В полиции? — спросил я с сомнением.
— А что ты имеешь против? У нас хорошая зарплата, стабильная служба. Естественно, тебе необходимо многому научиться…
— С детства мечтал стать милиционером, — саркастически заметил я. По-русски.
— Что? — обернулся он.
— Действительно интересная мысль, — перевел я. — Главное — новенькая.
— Вот ты и подумай, — подытожил он, протягивая свою визитную карточку. — Если что — звони. А послезавтра я буду в клубе. В это же время. Придешь?
— С удовольствием, господин капитан… — ответил я, присматриваясь к тексту на карточке в ломаных лучах несущегося в салон света нью-йоркских огней.
2.
Олег позвонил мне в тот же день, как на прилавках Бруклина появилось «Слово» с моим объявлением. Сказал:
— Завтра. В шесть часов утра. Вест-восьмая в Бруклине. Сквер возле сабвея, напротив дома 2825. Возьми с собой телефон.
Я, конечно, слабо разумею во всяких шпионских хитростях, но место и время встречи Олег наверняка выбрал с известным умыслом: в ранний утренний час этот район, застроенный высоченными серыми и красными коробками жилых зданий, был вымерши безлюден и оглушительно пуст.
Ни единого прохожего, ни машины… Широкие газоны, пустая улица с двухсторонним движением, заканчивающаяся тупиком у набережной, серые жалюзи закусочных и барахолок. И тротуары, вдоль которых плотно, бампер в бампер, выстроились автомобили жильцов многоэтажек — к вечеру найти здесь место для парковки было невозможно.
Я, неторопливо пробежавшись по пустынной холодной набережной, присел на одну из скамеек в скверике и, приглядываясь к сонной, еле высвеченной тускленьким рассветом улице, погрузился в ожидание предстоящей встречи с беглым зеком, а ныне — таинственным представителем некой организации, состоящей, вероятно, из пионеров-ленинцев старого, выдержанного розлива.
Телефон в кармане куртки требовательно проверещал, вызывая меня на связь.
— Ступай, не суетясь, на набережную, — услышался голос Олега.
Я поднялся со скамьи и побрел в сторону стылого январского океана, катящего волны на смерзшийся грязноватый песок пляжей, усеянный стаями жирных, раскормленных чаек размером с гусей. У опорных свай набережной сновали в поисках корма черными юркими тенями крысы.
Вот и Америка… Предрассветная, будничная. Без всяких чудес.
Олег, одетый в короткую дубленку и кепочку, стоял у железных поручней, корабельными леерами опоясывающими прибрежный дощатый настил. Молча протянул мне руку.
Мы двинулись к чернеющим неподалеку пирсам, где копошились фигурки ранних утренних рыбаков. По дороге я доложил обо всех своих американских достижениях, заключавшихся в разрешении проблемы с жильем и состоявшемся визите к адвокату.
Олег, выслушивая меня, безучастно кивал, насвистывая себе под нос невнятную мелодию некоего марша.
— Ну, — внезапно поднял на меня пронизывающий взор, — не расхотелось еще поработать со мной вместе?
